БУРИЧ ДИКОРАСТУЩИЙ - К 75-летию Вл. Бурича - 6 августа 2007

К 75-летию основоположника современного русского свободного стиха (верлибра) Владимира Бурича - 6 августа 2007 года




БУРИЧ ДИКОРАСТУЩИЙ

Гроб с телом Бурича из Македонии мне пришлось ожидать дважды. Самолет приземлился в Шереметьево вовремя, все живые уже прошли таможню.
– Нет гроба из Скопье, если хотите, есть невостребованный гроб из Канады, – участливо сообщили мне работники аэропорта. Может быть, Бурич все-таки жив?
Наконец позвонили организаторы Стружских вечеров поэзии. Оказывается, в самолет македонской авиакомпании гроб не входит, он прибудет через три дня самолетом Аэрофлота.
...Водитель автопогрузчика вместо того, чтобы подвести гроб к машине, катал его по кругу, выклянчивая деньги, уже выплаченные его напарнику…
...
Бурич видел в свободном стихе поэзию в чистом виде, не замутненную формальной заданностью. Необходимость держать метр и рифмовать вызывает аберрацию авторского намерения, приводит к неожиданному для автора результату, читателя здесь как бы обманывают от имени ограниченных свойств «звучания» языка. Я полагал верлибр средостением между поэзией и прозой: можно определить его как художественный текст, симметричный прозе относительно поэзии. Это третий тип изящной словесности, в древности он был представлен сакральным писанием (молитвы, псалмы, гимны, мантры).
Бурич сравнивал конвенциональный рифмованный стих с французским регулярным парком (Версаль), а свободный стих с нерегулярным английским. Но тогда идеалом верлибра будет даже не сад, а лес. Это совпадало бы с идеей идеального авторства, ведь автор леса не садовник, а демиург. И в этом лесу, естественно, как он сам определился, – «Бурич дикорастущий». Но здесь Бурич ответил бы не поэтически, а по делу: «Сегодня русский лес скорее похож на пленника, над которым можно безнаказанно глумиться и спокойно уничтожать» – чем не забота об охране леса от промышленного постмодернизма? Бурич соглашался со мной: то, что мы вкладываем в свободный стих, есть этическое усилие: «Я прожил жизнь по принципу инакомыслия. Я думаю иначе, – следовательно, существую».

Я люблю приводить в качестве «древнего верлибра» фрагменты Гераклита. Надо научиться различать философское усилие в языке для уяснения очевидного, не данного в природе (нет соответствующего органа чувств, который бы непосредственно схватывал «логос», «дао», суть, дух) и – поэтическое усилие, когда уже знакомые слова в незнакомом положении дают иллюзию художественного открытия. Можно еще повторить за академиком Ю. В. Рождественским: верлибр – это словарная статья, но где известное (описанное) при помощи известного же дает эффект неизвестного, новизны. Вот вам предложение Бурича:

Жизнь –
искра
высеченная палкой
слепого

Я не согласен с этой философемой, но я не могу не проникнуться вспышкой этого образа. И таких «словарных» афоризмов, не развертывающего, а свертывающего вселенную толка, у него немало: «Жизнь – постепенное снятие масок...», «Слава – тюрьма из улыбок...», наконец, «А жизнь проста как завтрак космонавта». На дюжину «свернутых» образов найдутся и открывающие, полагающие положительность и оптимистичность жизни:

Человечество
непотопляемое судно

Пять миллиардов
отсеков
надежды

Это уже закон Бурича–Архимеда; я помню, как автор менял большие числа, догоняя рост численности населения планеты. Я часто цитировал этот «закон» в статьях, призывая не бояться поэта Бурича. Но мне кажется, что он более органичен не в «плакатных» стихах, а в увеличении и возвеличивании мимолетности:

Бабочка –
договор о красоте
имеющий равную силу
на обоих крылышках

Создавая свою систему письма, Бурич был сосредоточен на правильности речевого момента, речевого акта. В своем заключении к первой книге («Тексты», 1989), названном «Первая стихотворная традиция» (первоначальное название – «Вторая стихотворная традиция»), он различал четыре формы изложения содержания: ясно о ясном, ясно о темном, темно о темном, темно о ясном. Сам писал в основном ясно о ясном или ясно о темном. Темно о темном писал, возможно, Г. Айги, что к верлибру имеет малое отношение, а, как считал Бурич, весьма малое отношение к литературе вообще.
В его «Записных книжках» находим:«Творчество требует нетерпимости, а жизнь – терпимости. Поэтому творят в юности, а спокойно живут в зрелые годы». Основной корпус его сочинений написан «в юности», в 50-е и 60-е годы. Они и составили первый прижизненный сборник. «Стихи – красиво высказанная жалоба». Но ведь на жалобах можно выстрадать только жалобную книгу. «Не пишите, когда не пишется. Я просто не писал, когда не писалось». Хорошо, но отчего пишется? И почему не пишется? «У меня вечный страх, боязнь написать плохую вещь». Это мне более чем знакомо. Но вот еще более серьезное: «Я всегда боялся навредить своему государству и народу». Это уже очень серьезно. Сам о себе сказал: «...Я был приговорен к высшей мере литературного наказания – к двадцати семи годам непечатания». И, тем не менее, считал себя – пусть осторожно – государственным человеком и, возможно, вполне в духе Пушкина думал о народе.
Так что ж я боюсь умереть
если спать я ложусь с мольбой
чтобы все пережили меня

Это из первой прижизненной книги. Читая посмертную книгу, ловлю себя на чувстве, что это писалось уже мертвым человеком. «Жизнь – это свободное от смерти время». «Перерезав горло лезвием забора /угасающим взглядом/ покатился по каменным дорожкам рая». «Беломраморные лабиринты рая». «Среди покойников /на ощупь/ я узнаю свое лицо». «Только смерть достойна стихотворения».

Мертвые
отодвигают ногами
ограды кладбищ

Мы шли с Буричем по Партизанской улице в Кунцеве, и навстречу нам женщина с кирпичом, обернутым в газету. Бурич замер и голосом городового вопросил: «А где вы взяли кирпич?» – испуганная женщина ответила: «Я несу кирпич на могилу мужа. Вот вы умрете, ваша жена будет делать то же самое».

И снова
желание заглянуть в себя
в дырочку от пули

В его записных книжках находим: «Жить – значит умирать». «Умереть живым». Наконец: «Мечтать о смерти до смерти».
Изменились, безусловно, и его отношения с Богом. Если прежде он ожидал от завтрашнего дня только «газет», то появилась совсем иная

ХРОНИКА

Вчера как всегда
ждал
пришествия Христа

Будучи последовательным в теории «адаптации», ее автор не мог не прийти к самоотрицанию жизни. Логика была одной из сильных сторон Бурича-поэта. Некоторые литературоведы объединяли нас по классу «логического верлибра». Я не знаю, стал бы сейчас Бурич без комментариев печатать свою черновую (явно) «теорию»: «Человек – не орган самопознания природы (для чего? Это было бы мистикой), а одна из форм ее самоуничтожения. Это раковая опухоль земли. (У нас у всех впереди смерть, и мы ничем не рискуем)». В стихотворении, которое можно считать завещанием, он уходит и от «адаптационизма», отвергая в антитезе полярные способы адаптации, и от привычной логики, придя к логике почти буддийской:

Я
спокойный и трезвый
как анатомический атлас стоящий рядом с историей философских учений
придя к выводу
что быть сильным так же пошло как быть слабым
что быть богатым так же пошло как быть бедным
что быть храбрым так же пошло как быть трусом
что быть счастливым так же пошло как быть несчастным
что прикладывать к чему-либо руки так же пошло как держать их в
карманах
прошу вас
считайте что меня не существовало

Есть в этом что-то парадоксально-розановское. Кстати, некоторые розановские записи можно трактовать как «верлибр». Я переводил эти стихи на немецкий язык и запнулся на слове «пошлость». Русская «пошлость» имеет свою историю, в других языках она более безобидна. Для кого-то эти стихи могут послужить примером «отрицательной объективности» верлибра, отстранения от собственной личности, тогда как обычный стихотворец только и делает, что отстаивает свое «я». Но исчезновение человека не означает исчезновения творца. «Жизнь как чтение». «Смерть – это состояние, при котором можно влиять, но нельзя действовать».

Его путь в «печать» был перекрыт после этого, сегодня вполне «безобидного» стихотворения:

Мир наполняют
послевоенные люди
послевоенные вещи

нашел среди писем
кусок довоенного мыла
не знал что делать
мыться
плакать

Довоенная эра –
затонувшая Атлантида

И мы
уцелевшие чудом
Не понравилось фронтовику Давиду Самойлову. А еще был фельетон в «Правде»: «Бездельники карабкаются на Парнас»…
Первый сборник поэзии В.Бурича появился на французском языке в переводах Леона Робеля в 1977 г. Затем в 80-х годах гг. вышли его книги в Польше (в серии «Humanum est» Краковского литературного издательства), в Югославии. Все это только усиливало репутацию литературного «диссидента». И только к концу 80-х свободный стих начал приближаться к русскому (тогда еще советскому) читателю. В 1988 г. выходит первый коллективный сборник поэтов-либристов «Белый квадрат» (изд. «Прометей», Москва): Вл. Бурич, К.Джангиров, В.Куприянов, А.Тюрин», ставший заметным явлением в литературной жизни Москвы, т.к. выход этой книги сопровождался многодневной выставкой-продажей. В том же году В.Бурич является одним из организаторов Первого фестиваля свободного стиха в Ленинске-Кузнецком. В 1989 г. он поучает международную литературную премию в Югославии : «Золотой ключ Смедерева». В Москве выходит новая антология верлибра «Время Икс» («Прометей»), и в этом же году в издательстве «советский писатель – его основная книга «Тексты, стихи, удетероны, проза». Удетеронами он именует минимальный поэтический жанр – однострочие («моностих»), напр. : «Разве можно сказать цветку что он некрасив?» («Тексты», стр.31) или: «А жизнь проста как завтрак космонавта» (Тексты», стр. 108). Прозой он обозначил свои стиховедческие работы, первая из которых – «Типология формальных структур русского литературного текста» еще по достоинству не оценена стиховедами, хотя он был прилежным участником многих стиховедческих конференций в ИМЛИ. Своеобразный его манифест -«Первая стихотворная традиция», первоначально было - «вторая», но затем он пришел к заключению, что свободный стих стоит именно в начале поэтического творчества. Он здесь полагает: «С точки зрения эстетической конвенциональные стихи являются конкретным выражением категории искусственности…, а свободные стихи – эстетической категории естественности». И далее: «Общей заветной мечтой и конвенциональных и либрических поэтов является создание стихов, в которых возникает эффект нерукотворности. Такое случается крайне редко. К этому я и стремлюсь». («Тексты», стр. 169)
Вл.Бурич умер 26 августа 1994 г. во время Стружских вечеров поэзии в Македонии. Стараниями его вдовы, поэтессы и переводчицы Музы Павловой в 1995 г. появились «Тексты, книга вторая, стихи, парафразы, из записных книжек» (Советский писатель, Москва), послесловие В.Куприянова. Туда вошло почти все неопубликованное, включая ранние пафосные рифмованные стихи. Большинство текстов, как и ранее, лирические и философские миниатюры:
«То о чем знаю только я
и о чем меня никто не спросит» ...

.


Владимир Бурич


***
Время чтения стихов

это время их написания

прикосновение
стокрылого ангела
книги

разговор рыб
ставший слышимый
птицам

оно где-то
между подушкой
и утром

Стихи мои!

Будут пытать
не выдам
сожгут все списки
не вспомню

Время чтения стихов

Спешите!

Оно никогда не наступит


***

Зачем обнимать
если нельзя задушить

зачем целовать
если нельзя съесть

зачем брать
если нельзя взять навсегда
с собой
туда
в райский сад


***

Так и не смог доесть
золотую буханку дня

Посмотрел на часы
половина семидесятого

надо ложиться спать
гасить свет
в глазах

Руки можно поднять
чтобы капитулировать

чтобы взлететь


ПЕСНЯ

Каменщик
спит
сидит
в воскресенье
рубль стоит кубометр кладки
пять кубометров в день норма

Стоит
ходит
огород поливает
плотник
рубль в час стоят его движения
в воскресенье
гребет
плывет на лодке

Каменщик
нянчит внука
открывает бутылку

Плотник
поднимает руки
поправляет кепку
относит весла в заросли ежевики

И растут
незримые
замки


***

Возможно
мир изначально
был черно-белый

и глухонемая природа
при помощи цвета
подавала нам какие-то знаки

А мы
смешали азбуку красок
окрасили землю
небо
воды

Тайна останется нераскрытой




(Из стихов, опубликованных посмертно)

***

Бывают мгновения
когда грудь охватывает такое ликование
и вдруг становится так удобно
жить в своем теле



***

Отрежут язык –
буду им как кистью
писать свои мысли на заборе


***

Я старьевщик
я собираю продукты распада
они гуманны и безобидны
иглы уже не уколют
колесо не раздавит
Я речник
ставлю временные пирамиды из досок
в память о мелях
Грабли
да конечно нужны бы грабли
собрать
опавшие волосы солнца



***

Я в городской психиатрической больнице
Приходите ко мне со своими страхами
маниями
сновидениями
музыкальными галлюцинациями
я расскажу вам про химизацию народного хозяйства


***

Профессии развращают –
машинистка вытирает боты чистой бумагой
мельник ходит в муке по колено
редактор не смеется над Швейком
не плачет над Бедной Лизой


***

На перекрестке
времени и пространства
стою
торгую
днями своей жизни
подходите
покупайте
вот этот свежий
с красными боками рассвета
их сорвали
руки любимой

Смотрю на них
плачу
обливаю слезами
белой кровью воспоминаний



***

Стареем
я
моя кепка
мост через реку

Старение камня – эталон старения

Старение – вот что нас объединяет
Мы в едином потоке старения

Мое старение адекватно
старению десяти кошек
четырех собак

я не увижу старости
этого галчонка


***

Письма
бумажные цветы
на могиле любви


---
***

Фигуру моей души
не могло передать мое тело

Тело моей любви
не найти на фресках Помпеи

Фигура моей любви
не сплетение
не слияние
не нанизывание
не поедание
это не действие
это маленький вакуум
образующийся в горле

Вячеслав Куприянов, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 1109 № 54638 от 06.08.2007

0 | 1 | 3660 | 05.12.2024. 05:45:27

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []