ИГРА ТЕНЕЙ

Дата: 28-06-2006 | 14:27:16

I

Облокотившись на спинку стула,
я замечаю, что ты уснула.
Я замечаю, как бьется часто
сердце твое, и как ты несчастна
в неразберихе причин и следствий
вечных проблем бытия. Наследство

II

твое я представил размытой суммой
дождливых недель, проведенных с умной
собакою с прозвищем странным "Сара".
Вы были с ней безупречной парой.
У Сары был коврик, подушка с пухом
и розовый бантик над черным ухом.

III

Сара молчала всегда, и может,
лаяла только, когда прохожий
эхо шагов доносил вам гулко,
в раскрытые окна с ночной прогулки.
Ты, даже путала зиму с летом.
Все говорили, что ты с "приветом",

IV

в рубашке с разводами по колено.
Офелия нашего поколенья.
Лишь Сара была настоящим другом,
и в этом, быть может, ее услуга
большая тебе, потому, как с детства
ты сторонилась родства, соседства

V

ближних вообще, так как все в них ложно,
преступно, корыстно, безумно сложно.
Ошейник и бантик, как память в сумке
ты с собой носишь всегда. От чумки,
может от старости, ты не знала,
месяц назад, как ее не стало.

VI

Запомнил я коврик в цветных заплатах
и грустную морду на серых лапах.
Когда умирает четвероногий,
то расставание с ним не многим
легче, чем расставание с очень
близким тебе человеком. Впрочем,

VII

это, по-моему, признак силы:
взгляд, опуская на дно могилы,
с ветром себя отделять не смело,
от так называемой смерти тела.
Всегда ускользает от глаз причина,
того, что скрывает в ночи личина

VIII

скоропостижности от болезней
и труд эскулапов еще бесполезней,
прочувствует сердце до адской боли.
Наверное, жизнь короче поля,
в котором невидима даль предела,
так горизонт ощущает тело,

IX
имеющее свои цвет и запах,
стремление с солнцем уйти на запад,
не слушать страданий в родном напеве,
сбросить одежду, потомком к Еве,
прижаться, к ее животу и грудям,
не возвращаться ни к снам, ни к людям.

X

Достичь в наслажденье конца и края
и грешным покинуть границы рая.
Стать мифом, легендою, тенью, терра
инкогнито, в таинствах адюльтера
жены первозданной. Казаться слабым
изредка следует с целью, дабы

XI

тебя пощадил бы, Тот в небе с нимбом.
Мечтать в полудреме ночной: "вот с Ним бы
сойтись, растворившись в астрале млечном,
попробовать тайну узнать о вечном
движенье земли, между тьмой и светом".
Наша врожденная странность в этом

XII

и состоит. А пока в ухмылке
глупой Джоконды либидос пылкий,
мы наблюдаем, спустя столетья,
ртами очерчивая междометья.
И, глаз от соблазна не скроют веки,
как отражений не смоют реки,

XIII

и в поколеньях, грядущих разве,
что только останется несуразный,
голый, искривленный торс Венеры,
без тени морщинок, до нашей эры,
сумевший дожить. И как нам не грустно,
что он привлекает холодным бюстом,

XIV

мраморной шеей, ключицей белой.
Мрамор нам ближе, чем влага тела.
Тело есть глина, сухие мощи,
впадины, заросли, сучья, проще,
тот же пейзаж, дальше стены, фрески.
Звуки органа диезом резким,

XV

освобождают рассудок, зренье
от завершенности в повтореньи,
живших задолго до нас, и редко
крик бабуинов, как голос предков,
вырвется с хрипом гортанным в небо,
в царство, в котором еще ты не был.

XVI

Сны в темноте окружили вещи:
бра, гарнитур в паутине трещин,
кресла, рождественские игрушки,
зеркало, книги, часы с кукушкой,
чайный сервиз, натюрморт с арбузом,
глобус, чернильница, шарж Карузо,

XVII

письменный стол, антресоли, карий
шкаф у двери, календарь, гербарий,
заложенный в книжку, в начале лета,
Джованни Бокаччо. Всегда предметы
мертвы, потому им дана беспечность,
которую нам предлагает вечность,

XVIII

когда мы уйдем, оставляя даром,
чем дорожили, как бантик Сара
оставила тоже - отсюда вывод:
смерть забирает, лишь сны и выдох
последний, с которым душа куда-то
летит от земли. Мы не знаем даты

XIX

конца своего, и наверно, в этом
счастливы люди, живя на этом,
а не на том, в глухоте пространства,
в модуле вечного постоянства.
Только лишь в детстве сверкают пятки.
Старость со светом играет в прятки,

XX

пряча за ширмой, в сырой постели,
развалены плоти, теперь лишь тени
способны делить с ней слова и числа,
когда уже все не имеет смысла.
Тени играют, кружатся в танце,
не беспокоя ни свеч, ни старцев.

XXI

Они непосредственны, словно чада,
они, как Египет, как Рим, Эллада
нас обучают носить хламиды.
Арки, акрополи, пирамиды,
всегда неподвижны, всегда в молчанье,
так, как они рождены в начале

XXII

нынешних готик, скупых построек.
Нам не узнать имена кто строил
эти громады, гиганты, глыбы,
зная одно, мы бы так не смогли бы.
Камни, гипотезы, фотоснимки
дают представленье, как жили инки.

XXIII

Скал, одинокие кариатиды
над океаном, как вид Атлантиды.
Смытое, некогда, Богом племя,
дает нам возможность, хотя б на время,
в забвенье теорий, слепых исканий
предаться обману святых мечтаний,

XXIV

Надеть акваланг и нырять в глубины,
где только акулы и субмарины.
Мы немощны перед природной силой.
Где человек, там всегда могилы.
Сухость пустыни, избыток влаги,
есть наши лучшие саркофаги

XXV

земли, на которой мы только тени,
размноженные в результате трений
плоти, похожий на способ древний,
как добывали огонь из кремня.
Люди обычно берут примеры
с тех, кто без внутренней перемены

XXVI

способен прочесть, распознать подробно:
мысли и тайны себе подобных.
Нам только кажется, что мы можем,
что-то делить, вычитать и множить,
что-то решить, доказать, как будто
холод полезней жары, и смутно

XXVII

мы представляем реальный климат
джунглей, саванны и угол клина
птиц, оставляющих за деревней
гнезда, промокшие на деревьях.
Там в октябре уже речь о снеге
заводят крестьяне, и скрип телеги,

XXVIII

уже превращается в санный полоз,
в селе остаются лишь сны и голос
кукареку, как зарок знамений.
Все остальное без изменений.
Только топтыгин, да узник беглый
в гости заглянут раз в год ли, в век ли.

XXIX

Там подтверждают леса и поле,
что существует покой и воля
Меняются только эпохи, лица,
архитектурный ландшафт столицы,
деньги, погода, статьи в законах,
мода, картины, цвета в иконах,

XXX

размеры поместий, длинна бассейна.
Во всем положась на закон Эйнштейна,
люди мечтают взлететь все вместе,
как птицы, но кто-то один на месте,
всегда остается, став лишним в клине,
привязанным плотно к песку и глине.

XXXI

Вдыхая йодистый запах тины,
смотреть в облака, вот прекрасный стимул
достигнуть покоя, стать вечно спящим,
и сравнивать прошлое с настоящим,
безвременно кануть среди столетий,
среди синагог, кирх, церквей, мечетей,

XXXII

стать буквой согласной, смычком от скрипки
и голосом тем, что не сможет крикнуть:
"Мне больно! Останься! Прощай! До встречи!"
Ведь мы остаемся, как части речи,
(но это в конце и отнюдь не ново),
ибо в начале, известно Слово.

XXXIII

А это уж после, соитья, браки,
дети, подворья, коты, собаки,
древних кремлей златогорье, праздник,
царские милости - ссылки, казни.
Можно рехнуться, нажить неврозы,
в этом краю, где шумят березы.

XXXIV

Слушать их нудное люли-люли.
Я продолжаю сидеть на стуле
смотреть на тебя, на твои ресницы.
Видимо странное что-то снится:
в белых кварталах цветные дети,
горы, похожие на мечети,

XXXV

шелест магнолий, как звуки музы,
солнце оранжевою медузой
над фиолетовым морем плавно,
вдоль горизонта скользит и явно
снится тебе в перламутре мидий,
берег пустынный, седой Овидий,

XXXVI

бродит печально с тоской о Риме,
ветер воздушной рукой незримой
выносит в прибое на берег пегий
соленые строфы его элегий.
Зимние небо, галдят гагары,
и слышится радостный голос Сары,

XXXVII

но нету лохматой твоей подруги
рядом, вообще ни души в округе
кроме тебя. Как смешно ты спишь на
толстых подушках и мальчик Кришна,
с тобою под пальмами точит лясы,
о том, какой вред нам приносит мясо

XXXVIII

и прорицает, что скоро будто,
в мир к нам придет не Христос, а Будда.
Он Иисуса предвестник младший.
Старше, лишь только по кличке "падший"
Будда из царского тоже рода,
но он не вправе судить народы

XXXIX

так, как он странник, святой прохожий,
сын Суддходановый, но не Божий.
Время не смоет людских пороков.
Гнев, есть удел молодых пророков.
Завтра, когда ты проснешься рано,
в небо смотри и поймешь - нирвана,

XL

это не только слова вне речи,
это момент твоей с Богом встречи.
Язык небожителей в тесной связи
от греческих букв до арабской вязи,
и никогда от людей не скрыта
истина в скобках кривых санскрита.

XLI

Цветными картинами снов тебе та
мудрость исходит с вершин Тибета,
Сны эти благо, залог причастья
царства небесного, ибо счастья
может достигнуть, наверно каждый,
не пробудившись от снов однажды.

XLII

Все мы идем без оглядки Лотта
в светлое ново, запишет кто-то
азбукой мертвой в пергамент гладкий-
это лишь только мои догадки.
Губы, румянец от поцелуя.
Спи, моя девочка. Аллилуйя!

XLIII

Что тебе снится на самом деле,
мне не прочесть на раскрытом теле.
Свет поглощает потемки, бредни.
Уже начищает сентябрь в передней
чьи-то ботинки от летней лени.
Утро. Усталость. Исчезли тени.

(1994 г. )