КТО БЫЛ ШЕКСПИРОМ. 155-й сонет Шекспира

Как я уже говорил, мало вероятно, что первые 17 сонетов Шекспира принадлежат собственно Шекспиру, вероятнее всего написаны женщиной, скорее всего – Елизаветой I и адресованы сыну, Кристоферу Марло. Существует портрет Елизаветы, где она изображена с ребенком, на другом портрете она с двумя детьми. Еще на одном портрете (до 1838 года он экспонировался в Кенсингтонской Королевской галерее портретов монархов, изображенных в полный рост, затем был передан в Хэмптон Корт) королева изображена в одежде, характерной для беременной женщины; в правом нижнем углу, в виньетке, расположен текст сонета, который А.Н.Барков условно назвал 155-м сонетом Шекспира. На картине присутствуют олень и цветущее дерево; если Барков прав, в сонете речь идет о Марло. Вот английский текст и переводы этого сонета – Баркова и мой:

The restles swallow fits my restles minde,
In still revivinge still renewinge wronges;
Her Just complaintes of cruelly unkinde,
Are all the Musique, that my life prolonges.
With pensive thoughtes me weeping Stagg I crowne
Whose Melancholy teares my cares Expresse
Hes Teares in sylence, and my sighes unknowne
Are all the physicke that my harmes redresse.
My onely hope was in this goodly tree,
Which I did plant in love bringe up in care:
But all in vaine [sic], for now to late I see
The shales be mine, the kernels others are.
My Musique may be plaintes, my physique teares
If this be all the fruite my love tree beares.

Перевод А.Баркова

Как ласточка мечась, тревожный ум
Судьбы несчастной горечь оживляет;
Жестокий хоровод печальных дум –
Вот музыка, что жизнь мне продлевает.
Тоской моей увенчан мой Олень,
Его печалью мучусь непрестанно.
Его слезу, мой вздох скрывает тень;
Вот весь бальзам, что лечит мои раны.
Одна надежда всех забот моих –
В любви взращенном дереве прекрасном.
Теперь вот вижу: мне достался жмых,
А сок – другим; мои труды напрасны.
Бальзам мой – слезы, музыка – стенанья;
Вот дерева любви все воздаянья.

Мой перевод

Как ласточки тревожные мечась,
Твердят мне мысли: жизнь несправедлива. –
Вот музыка, во мне во всякий час
Звучащая навязчивым мотивом.
Той грустной думой коронован мой
Олень, чьим вздохам вторю я в отчаянье;
Его гашу укромною слезой –
И наши скорби укрывает тайна.
Была моя надежда в нем одном –
В прекрасном деревце, что я с любовью
Сажала и взрастила; не дано
Плодов вкусить мне – вижу это с болью.
Мне слезы лить, раз боль моя – тот плод,
Что дерево любви лишь и дает.

Здесь stagg – олень-самец (с пятого года), то есть уже возмужавший, но еще без пары. Так почему – Марло?
11 апреля 1564 года посол Испании при английском дворе сообщает своему монарху, что королева Елизавета отправляется в замок Роберта Дадли – Уорвик, чтобы «разрешиться от последствий своего неблагопристойного поведения». Рождение ребенка имело место, скорее всего, в конце апреля (СОНЕТ 3: «Ты – то же зеркало; так видит мать Апрель своей весны в любимом чаде…»). Замок Уорвик расположен на берегу реки Эйвон (той самой, на которой стоит и Стратфорд), и рождение Марло именно в этом месте впоследствии дало полное право Бену Джонсону в посвящении Шекспиру в Великом Фолио назвать его «эйвонским лебедем». Отец новорожденного Роберт Дадли в этом же году возведен в графское достоинство.
Ребенку следовало дать некое реальное имя, подтвержденное свидетельством о рождении. Тайному Совету, тщательно оберегавшему авторитет королевы-девственницы и следившему за утечкой информации о детях королевы, приходилось и по другим поводам регулярно проделывать такие операции, в частности – создавая «легенды» английским шпионам. Нужна была метрическая запись о рождении ребенка, который вскоре после родов умер, но смерть которого не успели зарегистрировать, а также «свой» священник, который должен был «убедить» родителей захоронить ребенка в другом приходе – или вообще отказаться от регистрации его смерти. Такой священник у королевы был.
Мэтью Паркер, член Тайного Совета и высший духовный иерарх Англии, был многим обязан Елизавете. Анна Болейн сделала его своим личным капелланом, при Марии Тюдор он был лишен прихода и поста главы колледжа Корпус Кристи; с приходом к власти Елизавета сделала его архиепископом Кентерберийским (высший духовный чин в Англии) – несмотря на то, что он был женат, и тем самым нарушив собственное правило назначать духовными сановниками только неженатых. Именно в Кентербери и нашлась метрическая запись о рождении Кристофера Марло от 26 февраля 1564 года. Попечителем ребенка стал Роджер Мэнвуд, и даже если запись о смерти настоящего сына Джона Марло и была сделана в церкви Св. Стефена на территории имения Мэнвуда, то она канула в Лету, поскольку записи о регистрации крещений, венчаний и смертей в этой церкви сохранились «почему-то» только начиная с 1567 года.
В 1563 году, когда Елизавета только зачала сына, она пожаловала Мэнвуду огромное имение в Хаккингтоне, рядом с Кентербери, затем объявила его лучшим судьей королевства, наградила золотой цепью, пожаловала рыцарским титулом и сделала Главным лордом казначейства: она заранее хотела не только дать будущему ребенку достойного и богатого попечителя, но и обеспечить этому ребенку защиту от возможных посягательств на его жизнь. Хотя ей и не удалось защитить будущего сына так, как ей бы хотелось, прозорливость Елизаветы нашла реальное подтверждение: ведь за полгода до того, как Кристофер Марло в 1593 году по инициативе Тайного Совета был посажен в тюрьму и обвинен в поступках и высказываниях по трем пунктам, по каждому из которых его должны были приговорить к смерти, его попечитель Роджер Мэнвуд, добивавшийся должности Верховного судьи королевства, по приказанию Тайного Совета же и был тайно казнен. Если бы не его смерть, вряд ли удалось бы инициировать судебное преследование Марло.
Перед смертью Мэнвуд находился под домашним арестом в своем имении в Хаккингтоне и успел написать себе эпитафию (For in such a home any man becomes a worm – death rules and he is made equal to the worms. – В этом доме любой человек превращается в червя – здесь правит смерть, уравнивая его с червями.), которая с разных сторон обыграна Шекспиром в «Гамлете». На смерть Мэнвуда Марло написал эпитафию, смысл которой, в связи со сказанным выше, не кажется темным: «В виду его многочисленных достоинств не утруждайте себя, о Завистливые Силы, по поводу этого единственного человека; не будьте излишне высокомерными по отношению к праху того, чей блеск ослеплял тысячи смертных..».
Джон Марло получил значительную денежную компенсацию, на два с лишним года раньше положенного срока стал членом Гильдии сапожников и был сделан почетным гражданином города. В 1579 году «сын сапожника» Кристофер Марло попал в Королевскую школу (на 50 мест, обучение платное и дорогое; в нее стремились пристроить своих детей самые состоятельные вельможи графства), и обучение оплачивал Мэнвуд, но из средств Паркера. Марло проучился в этой школе всего год и в 1580 году, 15 лет, поступил в Кембриджский университет, в колледж Корпус Кристи; следовательно, основную подготовку к поступлению он получил в домашнем образовании и воспитании, и, надо полагать, для этой цели оказались как нельзя кстати высочайшая образованность и эрудиция Мэтью Паркера, который к тому же собрал в своем имении в Кентербери уникальную библиотеку. В 1574 году (Кристоферу исполнилось 10 лет) Паркер принимал у себя королеву, и Елизавета удостоила его супругу, которая – как и ее муж – никакими мирскими титулами не обладала, многозначительным комплиментом: «Не могу назвать вас «мадам», а назвать вас «миссис» язык не поворачивается. Но все равно я вам очень благодарна».
Марло получил в колледже одну из трех стипендий Паркера, а после смерти последнего в 1578 году остальные годы обучения в университете оплачивал его сын, Джонатан Паркер. В 1584 году Марло получает степень бакалавра и продолжает учебу. Сохранился «портрет молодого человека» (он был найден при реконструкции помещения колледжа Корпус Кристи) с надписью: «1585 от Рождества Христова. Совершеннолетие, 21 год» и странным девизом: Qvod me nutrit me destrevit (То, что меня вскармливает, меня разрушает); изучение списков студентов Кембриджского университета привело к идентификации портрета: в колледже в 1585 году 21 год исполнился только Кристоферу Марло. Таким образом, если версию Марло-Шекспира считать доказанной, у нас есть достоверный портрет гения в молодости.
В 1587 году он заканчивает учебу, но первоначально ему было отказано в присвоении степени магистра – на том основании, что он отлучался из колледжа. Сохранилось письмо ректору за подписью нескольких членов Тайного Совета королевы (первыми подписались архиепископ Кентерберийский, лорд-канцлер и лорд-казначей), где говорилось, что эти отлучки были вызваны необходимостью при выполнении заданий на государственной службе и что королева будет недовольна любым ущемлением прав Марло. Он становится магистром и с 1587 года живет в Лондоне. Таким образом, принятие гипотезы о королевском происхождении Марло вполне сообразуется со строчками «155-го сонета»: «Была моя надежда в нем одном – В прекрасном деревце, что я с любовью Сажала и взрастила». Почему «в нем одном»? – На это тоже есть ответ.
Елизавета не могла своих детей напрямую привести к власти, но в случае с Кристофером Марло надежда у нее была. Автором «155-го сонета» не случайно использовано слово stagg: еще во время учебы в университете Марло становится учителем Арабеллы Стюарт (Барков задается вопросом: не эти ли отлучки и были поводом для первоначального отказа в присвоении Марло степени магистра?). Среди всех возможных наследников трона Арабелла Стюарт стояла к нему наиболее близко: у нее было даже больше прав, чем у пришедшего к власти после смерти Елизаветы Иакова Стюарта. Однако отношения между Марло и Арабеллой не сложились, и надежда на этот брак рухнула. (К тому же Арабелла была весьма неуравновешенной психически – в какой-то мере это потом нашло отражение в образе Офелии; впоследствии, при Иакове, оказавшись в Тауэре за несанкционированное замужество, она сошла с ума.)
Начало и концовка «155-го сонета» столь же явно связаны с судьбой сына королевы, и прежде всего – с его трагическим «исчезновением». Исследуя жизнь и судьбу Марло с точки зрения его королевского происхождения, Барков убедился, что и обстоятельства его «смерти» свидетельствуют о том же: по этому вопросу «марловианцы» собрали внушительные документальные данные. Поселившись в Лондоне, Марло, которого современники, в соответствии с «легендой» о его происхождении, как сына сапожника, прозвали таннером, быстро приобретает славу поэта, задиры и остроумца – и, одновременно, «атеиста» (он симпатизировал католицизму). Вероятно, попытки Елизаветы тем или иным способом пробить ему дорогу к трону, притом что он был явно неосторожен в выражениях (ведь агенты, кроме «атеизма» Марло, доносили и о том, что он заявлял, будто «имеет право чеканить собственную монету» – а это являлось исключительной прерогативой монархов и, следовательно, давало основание обвинить его в государственной измене) и по характеру вряд ли подходил для управления страной, встревожили Тайный Совет, который решил заведомо исключить такую возможность. Сегодня трудно сказать, кто именно срежиссировал эту операцию, но Тайный Совет не только получает донос Роберта Бэйнса, в котором тот заявлял, что Марло за свои преступления заслуживает смерти, и обещал представить заслуживающих доверия свидетелей, – но и пускает его в ход; затем поэт Томас Кид под пытками подтверждает обвинения Бэйнса.
18 мая 1593 года выдан ордер на арест Марло. За каждое из преступлений, которые ему инкриминируются («атеизм», гомосексуализм и государственная измена), ему грозит смертная казнь – четвертованием, отсечением головы или утоплением. Давши ход судебному расследованию, Тайный Совет не оставляет Елизавете выбора: она поставлена перед необходимостью спасать сына любой ценой и вынуждена согласиться на его «исчезновение» и высылку из страны (как и Гертруда в «Гамлете»). Далее все идет «как по маслу». В доносе Бэйнса слова о том, что Марло заслуживает смертной казни, при докладе королеве кем-то заменены на другие, менее жесткие, с предложением «предать его забвению»; Кид обвиняется в гораздо меньших преступлениях, и тем не менее он сидит, а Марло на период разбирательства выпускают под подписку (СОНЕТ 74: «Но не горюй! Когда меня навек Арест жестокий вырвет, без подписки…»). 30 мая 1593 года в портовом городе Детфорде Марло «убит» одним из своих приятелей, работавшим на английскую разведку, Ингрэмом Фрайзером – ударом кинжала в лицо (в том же 74-м СОНЕТЕ: «тобой не жизнь моя Утрачена – мой труп, ее отбросы, Трофей ножа…»).
Коронеру было передано письмо королевы – оно сохранилось! – с подробной инструкцией, как следует проводить расследование. Убийца был признан невиновным, освобожден и тут же принят на службу в разведку же ближайшим другом «убиенного». Все трое друзей-свидетелей, якобы находившихся рядом с Марло в момент его убийства и подтвердивших факт его «смерти», тоже были связаны с разведкой. Коронер, расследовавший «убийство» (хотя должен был расследовать местный прокурор), делал это так поспешно, что уже 1 июня тело было предано земле. Под предлогом того, что лицо обезображено до неузнаваемости, труп не предъявили к опознанию – даже хозяйке того дома, где жил Марло; как оказалось, хозяйка тоже работала на разведку, а ее усадьба использовалась как пункт переброски агентуры на континент.
Елизавета предприняла необходимые шаги (надо думать – с молчаливого согласия Тайного Совета) для «исчезновения» сына и в дальнейшем не могла даже встречаться с ним; об этом и свидетельствует «сонет 155». Марло становится «железной маской» и вынужден покинуть Англию (судя по тексту «Гамлета» – на 3 года); под именем Le Doux он занимается шпионажем в Европе, затем возвращается, снова уезжает и, наезжая в Англию, живет в поместье Пембруков под видом алхимика Хью Сэнфорда.
Через две недели после «смерти» Марло в свет выходит поэма «Венера и Адонис», на обложке которой впервые появляется имя Шекспира – на вставном листке, зафальцованном в сданную ранее в печать, до «смерти» Марло, поэму. Через несколько лет в предисловии к «посмертно» изданной поэме «Геро и Леандр» Марло – не иначе как «с того света»! – дает понять, что эта поэма является продолжением поэмы «Венера и Адонис», о которой «покойник» знать никак не должен был.
Несмотря на то, что приведенные факты достаточно убедительно обосновывают версию королевского происхождения Марло и как минимум его участия в псевдониме «Шекспир», столь уверенный тон ее изложения вряд ли был бы возможен, если бы Баркову не удалось найти доказательства, не оставляющие никаких сомнений. Прежде всего отметим его находку в самом шекспировском каноне – хотя она и была совершена «от обратного» – от уверенности в королевском происхождении Марло, проистекающей из анализа «Гамлета» как мениппеи. В финальной сцене пьесы Шекспира «Генрих VIII» (по общему мнению шекспироведов дописанной в 1613 году Джоном Флетчером) высший духовный иерарх Англии архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер предсказывает, что только что рожденной Елизавете предстоит великое будущее, что она, в свою очередь, родит сына, который будет «настолько же велик в славе, как и она сама», и что за него «дети наших детей будут благословлять Небеса». Другими словами, в пьесе прямым текстом было заявлено о королевском происхождении Шекспира, а terror, который по этому предсказанию должен был на протяжении всей жизни сопровождать его, в сочетании с такой славой невозможно отнести ни к кому, кроме Марло-Шекспира.
Между тем «марловианцы», уверенные в том, что Шекспиром был именно Марло и никто другой, но так и не догадавшиеся, что он был сыном Елизаветы, и дожидавшиеся какого-нибудь последнего, бесспорного доказательства своей версии – некой очевидной улики, вроде «дымящегося пистолета», были вынуждены обходить молчанием некоторые факты, которые объяснить не могли. Например, в 1603 году все поэты Англии откликнулись скорбными посланиями на смерть Елизаветы – все, кроме Шекспира, которого Генри Четл даже открыто упрекнул за это в печати.
«Почему-то ему в голову не пришло, – замечает Барков, – вспомнить соблюдаемый в рамках христианской традиции обычай: эпитафии сочиняются только посторонними, но не родственниками. Родственникам запрещено совершать любые действия, связанные с ритуалом похорон: нести гроб или крышку, венки или цветы; они – адресаты соболезнований, но не их авторы. После такого живого участия Елизаветы в судьбе «безродного» поэта и дебошира молчание Марло-Шекспира только и объясняется тем, что он был близким родственником королевы.»
Таким образом гипотеза королевского происхождения Марло сделала этот факт работающим на «марловианцев», а не против них. Любопытно, что в этом упреке Шекспиру Четтл для аллегории выбрал имя мифологического персонажа Меликерта, которого отец хотел убить, а мать, царица Ино, спасла, бросившись с ним в море; боги сохранили им жизнь и превратили Меликерта в божество, давши ему другое имя.
Однако главная заслуга Баркова состоит в том, что он предоставил всем нам ту самую долгожданную, решающую «улику» – хотя и предпочел назвать ее не «дымящимся пистолетом», а «отпечатками пальцев». Барков показал, что структура и стиль пьес Марло «Доктор Фауст» и «Мальтийский еврей» как мениппей совершенно идентична структуре и стилю пьес Шекспира: разделение основной и вставной фабул на прозаическую и стихотворную части произведены в них по тем же принципам, что и в «Гамлете», в «Макбете», в «Отелло», в «Короле Лире», в «Ромео и Джульетте», а стилистические черты поэтической речи (не говоря уж о том, что именно Марло ввел в драматургический обиход пятистопный безрифменный ямб) совпадают. Другими словами, Барков доказал, что все эти произведения написаны одним человеком. На основании же анализа текста «Гамлета», который является мениппеей с выходом на реальных прототипов действующих лиц, Барков показал, что Гамлет идентифицирует себя с автором, что в сцене с могильщиком имеет место «удвоение» главного героя (Гамлет и могильщик – это один и тот же человек, но в разные периоды своей жизни) и что фраза могильщика о таннере, 9 лет не лежащем в своей могиле, согласована не только с датой регистрации «Гамлета» (1602) - через 9 лет после не состоявшейся смерти Марло, «не лежащего в своей могиле», но и с прозвищем Марло – «таннер».
Это был последний штрих, завершавший «марловианскую» гипотезу шекспирова авторства. Анализом «творческого почерка» Марло Барков ответил и на два последних аргумента, выдвигавшихся против «марловианцев», на которые они, при всей их убежденности в своей правоте, ответить не могли. Не понимая, что рассказчик в мениппее «Доктор Фауст» – не автор и что не Фауст, а именно рассказчик является слугой дьявола, они не понимали и того, что смысл этой мениппеи прямо противоположен декларируемому и что сатира Марло направлена против хулителей католической церкви, а не против папского престола. Это хорошо согласуется с представлениями о симпатиях Марло к католицизму и снимает видимое противоречие. Точно так же находит объяснение кажущийся антисемитизм Марло в «Мальтийском еврее», в котором все преступления на самом деле совершает лгущий рассказчик (а Марло всегда был благодарен своему попечителю и эпитафией Мэнвуду показал, что никак не может быть причислен к антисемитам). ««Венецианский купец» Шекспира не просто схож по фабуле с «Мальтийским евреем», – писал Барков. – У них как у мениппей совершенно одинаковая конструкция: Шейлок – вовсе не злодей, каким его выводит рассказчик, он жертва оговора со стороны мерзавца-рассказчика.»
Таким образом, Барков смог сделать следующие выводы: 1) упомянутые произведения, увидевшие свет под именами Кристофера Марло и Уильяма Шекспира, были созданы одним человеком; 2) их автор – Кристофер Марло; 3) в 1602 году, на момент регистрации «Гамлета», Марло «не лежал в своей могиле» и был еще жив.
Однако из анализа «Укрощения строптивой» и «Гамлета» Барков сделал и другой важный вывод, делающий позицию «марловианцев» если и не уязвимой, то, во всяком случае требующей существенных уточнений. Как и все претендующие на исключительную роль своего кандидата на «пост» Шекспира, они не допускали мысли о чьем-либо соавторстве, о коллективности этого псевдонима; Барков же показал, что в написании упомянутых произведений Шекспира принимали участие два литератора. Кто же из оставшихся кандидатов был соавтором Марло в пьесах и сонетах Шекспира?
Это предмет для отдельного разговора. Здесь же я хочу вернуться к «155-му сонету». На web-страничке ( http://www.sirbacon.org/gallery/liz1.html) читаем: «…Верчью полагал, что автором стихов является Спенсер, однако по мнению Уолпола, «эти глупые романтические стишки являются собственным творением Ее величества».» Однако же, в свете исследований Баркова, нетрудно увидеть, что «это – отнюдь не «глупые стишки», а, скорее, плач матери по поводу несложившейся судьбы сына».
Я глубоко убежден, что этот сонет если и не займет место в шекспировском сонетном цикле, тем не менее будет учитываться в аргументации дальнейших исследований шекспирова авторства. Предлагаю участникам сайта, считающим уже выполненные переводы сонета недостаточно хорошими (адекватными и т.п.), принять участие в его переводе и дать свои версии его переложения на русский язык.
СУ ВК

Владимир Козаровецкий, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 986 № 56515 от 30.10.2007

0 | 0 | 4416 | 16.04.2024. 06:32:07

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []