Ты какую-то тётку там тихо тиранишь
или девушку дивную давишь дольменом…
И тебя не расстроишь ни эпитетом ранним,
ни ночными проклятьями. Ты джентльменом
не стараешься быть в этом заупокое,
что над мессой, над прессой и даже внутри
не скребётся, не стонет и даже не ноет,
собирая бессонницу ранней зари.
Отвори. Не окно, не душевную слабость,
не шкатулку с жемчужиной давних забав.
Я вкусила в мечтах их неточную сладость
тем уже, что затеяла игры, привстав
чуть с такого серьёзного плоского ложа,
и нырнула в непонятый, спрятанный мир.
Ты смеёшься? Я рада. Давай похохочем,
словно нас пригласили в рисованный тир.
Ты сбиваешь жестянки и бред мой, и прочий
пластиллиновый мир, так беззлобно сопя,
что невольно я снова любуюсь тобою,
будто вовсе не знаю, как филины спят
где-то с Карлсоном, за водосточной трубою.
До меня долетают обрывки и фразы,
не попав ни в мультфильм, ни в бессонницу ниц.
Я ловлю их и вот… понимаю не сразу
сбитый образ уже пожелтевших страниц.