Поверь в меня, мой Ангел!

Она родилась в тот самый день, когда он стал ангелом. Выскользнул из рук людей, пытавшихся поддержать его ставшее вдруг таким тяжёлым тело. И упал… Им показалось – на снег. Но это было пушистое облако, которое нежно обволокло его и понесло куда-то вверх. Давно, может быть, никогда ему не было так легко. Он, ведь, прожил тяжёлую жизнь, в которой было предательство любимой, неискренность, та особенно ранящая небрежность друзей, дающая понять, что они, снисходят до общения с ним, таким обычным… Была нарастающая отчуждённость любимой дочери. Было тяжёлое одиночество немолодого уже, больного человека, понимающего, что будущего нет. Окружающие считали его лёгким, весёлым человеком, любящим тёплую компанию. Он и был таким – для других. Каким он был для себя, по вечерам, этого не знал никто. Как-то всегда получалось, что к вечеру накапливались дела на его ненормированной работе, и домой он приходил поздно. Так меньше оставалось сил и времени для мыслей.

Накануне он отправлял посылку женщине, с которой у них неожиданно получилась нежная и невинная дружба вместо романа. Она подарила ему почти год интенсивной жизни, а потом уехала навсегда. И от этого было ещё одиноче. Вспомнились ему по дороге на почту частые разговоры поздним вечером по телефону. Почему-то особенно запомнился её рассказ, как однажды она не могла очнуться от обморока. Видела себя со стороны, лежащей на столе, на самом деле это был кафельный пол ванной. И мучительно вспоминала, кто она. Понимала: от этого зависит, быть ей дальше или нет. Долго и безуспешно вспоминала, а потом оклик мужа. И сразу всё стало реальным.

Вот и в тот миг, когда неожиданная страшная боль сдавила сердце, он отключился и посмотрел на себя со стороны. Но не было рядом человека, который бы позвал назад. И тогда, словно большое банное полотенце охватило его всего, стирая холодный смертный пот. Ощущение полёта…

 

Кажется, она родилась в тот самый день. А может быть, просто время перестало быть, и всё могло происходить одновременно в этом новом для него мире… И когда ему показали девочку с почти синими от подсинённых белков глазами и тёмно-рыжими кудряшками, он почувствовал, впервые в новом своём состоянии, острую жалость. К этому беспомощному созданию, которому тоже предстоит пройти все круги Ада, все муки преодоления себя. Чем помочь? И тогда ему предложили стать её Ангелом.

 

Он увидел её жизнь, расплывчатое пространство, на котором ей предстояло делать выбор, часто «из двух зол». Широкие возможности для самоусовершенствования. Немного позже умрёт её бабушка, старая полька с тяжёлым характером. Увидев будущее внучки, которую не так уж и любила при жизни, она попытается забрать её к себе. Матери станут сниться страшные сны, в которых она борется с покойной свекровью, не давая забрать единственное, что осталось ей после смерти мужа: поздно рождённую, долгожданную дочь. Даже наяву будут приходить какие-то сухонькие маленькие старушки, просить подаяния, а испуганной женщине явно видятся в их каком-то стёртом, общем облике черты полной, расплывшейся к старости свекрови.

Широкие возможности для духовного роста… Вот, двоюродная сестра, всего на два года старше, едет с родителями к морю, привозит и ей камушки, даже сухого краба, который рассыпался ещё по дороге домой. Девочка не понимает, что, ведь, и она могла бы купаться в море, а какое счастливое лицо у её сестрёнки на тех, морских фотографиях! Она принимает, как должное, что  родителям некогда съездить с ней на речку, она попадает туда 1-2 раза за лето. Вот, сестре купили чудесную игрушку, в то, богатое дефицитами время: заводной морской лев, такой плюшевый, такой гладенький на ощупь. Ей бы хоть подержать его… Только много позже, почти заканчивая школу, узнает она, что льва купила ей мать, а сестре – надувного лебедя, но властная свекровь заставила переменить игрушки. Лебедь оказался проколотым, так и пролежал, пока его не выбросили.

 

Жалость, желание помочь, облегчить испытания сплетались с боязнью навредить, нарушить какие-то высшие, недоступные ему планы. Как мало ещё ему было открыто, почти как её матери, которая интуитивно догадывалась об опасности для жизни дочери в годы её детства. Что он мог сделать? Почти так же мало, как и её мать. Та, прожившая жизнь, скорее в суевериях, чем в вере, молилась за дочь, крестила её, выходящую из дому. Что мог сделать он? Пожалуй, только показать перспективу выбора, да и то, не окрашивая её своим отношением. Здесь он стоял перед дилеммой… Если она не увидит другого возможного пути, её поступок будет как бы вынужденным, под давлением обстоятельств. А это ничего не даст. Если он хоть чуть-чуть увлечётся, на йоту отступит от полной беспристрастности в своём показе двух и более возможных путей … у неё уже не будет заслуги свободного выбора. А вдруг, подсказав неблагой путь, которого она просто не видела, невольно станешь виновником греха? Так, однажды он переосторожничал, и она невинно прошла мимо перспективы сознательно отвергнуть брак с богатым человеком: в голову даже не пришло, пожалела немолодого уже мужчину, после смерти жены растерянно потянувшегося к ней. Пожалела искренне – и только. И пошла своим путём.

 

Что он мог? Дать ей ощущение своего присутствия в самые тяжёлые времена? Когда лежала одна без сна, когда всё углублялся разрыв с дочерью – разрыв по живому после отпадения давно омертвевшего – развода с мужем. Внезапно её потянуло к дереву за окном, долго смотрела сквозь чуть запотевшее стекло на чёрный контур с причудливо изогнутыми ветвями-руками, тянущимися к ней. Почувствовала облегчение.

 

Видишь, сдавили горло

Тени дневных обид.

Дерево ветви простерло:

В душу мою глядит.

 

Словно душа родная,

В тихом ночном окне.

Главное что-то знает

Дерево обо мне.

 

Что он мог? Утешить взглядом Божьей матери с маленькой иконки - её, глухо рыдающую в ванной, чтоб не услышали, боящуюся потерять ребёнка, тяжело заболевшего в первый год учёбы в школе? Открыть перед ней нужную страницу книги? Послать жестокую боль-наказание за каждый выплеск раздражения против дочери, эгоистичной, как большинство подростков, за бессильный крик обезумевшей от борьбы в одиночку женщины? Он делал всё, что мог, Давал силы ездить после работы по частным урокам, возвращаясь домой часто к 11 часам ночи по тёмным улицам. Сводил к минимуму ожидавшие её потери, пусть только отнимут сумочку, но не ударят, пусть будет возможность собрать разбросанные в саду вещи, лекарства, которые всегда носила с собой, пусть даже книжечку с адресами и телефонами разорвут и разбросают в том же саду…

 

Он любил её так, что, случалось, подолгу не мог увидеть её недостатков. Такое бывает с людьми в периоды самой сильной любви. Но он-то был ангелом. И стыдился этого. И всматривался, и понимал, что видит в ней свои собственные недостатки. Он постигал глубину замысла Бога, давшего ему её, а ей его. Он так любил её, что даже ревновал к её земной любви, подсознательно отталкивая от неё возможность найти нужного ей человека. И только когда она, такая сильная при всей внешней хрупкости, уже не могла без земной опоры, только тогда … Но сейчас – не об этом… .

 

Гордыня. Не могущая не возникнуть у человека, вынужденного постоянно  бороться и одерживающего, пусть небольшие, победы. А главное, сознающего свою силу. Трудно приходит к такому человеку понимание, что не его это сила, больно приходит. Видеть, что все его таланты, вся работа ничего на земном плане не принесли: ни денег, ни уважения… только чувство удовлетворения сделанным. Понимать: сделанным – только для себя, никто ничего не должен за это, ничем не обязан. Начинать каждый раз сначала.

В жизненной борьбе, по утверждению психологов, одни преобразуют окружающее сообразно своим потребностям, другие приноравливаются и довольствуются тем, что есть. Легко им, психологам, всё разделять и раскладывать по полочкам. А в жизни? Нет, она не умела выстраивать свою жизнь, не умела потому, что рано поняла (подсказали?), что слишком велика цена, слишком многим надо поступаться. Главным: честью своей, самоуважением. Приноравливалась, довольствовалась? Вряд ли, просто находила крохотную лазейку из этого мира, страшного своей обыденностью, в другой: только её, волшебный. Это придавало ей особое обаяние в глазах окружающих, конечно, в первую очередь в глазах мужчин. И этим же она, малоимущая, одинокая, по сути, всю жизнь, возбуждала зависть других женщин, богатых, имевших благополучную семью. Ну, разве могла она тайно, иногда почти подсознательно не гордиться этим своим свойством? И разве мог он не заметить такой опасный недостаток в своей подопечной?

Чем он только не истреблял её гордыню… Серией неудач сразу после успеха, да не просто неудач. Ситуаций, когда она попадала в глупое положение, нелепо выглядела в чужих, тем более в своих глазах. Знал, что делал очень больно, что отпечатывал надолго: была она мнительна, малейшие промахи свои раздувала до размеров преступлений. Чужие промахи старалась не замечать. Ей же по жизни взаимностью не платили, не спускали ничего: его стараниями.

 

Впервые ему стало за неё стыдно по-настоящему, когда неизлечимо заболела её старая мать, стала психически невменяемой. Глупо было, конечно, ожидать от живой женщины ангельского поведения, но столько мыслей, не связанных с жалостью к матери, с желанием облегчить её угасание, - он не ожидал. Ишь, как уцепилась за квартиру, которую так и не смогла обменять вовремя, чтобы перевезти мать в свой город. Тогда приватизация только начиналась, да ещё и квартира была, как на грех, ведомственной. И она приложила все усилия, чтобы совершить фиктивный обмен, чтобы хоть что-то спасти, какие-то деньги. Деньги эти, фактически, всё равно пропали – обесценились, как раз реформа была. Конечно, не от хорошей жизни она так старалась, и дочка подрастает. И всё-таки, испугался он за неё. Решил дать червоточинке развиться, пусть потом останется занозой-прививкой на всю жизнь.

Видел: дело не безнадёжное, чувствует она уколы совести. А она смотрела в мутные глаза матери и уговаривала её ехать, обещала, что всё будет хорошо. И щемило её сердце, потому что помнила, что сказал врач в психдиспансере: это безнадёжно. Будут периоды просветления, но они будут всё короче. И понимала, что не выдержит, если мать станет совершенно ненормальной, отдаст её в больницу. Понимала, что обманывает доверившегося ей самого родного человека. Всё вышло иначе, но ещё более трагично: не было периодов. Мать пришла в полное сознание, это было счастье, но продолжалось оно не очень долго. Меньше года. Пока не настало время переезжать из «гостинки», где жили вчетвером – с мужем и дочкой – в трёхкомнатную «хрущёвку». Вот при переезде-то  сознание совсем ушло, и начался полный мрак. Старая женщина жила в другом, видевшемся ей мире, и в нём ей было плохо. Её обижали, не пускали на праздник, где все танцевали, не давали есть. Запертая в комнате, ведь дочь надолго уходила на работу и боялась оставить её одну в квартире, да ещё со своим маленьким ребёнком, она грозилась выброситься в окно. Однажды выбила стекло в двери и порезалась им. Стала угрожать ребёнку, видимо, девочка дразнила её.

И тогда она отдала мать в геронтологическое отделение. Резанул острый стыд, когда в приёмном отделении удивились, что старушка такая неухоженная. Как она могла не понять, что мать уже не способна была себя обиходить сама, что надо было её мыть, переодевать в чистое. Как она могла?.. Разве сможет она когда-нибудь оправдать себя тем, что тянула полторы ставки на работе, имела один выходной в неделю, и на руках был ребёнок, почти целый год, как раз в это время, пролежавший в трёх больницах, и муж, который тоже требовал внимания? Что работала над кандидатской диссертацией? Ведь на другое хватало времени и сил, была ещё молода. В это же время завела собаку, сперва одну, потом и другую, и, как всегда с ней бывало, страстно увлеклась кинологией, ходили с дочкой в клуб, на выставки. Ей бы не с собаками, ей бы с матерью гулять. Видела же, как радовалась та их нечастым прогулкам, солнышку, травке. Собаки были отдушиной в её жизни, это правда, но разве это оправдание?

И ангел уже не жалел её, обрадовавшуюся выходу из мрака существования в одной квартире с ненормальным человеком. Так случилось, что приехав просить о продлении срока пребывания матери в больнице, она увидела удивлённые глаза главврача: разве Вы ничего не знаете? А она ещё не зашла к матери, хотела сначала закончить деловые вопросы, а потом… Потом не было. Оглушённая стояла на станции, ждала электричку. Даже не попросилась взглянуть на мать. Увидела её в день похорон – кремации. Спокойное умиротворённое лицо. Просила прощения у мёртвой. Наверное, она простила дочь. Но сможет ли та простить себя сама?

 

Не со скуки, не со зла:
Строим на крови.
Обделила, отняла
Часть своей любви.

Будет, будет прощена:
Мать – одна.

Вся любовь её нужна –
Возместить урон…
А дочерняя вина –
После похорон.

Будет, будет прощена:
Дочь – одна.

 

Наверное, поэтому, с покорностью, даже каким-то удовлетворением приняла пришедшую к ней под старость, после долгих лет доцентства в университете работу: уборщицей в Доме престарелых. Это было уже в эмиграции. И это было заслужено, она сразу поняла. Поняла и приняла как многое другое, совсем не случайное.

 

Да, если ангел сердился на неё, это было серьёзно. Всё тогда пошло наперекосяк. Чтобы поняла, милости ждать не придётся, посеяла ветер… Вместо облегчения в материальном отношении и свободного времени, после защиты диссертации она увидела, что должна искать дополнительную работу, иначе не прожить. Настали времена, когда в институтах работникам не платили годами, швыряли какие-то крохи заработанных ими денег в качестве милостыни: 30% за май и т.п. А дочка росла, подружки хорошо одевались. Она слишком хорошо помнила собственную бедность, перешитые мамины платья, старые туфли. Помнила осторожный вопрос старшекурсницы: та решила выяснить, плохой вкус у девочки, или просто бедная? Повышенную стипендию получает, отличница, а одевается ужасно. Как ей было стыдно, оказывается, даже на старших курсах её обсуждают…

Вот и опять не придётся вечерами смотреть телевизор, как тогда, когда строчила на машинке ночами страницу за страницей свою злополучную диссертацию. Хорошо ещё, что хватило предприимчивости найти подработку: уроки английского языка. Знала язык на уровне хорошей студентки неязыкового факультета. Этого хватило при известной доле смелости. Был как раз всплеск интереса к языку. Все стремились обучить детей, а многие учителя пошли в переводчики. Сама себе удивлялась: никогда ни до, ни после не умела «делать деньги», а тут… Конечно, это ангел поддержал её тогда. Какое-то испытание опять было у него на мысли.

Морщинки уже окружали глаза, сказывалась преподавательская мимика, но какое-то особое обаяние, какого не было в молодости, открывалось в ней. Какая-то новая сила, которая могла быть и злой, какое-то влияние на людей. Помнится, только поглядела на хама в троллейбусе, как ударила. Ошеломлённо замолчал. Студенты влюблялись поголовно. Ещё бы, стройна, красива, да и возраст такой, что, возможно… Чем чёрт не шутит? А она открыла для себя красоту ранее недоступных западных исследований в области психологии, увлекательнейших тестов, открывала её своим слушателям – искренне, бескорыстно делясь радостью, искрясь ею, разделённой. Это днём. А вечерами, часто до 11 ночи – по урокам. Разные дети, которые часто привязывались к ней, к которым привязывалась и она. Разные родители. Отцы, которые через одного  делали авансы и ожидали реакции. Неужели, напуганный её цеплянием за мамину квартиру, ангел проверял её на прочность? Мало же он её знал, мало верил в неё. Ещё в детстве, смешно и наивно, из романов Майн Рида и Фенимора Купера, усвоила она, что нельзя продавать себя, стыдно. Этот стыд не допускал в ней даже мысли о возможности подоить богатеньких отцов её питомцев. Хотя не одна женщина намекала ей на упущенные возможности, которыми пользуются другие.

 

Полностью оправдала она себя в этом отношении в глазах своего ангела только тогда, когда… Появилась в её жизни большая любовь. Не потому, что, наконец, нашла её. Потому, что не могла без неё дышать. Вот и полюбила, как девчонка, первого подвернувшегося бизнесмена, который был более-менее начитан и культурен. Да нет, скорее умел пыль в глаза пускать Отрывала от своих далеко не высоких заработков-подработок, чтобы сделать ему подарок, купить витамины, он говорил, что устаёт, купить учебники английского, он собирался изучать его. Ничего не получала взамен. И его стыд, боровшийся с жадностью, находил выход во вспышках ярости, направленной против неё. Он приписывал ей самые низменные мотивы, качества, пристрастия. Был почти уверен, что она тайком пьёт. Ему льстила её любовь, он уже не мог без неё, как без наркотика. Он и сам не понимал, как его можно любить, отвык от бескорыстного внимания женщин, располневший в свои сорок, ценивший деньги превыше всего, не поступавшийся и малостью ради своего же удовольствия. Не звонил ей - задолго до и долго после - её дня рождения, чтобы и мысли не возникало о подарке.

Она, как все любящие женщины, обвиняла только себя во всех его недостатках, ловила себя на подленькой надежде: вот, женится он на ней, и жизнь станет полегче. Не придётся бегать целый день по городу с тяжёлыми сумками в мертвеющих руках, вдыхая по пути лекарство, предотвращающее приступы астмы. Стыдила себя за эти мысли, отгоняла их. А тут ещё дочка с цепи сорвалась: самый опасный переходный возраст, а мать вечно не дома. Появились весёлые компании, приятели. Ужас матери сменился горестным отупением, она устала бороться, а главное, чувствовала, как её гнев ударяет по ней самой – даже чисто физически. Она не видела выхода.

Вот тут он и понёс её на руках. Заслужила. Во сне, по дороге к дому очередного ученика приходили стихи. Укачивали и уносили в сказку. Заставляли забывать всё остальное, страшную  неустроенность, всё углублявшийся конфликт с дочерью, даже её большую неразделённую любовь, её счастье и её унижение. Стихи шли всё увереннее, уходила слабина техники. Не было в них сложных фейерверков метафор, ассоциаций, зато была хлещущая через край, победная искренность:

 

Под весенним светом,

Под кротким светом Твоим

Расплывается снег – в грязь.

Растекается грязь – вширь,

Расползается грязь – в мир.

 

Снова дружный бурьян

Поднимет к небу оскал,

Чтобы тот, кто сеял.

Напрасно всходы искал.

 

Что посеял там,

Затоптал бурьян,

Полупьян, безнадежно пуст…

 

- Скоро быть цветам! -

Прочирикал упрямый куст

Под весенним светом,

Под кротким Светом Твоим.

Ирина Фещенко-Скворцова, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 532 № 31254 от 26.01.2005

0 | 2 | 2529 | 24.11.2024. 23:40:14

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []