Признание в любви

Пролог

Безудержная синева
легла на город…
Накрыли два больших крыла
весенний холод…

И терпкой горечью любви
от глины веет -
Заразной, словно ОРВИ,
весны затеей...

И звон стоит, весенний звон
над куполами.
И в мертвой тусклости окон
Играет пламя...


1.

А в этом городе, увы, нет горизонта.
Но ночь над городом свой раскрывает зонт,
и солнце уплывает по газонам
за никому не видный горизонт…

А в этом городе, где ночь - как шерсть овечья:
тепла, глуха, некрашенно-бела,
нет горизонта, за которым человечны
все чувства, мысли, речи и дела…

А в этом городе, где чужеземец лето -
вот и прошло, как проходило много лет, -
есть перспективы и широкие проспекты,
но горизонта, за которым солнце - нет.


2.

Июнь сгорел. Поникли тополя,
приправленные горечью тревоги.
Их, наслаждения знойные суля,
Заманивают в марево дороги.

Их легкий пух, их белый прах, опавший дым,
Он льнет к ногам, моля о сострадании:
Ведь рождены мы городом одним,
Но им же и отправлены в изгнание.

Июньский зной – угар чужих страстей,
от них так истерично бьется ветер.
В жаре чужой, под маскою ничьей
Жизнь сыграна...
…а занавес так светел...

Так ночь бела, облепленная пухом,
Чуть горьковатою тревогой тополей…
Все так светло, так призрачно и сухо…
... как лист бумаги под строфой твоей.



3.

Прямые доказательства любви,
Переплетенные с неочевидной ложью:
Июнь, сирень, закат,
Неровный взгляд,
Запевшие не к месту соловьи,
И чувство холода под кожей…
Озноб души,
листва дрожит,
густеет мрак,
Глаза вгрызаются в сирень, как в небеса,
В молочные предгрозовые облака –
Скопления крестообразных звезд…
И все сильней под кожею мороз…
И где-то скрыты соловьи,
Не к месту приумолкшие пока…

Любви недоказуемая суть,
Июнь, распластанный на цепь закатов длинных,
Сирени буйство над засохшей глиной…
Нет!
Не люблю!

Но отчего же не уснуть?
Совру, что из-за песни соловьиной…


4.

Все! Началось! Он снова болен! Болен...
Он снова весь в сирени и туристах...
И снова в нем со звоном колоколен
слился звон центов и цыганского монисто.

Он словно в сыпи весь в Viola odorata,
весь в флагах, майках и речных трамваях.
И ангел-флюгер мечется, не зная,
куда укрыться от затвора аппарата.

Он снова весь в петрах, екатеринах,
матрешках, ложках, обезьянах, попугаях,
бутиках и надраенных витринах,
и манекенах, что по Невскому шагают...

В стадах музейных кротких туристозо,
Духовной жвачки алчущих исправно,
Он вновь помпезно принимает позу
(уж если ангел может - мы подавно)…

Он вновь подвержен Алым парусам.
И вновь до самого бесцветного рассвета
пролеты-крылья истово воздеты
в молитве странной к блеклым небесам.

Мой Принц, мой Петербурго-Петроград,
в жару, в бреду, в горячке ночи белой...
Как ты прекра.. Я опускаю взгляд
И каждой строчкою твое целую тело.



Эпилог

За Город Городов, за Петербург,
Который умирает 300 лет,
За высохший гранитный парапет,
Который жадно ловит ласку рук,
За желтизну полуживых кварталов,
За зелень меди монументов злых,
За денежный доход музейных залов,
За чувство приближения беды –
За все,
что город этот убивает,
а значит, не дает ему загнить,
тебя, царь Петр, тебя страна родная,
Благодарю...

Но не могу простить.

Разумовская Наталья, 2010

Сертификат Поэзия.ру: серия 936 № 82411 от 07.09.2010

0 | 5 | 2185 | 17.11.2024. 14:41:26

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []