* * *


Горлица, - в расцветке капуччино,
с йотой шоколадного тепла, -
за стеклом гулит. И есть причина
улыбнуться - флора расцвела!
В тон апрелю фауна плодится,
на карнизе сизые блудят
горожане, мусорщики-птицы
мусорных клепают голубят.

Множатся менты и мафиози,
и редеет рифменный народ -
падает, согласно здешней прозе,
вниз лицом, как маслом бутерброд.
Всё же нас останется немного! -
Ровно столько, чтобы у Отца
горлицы-глаголицы, у Бога,
вопреки студёности итога,
тёплая слеза сползла с лица...





* * *


Один хотел, к примеру, славы.
Другой - к презренному металлу
тянулся. Оба были правы,
и оба сбрендили помалу.
Хотелось кислорода, слова.
Озона, проясненья смысла.
Но замусолилась обнова,
и водка в уксус перекисла.
Не лей чернил и рифм не слушай,
не пачкай канифолью пальцы.

С Синьцзяна прут пешком по суше
скелеты птичьи и китайцы.
Не игрек в поле пал от пули,
не икс пропал от порчи в теле.
А все мы умерли, воткнули.
И кто нас вспомнит, в самом деле?
Не факт, что выросшие дети.
Ну, разве - напоследок жёны...
И редко, редко - кто в ответе
за подвиг тщетный, протяжённый...