
Мы продлеваем, нет, уже не страсть,
А только то, что от нее осталось.
Что удалось у прошлого украсть…
Обиды, раздражение, усталость.
Любовь – ты знаешь - глупая привычка.
Привычка растворять себя в другом.
Кто я тебе? Жена? Алкоголичка?
Тогда ты мой … ты мой ямайский ром.
Мой майский жук. Мой крест. Мой третий Рим.
Моя вина... вино. Мой терпкий херес.
Моя Массандра. Ты - мой остров Крым.
А я, дружочек, твой шотландский вереск.
Смотри - бокаловидные цветки
Уж отцвели. Уже не медоносят.
А ласки так скупы и так редки.
Пускай тебя любовница попросит
Свою любовь морщинками обмерить…
Что я теперь … ненужная вещица.
Я как монахиня, что перестала верить...
Но буду продолжать молиться.
А не заказать ли в келью - шампанского?!
У монахинь-то память девичья: простят - всё!
:)
Здесь немало проходного и даже вовсе очевидного, но последнее двустишие ударяет крепко: уж здесь-то речь не только о любви плотской, да и вообще не только о любви! Ведь что за публика молится без веры? К тому же, не секрет, что к молящимся "по инерции" (т.е. утратившим веру) с легкостью прибщаются и те, кто никогда не веровал.
Так держать!
Поначалу грамматика такая, что заставляет видеть в стихах разговор двух геев. Похоже, это не так. Надо быть поосторожнее.
В известной романсе В.Козина грамматика такая, что пол адресата неявен на протяжении всего текста.
Давай пожмем друг другу руки
и в дальний путь на долгие года.
Но у него это намеренно - Козин был педерастом и за это сидел.