Бог и Его Машина (о стихотворении Олега Горшкова "Deus ex machina")*

*(лат. deus ex machina, буквально — бог из машины), драматургический и постановочный приём в древнегреческом театре: внезапное появление на сцене божества, приводящее действие к развязке.

Не иначе, леший попутал Бога с машиной в этом крылатом латинском выражении. Эти понятия настолько дико не вяжутся в воображении, что спасает фразу только её инакомыслие и мёртвоязычное написание. Ну да Бог с ним. Звучит красиво, да и смысл "последнего" вестничества очень поэтичен, с витающим вокруг ницшеанским духом трагедии. Машина так машина! Иногда мы обзываем иноязычными словами те явления, которые и нам самим до конца не понятны.

Не могу сказать, что и мне до конца понятно это стихотворение Олега Горшкова. Состояние лирического героя – да, общая канва стихотворения – да. Но есть некие частности, о которых я могу разве что высказать гипотезу. И это по-своему замечательно: тайное прекраснее явного – тем, что пробуждает в читателе энергию постижения.

Ты знаешь, Олег, писать о твоих стихах – всегда сложно. Я всегда боюсь тебя разочаровать. Потому как задачи у нас с тобой разные: ты ждёшь, чтобы рецензия в унисон срезонировала с твоим миропониманием и настроением, а мне важно раскрыть по максимуму всё, что заложено в стихах. Даже если сам ты ничего такого в них "не закладывал".

Но вернёмся к трагическому вестнику. Он в стихотворении отсутствует. В сущности, что такое трагический вестник, если переводить с языка древнегреческой трагедии на современный? Это маленькое или большое событие в жизни человека, которое сопровождается прозрением и началом новой жизни. А что такое прозрение? Правильно, новый взгляд на уже устоявшийся миропорядок. Скорее, это даже не проз– (для прозаиков?), а оза–рение. Моментальная вспышка сознания – и ты уже совершенно другой человек. Был Савлом, а стал – Павлом.

… И тогда померещится жизнь, но уже
это будет иной инфантерии лагерь –
без исчисливших альфы с омегами алгебр
и бессонных себе самому сторожей.

Олег Горшков применил в этом стихотворении театральный приём, неизвестный древнегреческим драматургам. У него "жизнь после жизни" входит в ещё одну "жизнь после жизни". Как меньшая матрёшка – в большую. Как выразился яркий представитель Заозёрной школы поэзии Зазеркальный Карп, "сердце Бога – в последней матрёшке!"

Герой Олега уверен: осада души неизбежно закончится прорывом и преследованием неприятеля в его логове:
Это будет иной – невозвратный – поход
по лазейкам змеистых, замедленных улиц –
где бредут пехотинцы, от ветра сутулясь,
будто бредя об участи прежних пехот –
безымянных, безвестно пропавших…

Что меня бесконечно изумляет в этом стихотворении – военная лексика, и вообще – подача своих переживаний через военную терминологию. И вот это старинное название пехоты, и этот странный ассоциативный ряд с совершенно разными смысловыми значениями – инфантерия, инфанта, инфант террибль… Отчего же так грустно от сопереживания "безвозвратности" похода? Разве всех нас ждёт не одинаковая участь? Разве мы, живые и мёртвые, обязаны непременно возвращаться? "Возвращаться – плохая примета. Я тебя никогда не увижу". И окликает оттуда Андрея Вознесенского другой поэт, Георгий Иванов: "Пусть как поэт я не умру, зато, как человек, я умираю".

И – уже у Олега – духовой оркестр зимы с партитурой тишины на пюпитре. Военные марши, снящиеся грому, сменяются тишиной. Так заканчивается "Гамлет" Шекспира. "Дальше – тишина". А что же дальше, за тишиной? Духовой оркестр, "выдыхающий сроки" – явно не окуджавовский "Надежды маленький оркестрик", хотя, как известно, надежда умирает последней. Не капайте мне в душу, капельмейстер! Однако ж… не Шопена вроде бы собираются играть, а… тишину. Но тишина на войне всегда подозрительна, особенно если её собираются играть piano. "Вот Вы и попались, Штирлиц!" Конечно же, как это я раньше не догадался! Deus ex machina здесь – именно эта пресловутая тишина… между мирами!

там, конечно, иная война приключится,
и почувствуешь холод колючий в ключицах,
и нельзя проиграть будет эту войну,
как нельзя победить в ней, добравшись до дна
тишины, неизвестной тоски, снегопада
и внезапного бога… нельзя и не надо…
и мерещатся – бог, снегопад, тишина…

Как часто де юре в войне есть победители и побеждённые, а де-факто – их уже нет: начинается новая жизнь и новая война – "отец и царь всего", как вещал многомудрый Гераклит. Но это уже - несколько космический взгляд на действительность. А в реальной жизни, как сказал другой поэт, "но пораженья от победы ты сам не должен различать".

ОЛЕГ ГОРШКОВ

… и тогда померещится жизнь, но уже
это будет иной инфантерии лагерь –
без исчисливших альфы с омегами алгебр
и бессонных себе самому сторожей;
это будет иной – невозвратный – поход
по лазейкам змеистых, замедленных улиц –
где бредут пехотинцы, от ветра сутулясь,
будто бредя об участи прежних пехот –
безымянных, безвестно пропавших; и там,
где зима небывалой, тончайшей настройкой
всех своих духовых, выдыхающих сроки
и времен несмолкаемый трам-тара-рам,
обещает сыграть, наконец, тишину,
там, конечно, иная война приключится,
и почувствуешь холод колючий в ключицах,
и нельзя проиграть будет эту войну,
как нельзя победить в ней, добравшись до дна
тишины, неизвестной тоски, снегопада
и внезапного бога… нельзя и не надо…
и мерещатся – бог, снегопад, тишина…

Александр Карпенко, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 791 № 65925 от 18.11.2008

0 | 4 | 2475 | 23.11.2024. 16:38:15

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []