Битва с миллионерами (часть2)

И в самом деле, мне удалось найти адвоката, - молодого, высокого, русоволосого и стройного американца. Он согласился работать в “кредит”. Не могу сказать, что адвокат мне понравился: ощущалась некая примитивность мышления, прямолинейность, но хватка у него была хорошая, как в прямом, так и в переносном смысле: он взял себе по максимуму, 40% от выигранной суммы. При этом он сразу заявил, что бороться за квартиру бесполезно, а вот деньги за несправедливое увольнение выиграть можно. Предполагаемая сумма выигрыша – от 50 до 100 тысяч долларов. Я подписал с адвокатом контракт.

А тем временем мистер Бёрк подал на меня в суд на выселение. Однако, целый месяц посыльный суда не мог мне вручить повестку. Ведь незадачливый президент сам же отключил мой телефон! Домофон не работал. Как же меня найти?! Впрочем, суд надо мной так и не состоялся, ибо адвокаты между собой договорились, что я оставлю квартиру до 1 февраля 2006г.

Свой день Рождения я отметил написанием триолета:

Уходят в небо кипарисы,
Уходят годы навсегда.
Найдя приют в лазурной выси,
Уходят в небо кипарисы.
Недостижимы компромиссы:
Один закон, одна беда.
Уходят в небо кипарисы,
Уходят годы навсегда.


Вообще, поэтическая деятельность была на тот момент весьма полезным отвлекающим фактором. Ведь мы с Машей остались наедине с нашими проблемами. Конечно же, все друзья и знакомые знали о происходящем, сочувствовали нам, сопереживали, но реально ничем помочь не могли, кроме как в перетаскивании скарба из квартиры в дом на горЕ.

Помощь, реальная и весьма серьёзная пришла, откуда мы её вовсе не ждали. Я посетил своего постоянного врача, миссис Ли Кимберг, чтобы получить рецепт на лекарство для понижения давления. Это был обычный, плановый визит, но в ходе его я безо всякой задней мысли сообщил доктору, что больше я к ней ходить не смогу, ибо потерял работу, жильё и медицинскую страховку. Доктор, маленькая голубоглазая брюнетка лет пятидесяти, всплеснула руками и, прежде всего возмутилась: как же это больного пожилого человека могли выгнать на улицу?! Она разразилась мощнейшей тирадой (на английском языке), суть которой могла бы быть переведена неизвестным американскому доктору афоризмом из советсткого кинофильма “Зигзаг удачи”: “Я буду бороться за тебя!”

Для начала она направила меня к социальным работникам поликлиники. Оказалось, почти в каждом медицинском заведении Калифорнии существует штат так называемых social workers. Это люди, имеющие неглубокое медицинское и столь же неглубокое юридическое образование. Их задача – решать медико-социальные проблемы пациентов. В моей поликлинике таких работников было двое: Джей и Джордж. Оба – высокие и стройные белые американцы лет от 55 до 60. Джей при первой же встрече заполнил на меня (и за меня) уйму разных бумаг и, узнав, что я родом из России, заметил, что очень любит русский балет, а также стихи русского поэта АкматОва. Жаль, он не помнил фамилию переводчика, и я не знаю имени того, кто открыл Ахматову ему и Америке.

Далее Джей перешёл от поэзии к прозе. Оказалось, что я как гражданин США имею уйму привелегий, о которых, разумеется, и не догадывался. Свою активность Джей и Джордж развили в трёх основных направлениях:

1. Получение дополнительной медицинской страховки.
2. Ускорение предоставления мне субсидированного жилья.
3. Получение пособия по инвалидности.

Первая из поставленных задач была решена за несколько дней. В результате я смог продолжать лечиться у доктора Кимберг. Более того, все лекарства, а также индивидуальные медицинские аппараты такие, как измерители давления и уровня сахара в крови, стали выдаваться бесплатно.

Исходя из моей богатой истории болезни меня поставили на государственную инвалидность (State Disability) сроком на один год, с выплатой ежемесячно 1200 баксов. Наконец, Джей и Джордж разослали письма в различные жилищные компании с просьбой ускорить предоставление мне субсидированного жилья.

В ходе моего очередного визита доктор Кимберг стала меня пытать, не возникли ли у меня нарушения сна. (Что за вопрос?! Нарушения возникли задолго до увольнения, ибо я чувствовал, к чему всё идёт, и не мог спокойно спать от мысли, что же делать дальше.) Я ответил на её вопрос утвердительно, и она немедленно направила меня к психиатру.

Психиатр, доктор Ли (тибетец по происхождению), изучив материалы, полученные от лечащего врача и подробно побеседовав со мной, поставил диагноз “Депрессивное состояние”, выписал соответствующие лекарства, и взял меня на регулярное наблюдение. Все психиатры постоянно задавали вопрос, не возникают ли у меня суицидные мысли. Ответить по-русски: “Не дождутся, падлы!” я не мог, посему ограничивался простым маловыразительным отрицанием.

А пока тучи над моей головой продолжали сгущаться. Весь наш огромный скарб, накопленный за 13 лет пребывания в США, надо было переправить в подвал дома на горЕ. Причём сам я, перетрудившись на подъёме тяжестей, схватил радикулит, и мог только сопровождать груз. Слава Богу, помогли друзья. Маша, едва сумев снять комнату (лишь на одного человека!) в квартире эмигрантов из Туркмении, совершенно неожиданно лишилась работы. Положение стало угрожающим. Но через три недели появился, всё-таки, “свет в конце туннеля”: Маша нашла новую работу, что сняло остроту материальных проблем. Я жил в доме на горЕ, писал стишки, и по 2-3 раза в неделю приезжал в Сан-Франциско по разным делам.

Как-то в феврале 2006 г. мой адвокат пригласил меня, чтобы ознакомить с полученными им материалами. Это оказалась переписка членов правления с момента моего обращения в OSHA и до самого моего выезда из дома. Я был потрясён, увидев собственными глазами, какую гигантскую работу проделали эти самые “члены”, дабы убедить всех квартировладельцев в абсолютной необходимости меня выгнать. И не лень им было! Каждый человек, читая всю эту переписку, не мог не отметить присутствие злого умысла со стороны действующих лиц. Естественно, я спросил у адвоката, как ему удалось добыть эти бумаги. Он спокойно ответил, что правление выдало документы по его запросу. Увидев, что лицо моё превратилось в огромный вопросительный знак, он пояснил, что они были обязаны выдать все запрашиваемые материалы. Любое утаивание есть уголовное преступление, а сидеть в тюрьме моим “жирным котам” вовсе не хотелось. Они даже не рискнули уничтожить хотя бы часть документов, поскольку среди пайщиков были люди, стоявшие за меня, которые могли уличить мистера Бёрка в утаивании части документов. Именно в тот момент я окончательно понял, что выигрыш процесса – лишь дело времени.

А адвокат продолжал сбор материалов. Он получил бумаги и из OSHA, и от нескольких пайщиков, и, наконец, по моему настоятельному пожеланию, послал запросы моим докторам. Те немедленно ответили, перечислив мои болезни, и подчеркнув, насколько мытьё окон и связанный с этим страх усугубляет гипертонию и диабет. Тут-то до моего юриста стало доходить, что всё это существенно. Он направил меня к доктору Бергу - судебному психиатру, специализирующимся на депрессиях. Доктор оказался старым добродушным евреем из Нью-Йорка. В течение двух с лишним часов он вёл со мной непринуждённую беседу. Время от времени мы обменивались шутками на идише, что дополняло комфортную обстановку. Но основное было впереди. Доктор дал мне специальный, официально утверждённый Верховным судом США тест, состоящий из 700 (!!!) казуистических вопросов. Мне следовало ответить на каждый вопрос, а доктору - направить мои ответы в вашингтонский центр, где тест должны были обработать и вынести вердикт: чем болен, как сильно болен, какова вероятность выздоровления, и т.д. На каждый из 700 вопросов было 3-4 варианта ответа. Следовало поставить “галочку” в соответствующем квадратике. Казалось бы, всё – просто, но вопросы были сложными, изобиловали специальными терминами, которые и по-русски не были мне ясны! Так что около 30 вопросов я попросту не мог понять. Пришлось обратиться к доктору за разъяснениями, после которых я и закончил заполнение вопросника. На заполнение вопросника у меня ушло более пяти часов. Результаты мне не известны. Они пришли прямо к психиатру, а он направил заключение адвокату. Я же вышел из клиники чуть живой, голова раскалывалась, ноги подкашивались, и очень хотелось спать...

Прошли весна и лето 2006 года. К началу осени мой адвокат закончил сбор материалов, и начался новый, по-видимому, важнейший этап предсудебного разбирательства: депозишн (deposition). Суть его сводится к допросу участников процесса адвокатами противоположной стороны с фиксацией переговоров государственным стенографистом.

Выглядит это так: вдоль длинного узкого стола сидят допрашиваемый и его адвокат.
Напротив – адвокат противоположной стороны, задающий вопросы. Рядом с ними могут находиться его подзащитные, но они имеют право только слушать и, в крайнем случае, поговорить со своим юристом в перерыве. Адвокат опрашиваемого имеет право высказывать недовольство вопросами, задаваемыми его коллегой с противоположной стороны стола. Чаще всего, это недовольство выражается одним словом “objection” (возражение), хотя порою возникают острые дискуссии между адвокатами. А в торце стола располагается главное действующее лицо: государственный стенографист с компьютером и стенографирующей машинкой, фиксирующий все разговоры.

По моей просьбе на мои депозишн (их было целых три, ибо меня буквально засыпАли вопросами) приглашали сертифицированного переводчика, ибо я боялся, что неправильно пойму вопросы “их” адвокатов. Депозишн в Америке – важнейший процессуальный этап. Все протоколы ложатся на стол судьи, в результате чего перед ним разворачивается полная картина судебного дела. Исход процесса, как правило, определяется по результатам депозишн его участников, в том числе, свидетелей и официальных лиц.

Каждый раз действие начинается с того, что стенографист просит всех встать, поднять правую руку и поклясться говорить правду. Далее все садятся, и процесс начинается.

Так получилось, что открыть серию депозишн предстояло мне. Перед началом я спросил своего адвоката, как мне следует себя вести. Он ответил: "Говорите правду." Тогда я посмотрел на него как на идиота, и лишь позже осознал, насколько он был прав. Действительно,нет ничего хуже, чем врать на депозишн. Ведь всё стенографируется, и в дальнейшем адвокаты противной стороны, изучая материал, найдут возможности уличить человека во лжи. А это - прямая дорога к проигрышу всего процесса.

Итак, после принесения клятвы, "их" адвокат начал задавать стандартные вопросы: фамилия, имя, год и место рождения, семейное положение... И тут же защитник получил от меня первый, весьма неприятный сюрприз. Я сказал: "Разведённый". Адвокат встрепенулся и сразу спросил: "Когда вы развелись?" Я сделал театральную паузу и ответил: "Года 3 или 4 назад." И увидел, что "их" адвокат сник. Ещё бы! Мои работодатели были уверены в том, что я женат. Они выгоняли меня с моей молодой, работоспособной женой, а тут вдруг выясняется, что они уволили старого, больного и одинокого человека! Как говорят в Америке, see the difference (зри разницу). Причём, самое любопытное состоит в том, что я ничего не нарушил, не сообщив в своё время моим начальникам о разводе. Это - моё личное дело (privacy). А вот они сами должны были сперва узнать о моём семейном статусе, и только потом расправляться со мною. Как говорят в России, "не зная броду, не суйся в воду!" Но мои миллионеры уверенно полагали, что их счета в банке позволяли им, не глядя, форсировать любые преграды! Далее началась серия вопросов о моей работе. Были сделаны весьма наивные попытки поставить меня в тупик своими вопросами, но я, как говорится в одной старой интермедии, ставил их в тупик своими ответами. У меня не было ни одного "прокола". Тем не менее, а, возможно, именно поэтому одного дня оказалось мало, и мне ещё два дня приходилось отвечать на их бесчисленные казуистические вопросы. Они всё пытались выудить полезную для них информацию. Однако, я не попадал в расставленные ловушки, мои ответы были всегда однозначными, чёткими и исключавшими разночтение.

Пока адвокаты правления готовили материалы для очередного тура моего опроса, следующим на депозишн оказался мистер Ассео.

После первых, формальных вопросов мой адвокат вынул из своей папки документ о моём увольнении.
-Мистер Ассео. Здесь написано, что мой подзащитный уволен из-за финансовых проблем дома. Вы подтверждаете это?
-Да, конечно.
-А вот справка от СРА (бухгалтера-расчётчика) за последние пять лет. Вы можете убедиться в том, что никаких финансовых проблем перед домом не возникало, активы дома росли с каждым годом. Значит, истинная причина увольнения менеджера состоит в чём-то другом? В чём?

В ответ - нечто невразумительное. Далее:

-Мистер Ассео. Вы написали письмо членам правления, в котором обвинили менеджера в лени, нечестности, неисполнительности, профессиональной непригодности и т.д. Почему же он проработал 13 лет? Почему же его раньше не уволили?

В ответ - что-то невнятное.

Следующий вопрос:

-Как вы считаете, менеджер справлялся со своей работой?
-Да, в общем справлялся.
-Так почему же его уволили?
В ответ - снова что-то неопределённое.

И вот так мой адвокат "расстреливал" мистера Ассео своими вопросами. А стенографистка-то всё записывает! И впоследствии это предстанет перед судом! Стыд-то какой будет...

Я сижу рядом со своим адвокатом и не спускаю глаз с мистера Ассео. Его лицо покраснело, на лбу и обширной, "ленинской" лысине - капельки пота. Руки дрожат. Мне так хотелсь спросить у него: "Ну, какого чёрта ты, старый мудак, прицепился ко мне? У тебя - десятки или сотни миллионов в банке, у тебя - роскошный дом, и не где-нибудь, а в Санта Барбаре, великолепная квартира здесь, в Сан-Франциско. Чем я помешал твоему благополучию? Во имя какой такой великой идеи ты заварил всю эту кашу? Тебе это надо было?"

В перерыве на ланч мой адвокат разве что не плясал от радости. Он, конечно же, понял, что дело будет выиграно. Адвокаты кондоминиума не разделяли его восторга.

Но впереди предстояли депозишн остальных членов правления. На очереди был президент, мистер Бёрк. После явного провала Ассео защитники нашли для Бёрка единственно верную тактику. На все сложные вопросы он отвечал: "Не помню." или "Не знаю". Однако, и это его не спасало: мой адвокат саркастически спросил: "Мистер Бёрк! Почему вы ничего не помните? Вы же президент!" И далее мистеру Бёрку предъявлялись недавно им же подписанные бумаги... Так что "глухая защита" не совсем получалась.

Ещё хуже для интересов дома стал депозишн члена правления, мисс Баерс, - смуглой и черноволосой этнической индуски лет пятидесяти с гаком, которая с самого начала была против моего увольнения. Её отношение к процессу, как она впоследствии сама нам поведала, диктовалась религиозными соображениями: по индуистской религии каждый человек обязан сделать в своей жизни что-то доброе, а тут – такой случай! Она недвусмысленно заявила на депозишн, что увольнение напрямую связано с моим обращением в OSHA. Кстати, инспектор OSHA, мистер Белл также был опрошен, и он точно, профессионально обрисовал ситуацию.

Врачи не вызывались на депозишн, но они представили медицинские заключения, явно не в пользу правления. В ответ, адвокаты дома направили меня на экспертизу к "своему" доктору. Ну, что ж, побывал я и на "их" экспертизе, которая сильно напомнила мне ту, что некогда проходил бравый солдат Швейк в австро-венгерском госпитале. Было забавно!..

Ну, а на мой последний депозишн в качестве переводчицы была приглашена уроженка Словакии: совершенно очаровательная блондинка лет тридцати пяти, высокая, стройная, буквально излучавшая обаяние. Она села рядом, слегка развернувшись ко мне, и её роскошное декольте затмевало собою все процессуальные действия адвокатов! Об этой женщине категорически невозможно говорить прозой:

Отхожу ли неслышно ко сну,
Или бодро встаю спозаранку,
Я в недремлющем сердце несу
Обаяние нежной славянки.

Я увидел её, и в момент
Мир воспрянул, весной расцветая,
А приятный славянский акцент
Довершил сотворение рая.

Деловое свиданье, увы,
Деловым и осталось навечно,
И общались мы только на "вы",
Столь приветливо, сколь безупречно.

Говорила мне ласково: "Пан..."
Так по-польски, так "антирадецки",
И у пана не скоро упал
Интерес к обращениям светским.

И глазам - не прикажешь, а те,
Этикет презирая преступно,
Упирались в её декольте,
Что так близко и так недоступно.

Я нахлынувших чувств не стыжусь:
С ними легче уносятся беды.
Только жаль, что в отцы ей гожусь,
В лучшем случае, если не в деды...

Но известно с библейских времён:
Возрастная отсутствует планка.
И живу я, влюблён и пленён,
Обаянием нежной славянки.


А тем временем, в начале ноября 2006 года, через девять месяцев после того, как я оказался сан-францисским бездомным, мне предложили однокомнатную государственную субсидированную квартиру. Пусть она была в мерзопакостном районе, где на улицах денно и нощно шлялись наркоманы да бродяги, но сама квартира была большая и хорошая, и я немедленно её занял. Маша с радостью покинула своих туркменов, так и не привыкнув отмечать Курбан-Байрам и не перейдя в мусульманство. Увидев нашу непритязательность и готовность к перемене мест, Господь тотчас же откликнулся: не прошло и месяца с моего новоселья, как мне позвонили из другого комплекса для пожилых людей, расположенного в отличном районе, и предложили уже двухкомнатную квартиру. Так что в феврале 2007 года я стал обладателем этой квартиры, и далее мог совершенно спокойно дожидаться завершения тяжбы.

Я постоянно ориентировал своего адвоката на то, что главная вина домовладельцев состоит в причинении вреда моему драгоценному здоровью, в лишении возможности работать в дальнейшем. А он всё пытался сделать упор на том, что мне недоплачивали жалование. Ему так было проще, ибо мой адвокат специализировался по трудовым конфликтам. Я терпеливо объяснял ему, что даже, если мне недоплачивали, скажем $500 в месяц, то за 13 лет сумма составила бы $78000. А потеря трудоспособности стоит много дороже! В конце концов до него кое-что стало доходить. В начале января он уже намеревался требовать 300 тысяч, а к апрелю, после получения всех бумаг от врачей, он заявил что потребует три миллиона долларов, втайне надеясь получить хотя бы один. На том мы и порешили.

И вот наступил следующий этап: медиэйшн (mediation - посредничество). Этот процесс обычно проводит бывший судья (ушедший на пенсию), кандидатура которого устроила бы обе стороны. В деловом центре снимается несколько комнат или целый этаж для заседаний. В одной комнате размещается одна сторона процесса, в другой - другая. Судья - медиатор совершает постоянные "челночные рейсы" между обеими сторонами, стремясь найти взаимоприемлемое решение. Перед медиэйшн адвокаты сторон готовят заключение о своём видении ситуации и о вариантах её разрешения. Важной особенностью данного процесса является то, что его итоговый документ не содержит никаких обвинений в чей-либо адрес. Просто, стороны договариваются о том, что кто-то кому-то что-то заплатит. И всё. Это бывает очень важно, когда какая-либо из сторон опасается за свою репутацию, не желает излишней огласки. Если стороны не смогут договориться, то через месяц медиэйшн повторяется. Если и на этот раз не будет достигнут компромисс, дело передаётся в суд, - полноценный суд, который назовёт правого и виноватого, а также определит не только сумму, взыскиваемую с проигравшей стороны, но и порядок уплаты налогов с этой суммы, что весьма существенно. Кроме того, суд вправе принять и иные малоприятные для проигравших решения. Поэтому люди побаиваются суда и старются решить дело "полюбовно". Вопрос сводится лишь к тому, сколько следует заплатить за эту самую "любовь".

Мои адвокаты (к этому моменту к моему защитнику подключился глава адвокатской фирмы ) потребовали три миллиона долларов. Адвокаты дома, усиленные четырьмя юристами страховой компании, у которой был застрахован дом, заявили, что не желают платить ничего. Медиатором оказалась приятная светловолосая американка, возрастом лет эдак под 70, с которой мы с Машей пообщались во время ланча, организованного на этом же этаже. Миссис Ребекка оказалась общительной собеседницей. Она с нескрываемым восторгом вспоминала посещённый лет 20 назад Ленинград, где ей особенно понравились Эрмитаж и фонтаны Петергофа.

