К ПОНЯТИЮ СОВРЕМЕННОСТИ ПЕРЕВОДА

Я уже неоднократно говорил, что поэтический перевод обязан быть современным. Это требование имеет одинаковое отношение к переводам из самых разных времен, будь это 15-й век или 20-й, и с точки зрения словаря такие переводы не должны отличаться друг от друга. Бессмысленно пытаться вносить какие бы то было отличия за счет архаичности словаря: это ведет к стилизации, убивая поэзию.
1. Я напоминаю, что такие слова как «краса», «чело», «ланиты», «очи», «взор», «уста» и др. уже давно в русском языке употребляются почти исключительно в ироническом контексте и в других контекстах не являются словарем живого разговорного языка. Между тем, по инерции маршаковского «стиля» (об этом писал еще Гаспаров в статье 1969 года «Сонеты Шекспира – переводы Маршака») современные переводчики сплошь и рядом используют подобный словарь, видимо, не отдавая себе отчета в том, что переводы с таким словоупотреблением – мертворожденны. Не желая никого обижать, я не называю фамилий, каждый переводчик в состоянии примерить этот довод на себя.
Особенно часто переводчики сонетов Шекспира злоупотребляют словами «краса» (у Шекспира «красота» - одно из наиболее употребимых слов, но в нем 3 слога, а чаще всего нужны два, и вместо того, чтобы искать способ поставить полноценное слово, они идут по пути наименьшего сопротивления) , «коль» и «иль». Каюсь, прошел через это и я, но когда осознал, к чему это ведет, беспощадно истребил такое словоупотребление.
На весь перевод шекспировского сонетного цикла у меня по одному разу использованы слова "чадо" и "тать" (слова «на грани» допустимого), два раза слово «грезы» (в обоих случаях слово использовано в парадоксальном сочетании «горькие грезы») и два или три раза слово «краса» - оно стоит в ироничных сочетаниях вроде «поддельная краса» или «искусственная краса». Если я где-то пропустил такой архаизм-штамп, прошу мне об этом сказать. Исключением является 130-й сонет, перевод которого является пародией на переводы Маршака (в том числе и на его перевод 130-го сонета), и я вогнал в эту пародию чуть ли не весь архаичный лексикон современных переводчиков.
2. Сплошь и рядом мы пользуемся в живой речи фразеологизмами, речениями, оборотами; было бы странно, если бы мы не использовали их в поэзии. Это особенно важно для переводчиков с английского, где, из-за краткости английской речи, мы вынуждены втискиваться в как правило тесные для нас размеры. Единственным спасением для нас становится использование языковых оборотов, в том числе – современных. Ведь языковые обороты на наших глазах входят в плоть и кровь языка, и нам порой даже и определить трудно, современный ли это оборот или давний.
В качестве примера приведу замечания к моему переводу 66-го сонета. И у Шпак, и у Портера вызвала замечание одна и та же строка: «И веселятся, чей доход не мерян». Ощущение избыточной современности возникло на самом деле не из-за словосочетания «не мерян», которое в форме «не меряно» уже давно бытует в языке, а из-за его сочетания со словом «веселятся», что резко осовременило строку; между тем каждое слово само по себе нареканий вызвать не может. Так плохо это или хорошо?
Мы переводим не слова, а дух переводимого поэта, силу и оттенки его чувств. Если мне обычными словами, их сочетанием удалось достичь той выразительности чувства, какая была в оригинале, значит я прав. А как иначе заставить сегодняшнего читателя прочувствовать горечь шекспировских строк? Да и так ли уж сверхсовременно это сказано? Мы порой не замечаем, что используем обороты, которые уже на наших глазах вошли в язык, а еще вчера их можно было бы счесть избыточно современными. «Подлость подают как благородство»? Это использование глагола «подавать» применительно к категориям «подлость» и «благородство» разве не осовременивает перевод? «И глупость держит ум на поводу»? Разве использование оборота «держать на поводу» применительно к категориям «ум» и «глупость» не осовременивает перевод? «И честность просто глупостью зовется»? Разве использование оборота «просто глупость» как речевой единицы в этой строке не осовременивает ее? «И где добро обслуживает зло»? Разве использование глагола «обслуживать» применительно к категориям «добро» и «зло» не осовременивает перевод? «И честь – всего лишь жалкий предрассудок»? Разве целиком взятый как единица современный оборот «жалкий предрассудок», да еще применительно к понятию «честь», не осовременивает строку? А современная разговорная единица «самые лучшие» (казалось бы, зачем «самые», когда «лучшие»?) в строке «И самых лучших оболгали зло»?
Как видим, у русского языка богатейшие возможности, не пользуясь специальными средствами, создавать современный текст и передавать чувства и ощущения классика, жившего за 400 лет до нас. А это и есть главная задача поэтического перевода.
3. Но есть и другие средства сделать перевод современным, не прибегая к избыточным средствам; я говорю об игре слов. Шекспир и без того пользуется ею часто и органично, а в 66-м сонете – так и просто наглядно: «И сила парализуется хромой властью». С точки зрения точности перевода строка «И где кривая власть калечит дух» очень близка к оригиналу именно по духу, а игра смыслов в слове «кривая» не только соответствует духу перевода, но и, конечно же, осовременивает его. Игра слов в принципе осовременивает перевод – и особенно из-за того, что ее раньше не переводили.
4. И последнее – рифма. Я знаю, что абсолютному большинству переводчиков не нравится мое употребление некоторых ассонансных рифм типа «наверно – навеки», «гранита – границы» или «мир – мы», «старо – урок» или омонимических «зло – зло», как в 66-м сонете. Я напомню, что шекспировские сонеты писались прежде всего для чтения вслух (см. мой материал «Зачем Шекспиру понадобился английский сонет?»), и с этой точки зрения хороша та рифма, которая хорошо слышится, а не та, которая хорошо пишется. Когда ссылаются на пушкинскую рифму, я могу напомнить, что и Пушкин, например, пользовался современными рифмами, например: «Мой старик-отец неможет, Работать совсем не может». Когда срифмованы два слога перед ударным, это хорошая рифма. И если приглядеться к моим рифмам, то нетрудно увидеть, что почти всегда, когда рифма не выглядит хорошей, она на самом деле неплоха, потому что там подрифмован предпоследний слог; например, не «любовь – боль» (хотя я бы не сказал, что эта рифма плоха) а «причини-ли боль – любовь»). Только в редких случаях, когда мне это не удается, а заменить на более звучную (или благозвучную) не удается без ухудшения перевода (потери пластичности, усложнения инверсии, искажения смысла), я смиряюсь «с моею рифмою небезупречной» (сонет 16), памятуя, что и Шекспир себе это позволял. Но я сознательно почти в каждом сонете одну из 7 рифм делаю ассонансной, то есть совремнной, - и это очень хороший способ делать перевод современным и не давать читателю забыть, что он читает современное стихотворение, имеющее непосредственное отношение к нему самому и только потом – к Шекспиру.
На том стою – и не могу иначе.

Владимир Козаровецкий, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 986 № 55608 от 19.09.2007

0 | 0 | 2180 | 21.11.2024. 21:31:26

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []