Не так раздумьями, как завязью,
не так серпом, как сердцевиною,
всё опрокинула и заново
вошла куинджевской лавиною…

Люминесцентно распророчилась,
зашлась, гортанно опрокинулась,
сестринскою повадкой волчьею
в палитру подмешала киноварь.

Какие долгие скитания,
какая пряжа неуёмная
коснулись сердца испытанием
и дум сомнительными сонмами…

Но не надрывно и не облачно
(такими лишь бывают витязи).
Успели попрощаться обе мы
с младенческой своей обителью.

Так поздно и, наверно, вовремя.
Нам озорство – не мама с папою:
поберегись, хорты некормлены,
и как бы вдруг кого не сцапали…

Да нам ли привыкать – по кромочке,
да нам ли озираться вспуганно,
да утешаться Божьей помощью,
да отношением с подругами!

Ах, автономия безвестная,
Ох, всепрощение с улыбкою
и беатричевская ветереность –
доверчивость такая зыбкая…

Всё опрокинуто. Мозаикой
так неожиданно отксерено.
И стороною тайной, заднею,
меня коснулось сердце лерино.