В ходе медиэйшн я должен был находиться рядом с моими адвокатами, но, чтобы не стеснять их, мы вышли в другое помещение. Они всегда имели возможность контактировать с нами. Мистер Бёрк постоянно был рядом со своими адвокатами, коих было человек шесть, если не больше. Ещё, поднимаясь на лифте, мы увидели незнакомую женщину, которая везла внушительную тележку, доверху заполненную папками. Мы с Машей пошутили: "Наши дела везут!" Лишь когда женщина вышла с нами на одном и том же этаже, мы поняли, что зря пошутили: это были действительно материалы нашего процесса, а дама - одна из адвокатов страховой компании, которые, как я понял, были самыми агрессивными, так как имели огромный опыт в подобных делах.

Медиэйшн начался в 8 утра и закончился в 8 вечера. Судья, несмотря на свой преклонный возраст, порхала подобно птичке из одной комнаты в другую, передавая различные бумажки от одной команды к другой. А мы, виновники этого процессуального пиршества, попивали прохладительные напитки, ожидая окончания действа. Дождались под вечер, когда миссис Ребекка зашла к нашим адвокатам и передала им конверт. На листочке, вложенном в него было написано: $800 000. И - ни слова более. Таково было итоговое предложение медиатора, согласованное с адвокатами противоположной стороны. Вдребезги уставшие служители Фемиды направились к лифтам. Внизу мы увидели главного адвоката дома. Выглядел он побитым, хотя, на мой взгляд, он ни в чём не был виноват. Просто, волею судьбы он связался со злобными и глупыми клиентами.

На другой день мне предстояло принять решение: соглашаться или нет. Адвокаты объяснили мне, что можно пойти на ещё один тур, можно и до суда дойти, и вполне вероятно, что я выиграю ещё больше. Но это - волнения и нервы. Я был уверен, что сумею выбить из моих обидчиков ещё две - три сотни тысяч, но стоит ли игра свеч?! Вся эта полуторогодовалая тяжба меня хорошо вымотала. К тому же, деньги портят! Я это знал совершенно точно, исходя из опыта общения с моими миллионерами.

И посему, остановился я на 800 тысячах долларов. Соглашение (Release and Statement Agreement) было подписано основными адвокатами, а также мною и мистером Бёрком. Через две недели деньги были выплачены.

Итак, для меня процесс завершился. Но не для дома: страховая компания заявила, что в соответствии с их правилами и договором с домом, она заплатит только 500 тысяч. Остальные 300 тысяч должны заплатить сами квартировладельцы из своих кровных миллионов! Вот тут-то поднялся скандал. На бурном общем собрании мисс Баерс не без сарказма заметила, что мистер Бёрк сделал всё возможное для того, чтобы обеспечить Майклу безбедную старость, но при чём здесь дом?! Каждый квартировладелец, конечно, выплатил по 30 тысяч, однако после этого всё правление было вынуждено уйти в отставку. Наигрались! В результате, вместо правления, единоличным "диктатором" стала мисс Баерс, которая, я не сомневаюсь, сумеет выцарапать, если уже не выцарапала, у Бёрка и Ассео те самые 30 тысяч, которые ей, как и всем, пришлось внести, невзирая на то, что она с самого начала была против моего увольнения.

Я часто вспоминаю всю эту историю, а мои друзья рассказывают её своим знакомым в качестве примера того, как решаются судебные дела в правовом государстве. Конечно, мой успех был бы немыслим, если б судебная система была подвержена "телефонному праву", взяточничеству или просто заурядной ксенофобии. Представим на мгновение меня узбеком или таджиком, работавшим дворником и несправедливо уволенным из какого-нибудь элитного дома на Рублёвке. Чем бы закончилось судебное разбирательство?! Да и началось ли бы ?! А тут какой-то русский пристарок, без гроша в кармане, одолел семь миллионеров. Причём, неплохо одолел!

Но есть в этой истории и другая сторона. По существу, один человек, мистер Ассео, сумел не без успеха организовать всю эту склоку. Люди, вполне приличные и не злобные, оказались втянутыми в сие постыдное дело. И только у троих из десяти хватило честности и принципиальности. Видимо, вот так происходит и в неизмеримо более масштабных ситуациях.

И в то же время поражает, как различные государственные институты страны окружили вниманием и заботой простого человека, оказавшегося в нелёгком положении; как на моё личное благо заработала вся эта неповоротливая, громоздкая, местами поржавевшая бюрократическая машина, сколь высок в стране уровень социальной защиты населения.

Это был один из немногих в моей жизни случаев, когда вера в справедливость меня не подвела...