.. И ливень, полощущий сад, и несдержанный гром,
катящийся кубарем вниз по овражьему склону,
как ржавая банка (в её жестяное нутро
насыпали гальки и щебня), и крепкие кроны —
упрямые — трёх тополей, и макушки рябин,
раздёрганных горе-цирюльником, стриженных косо,
и лужи-экраны, в которых картинка рябит,
и бледная поросль плюща (расплетённые косы
он долго и тщетно пытался от ветра сберечь,
а нежные листья темнели от пятен и вмятин),
и струек протяжных звеняще-сумбурная речь,
и душная взвесь ароматов озона и мяты,
и нервная тишь в полминуты, и росчерк стальной,
и вновь — пробирающий грохот (он страшен до дрожи!),
и эха разбег за серебряно-синей стеной, —
и, кажется, мир каждой каплей
размыт и размножен.