Серо-угрюмые сумерки старого сада
солнце холодное шелестом ветра наполнило,
яблонь извивы продув сквозняковыми волнами хлада.
Вишен листва, как мираж, винно-розовым облаком
в стыни пылает. Их лепет печальный запомнить бы,
скорбную хрупкость стволов в глуховатой тоске листопада.

В охристой крошке, в косматости мхов, выплывает
кровля сарая, как горб ископаемой рыбины.
Древний скрипит целакант, к небу рёбра косые вздымая,
в утренних реках багря. Их потоками зыблема,
знобко поводит хребтом деревянная глыба над
дымом костров, над тоской и мольбой опустевшего края.

В гулком железном корыте, до дыр проржавелом,
красную глину с песком будоража лопатами,
месят раствор печники в кирзачах, перепачканных мелом.
Брови белёсые, речь на арго хитроватая,
в рыжих усах пламенеют бычки самосадные,
пальцы целованы ветром, грубы и умелы…


Цокнет сорока в рогатых ветвях осокоря
и застрекочет, по дереву шаркая лапками,
скорую зиму браня, с заморокой голодною споря...
За терракотовой банькой, за сливою зябкою
Изредка скатится в травы сиротское яблоко
в стылом безмолвно-суровом великом просторе.