XCI

Как только лиственница в рост
    Пойдёт от перьев розоватых,
    Куст оживится от пернатых,
Затянет песню горный дрозд,                                      

Приди в таком обличье ты,
    Чтоб дух твой различить сумел я;
    И пусть чело осветят смело
Невоплощённые мечты.

Как только розы аромат
    Вновь освежит моё дыханье,
    А близ усадьбы летней ранью
Поля пшеницы зашумят,

Ко мне приди: не ночью, нет,
    А в солнечных лучах, скорее:
    Ещё прекрасней и светлее,
Чем даже самый яркий свет!

***
 
When rosy plumelets tuft the larch,
      And rarely pipes the mounted thrush;
      Or underneath the barren bush
  Flits by the sea-blue bird of March;

  Come, wear the form by which I know
      Thy spirit in time among thy peers;
      The hope of unaccomplish'd years
  Be large and lucid round thy brow.

  When summer's hourly-mellowing change
      May breathe, with many roses sweet,
      Upon the thousand waves of wheat,
  That ripple round the lonely grange;

  Come: not in watches of the night,
      But where the sunbeam broodeth warm,
      Come, beauteous in thine after form,
  And like a finer light in light...


CV
Теперь венки на торжество
    Плести не будем ежегодно:
    Мы на земле днесь инородной,
И странно это Рождество.

Увы, теперь отцовский прах

    Лежит под чуждыми снегами;
    Хоть вёсны с первыми цветами

Там в сроки, – нет нас в тех краях.

Не будет масок пусть окрест
    На празднике ни в коем разе:
    Порвёт слабеющие связи,
Как время, перемена мест.

Да сгинут тени бытия:
    Другая жизнь теперь настала;
    Хоть ночи жаловал, бывало,
Но в прошлом их оставлю я.
                                                                       

И пусть не пенится питьё,                    

    Былое не ступает глухо:
    Раз нет в старинной форме духа,
К чему тогда хранить её?

Здесь пусть отныне тишь царит:
    Излишни песни, арфы, флейты,
    Забавы, танцы, хохот чей-то,
 А на востоке пусть горит

Свет возникающих миров.
    Как долго созревает семя;
    Привычных рамок скинем бремя;
Да будет полн финал даров.

***
 
To-night ungather'd let us leave
      This laurel, let this holly stand:
      We live within the stranger's land,
  And strangely falls our Christmas-eve.
 
Our father's dust is left alone
      And silent under other snows:
      There in due time the woodbine blows,
  The violet comes, but we are gone.
 
No more shall wayward grief abuse
      The genial hour with mask and mime;
      For change of place, like growth of time,
  Has broke the bond of dying use.
 
Let cares that petty shadows cast,
      By which our lives are chiefly proved,
      A little spare the night I loved,
  And hold it solemn to the past.
 
But let no footstep beat the floor,
      Nor bowl of wassail mantle warm;
      For who would keep an ancient form
  Thro' which the spirit breathes no more?
 
Be neither song, nor game, nor feast;
      Nor harp be touch'd, nor flute be blown;
      No dance, no motion, save alone
  What lightens in the lucid east
 
Of rising worlds by yonder wood.
      Long sleeps the summer in the seed;
      Run out your measured arcs, and lead
  The closing cycle rich in good.