О себе:

Наталья Дмитриевна Корнеева, родилась 25.05.1964 года в Новосибирске. Окончила Новосибирский авиационный технический колледж имени Б.С. Галущака, Новосибирский университет экономики и управления. Более одиннадцати лет прожила в закрытых военных городках 12-го ГУМО. Работала артистом балета варьете, технологом в филиале института Патона, исполнительным директором в собственном агентстве недвижимости, заведующей магазина, дворником, руководителем детского танцевального коллектива, шеф поваром в собственном кафе и кем-то ещё — не помню. В 2004 году всё бросила, продала квартиру, купила микроавтобус и уехала куда глаза глядят — добралась из Новосибирска до Новороссийска. В 2010 году купила другой микроавтобус и уехала из Новороссийска в Приморский край, г. Дальнегорск. В 2012 году вернулась в Новосибирск. Не узнала его, стал слишком суетным и шумным. Перебралась в Бердск, построила дом, где и живу в настоящий момент.

 

Страница автора:  https://poezia.ru/authors/titova

 

Наташа, Вы удивительно читаете собственные стихи. Слова - или наполняются тихим светом, который тревожит что-то потаённое в душе того, кто слушает, или - пробуждают право защищать себя, свои чувства. В этом такая естественность, такая редкая фотогеничность души. Я понимаю, что оно идёт изнутри, и Вы вряд ли задумываетесь о процессе. Но всё же спрошу: как это делается??

 

Екатерина, читать стихи я начала недавно. И прочла впервые не свои тексты, а одного виртуально знакомого поэта. До этого слушала, как его стихи читают другие. Желание прочесть и записать его стихи возникло как-то совершенно случайно. Стихи задели, и не просто задели, а вросли в меня, пустили корни и требовали выход. Ну и подвернулся удобный момент - день рождения того самого поэта. Что я могла подарить? И я прочла одно его стихотворение, да и отправила по почте. Знаете, ответа не ожидала. Думала, натворила ерунды, да и пусть, зато сделала то, что хотела. Но к моему удивлению я получила ответ. И какой! Не просто полный восторг, а какое-то ошеломительное восхищение. Потом было много начитки его стихов. Ну и свои начала читать. Просто на диктофон в телефоне. А уже потом он мне предложил открыть канал на ютубе. Вот так всё и началось.

Мне, разумеется, очень приятен Ваш такой отклик о моих прочтениях. И спорить я не стану, но останусь при своём мнении. Как? Действительно не знаю. Просто читаю. Не для кого-то. Читаю, потому что хочется их озвучить. Ведь звук в стихах, на мой взгляд, — это если не самое важное, то одно из. Звукопись говорит о многом. Бывает, что и рифмы там отступают на десятое место. Я не могу дать никакого совета. Могу только рассказать, как это происходит у меня. Беру телефон. Включаю запись. Читаю. Ни о чём и ни о ком не думаю. Совершенно пустая голова. Полное растворение в словах и звуках. Потом слушаю. Иногда удаляю запись, но в основном всё меня устраивает с первой попытки. Знаете, по-моему, не стоит читать "с выражением". Надо просто читать. Будто ты разговариваешь с самым близким человеком или сам с собой. Такая маленькая исповедь перед своей душой.

Мне очень нравится, как читает стихи Маргарита Терехова. Такой голос, пробирающий до костей, раз услышав, невозможно ничем вытравить из себя.

Да. Не всё подряд хочется читать вслух. Почему? Для меня это загадка. Бывает, что наиболее сильные на мой взгляд стихи читать не только не хочется, но и не получается. Выходит фальшиво, словно стою на табуретке. А бывает, простенький стишок так и вертится на языке.

Ну и, конечно же, многое зависит от данного природой голоса. Но, опять же, на мой взгляд, это второстепенный фактор. Надо просто прочувствовать стихи. Или, как говорят, пропустить через себя. Я с упоением слушаю стихи одного автора с довольно сильным нарушением речи. Да, он говорит с трудом, говорит с уймой дефектов, но, боже мой, КАК он говорит. Впервые услышав его, я рыдала, честно.

 

 

На мой взгляд, в чтении на камеру есть существенный защитный плюс - там аудитория присоединяется после. Изначально она не контактирует с автором, не мешает ему. Есть ли ощущение этой аудитории, когда видео появляется в сети, и его начинают просматривать?

 

Чтение на камеру, действительно, имеет мощный щит. Я вот на публику со сцены читать не только не смогу, но и не хочу. Ощущение, будто стоишь голая на сцене. С детства не переношу публичности. До смешного доходило. Я училась в музыкальной школе по классу аккордеон. Сама пришла на прослушивание, сама записалась. Любила и люблю музыку до отрешения. (Кстати, вот оно, верное слово, именно отрешение ото всего вовремя чтения). Ну так вот. Играла я вполне сносно и с удовольствием, но вытащить меня на сцену за все шесть лет обучения, удалось только один раз. Нет, я не отказывалась принимать участие в концертах, я наряжалась и приходила, даже могла дойти до закулисья, но не дальше. Представляете, конферансье объявляет почтенной публике номер, а артист подло сбегает вместе с аккордеоном. Но вот на госэкзамене на сцену выйти пришлось. Однако сыграть ничего не получилось. Проиграв несколько начальных тактов, я вошла в ступор, с шумом свернула меха, встала и ушла). Экзамен сдавала в привычном для меня классе своему педагогу, а комиссия из трёх человек подслушивала за дверью.

И когда мой сын выходил на сцену и садился за рояль на конкурсах или обычных концертах, я почти теряла сознание и сердце моё колотилось так, что мне трудно становилось дышать.

Но, как ни странно, меня абсолютно не беспокоит аудитория, прослушивающая мои записи. Даже наоборот, мне нравится, что их слушают.

 

 

Вы сильный человек, Наташа. Чтобы вот так чувствовать и понимать себя, нужна большая внутренняя сила. Поэтому и стихи у Вас искренние, настоящие. Читаешь - словно к живому нерву прикасаешься. Конечно же, хочется спросить, как они такие появились...

 

Наверное, я слон. Могу выдержать почти любые нагрузки, но от промелькнувшей мышки ору и трясусь мелкой дрожью, перестаю соображать совершенно.

Нет. Никакой я не сильный человек. Трусиха, вспыльчивая, вечно мечущаяся, с лёгким налётом придури. Но научилась заставлять себя. Началось это в раннем детстве. Я не могла ходить по улице. Не могла, потому что не знала куда девать руки и глаза. Мне казалось, что все встречные смотрят на меня с укоризной и насмешливо. Но ходить-то было необходимо. И тогда я начала свой первый аутотренинг. Я заходила в трамвай, специально садилась на сиденье, перед которым стояло другое сиденье, развёрнутое в противоположную сторону. И пассажиры оказывались лицом друг к другу. Вот и садилась, и не моргая пялилась в глаза сидящему напротив. Но проделывала я такие штуки не одна. Со мной рядом на сиденье сидела моя собака. И тоже пялилась на сидящих напротив людей. Мне никто почему-то не делал замечаний. И мы с собакой продолжали экзекуцию надо мной, а заодно и над пассажирами, в течении трёх-четырёх остановок. Потом пересаживались на идущий в обратную сторону трамвай и продолжали издевательства. Помогло. Стала перемещаться по улицам свободно.

Вообще, боюсь многих вещей. Что же касается стихов... У меня был замечательный учитель. И однажды он мне сказал: "Убивай себя и думай. Думай и убивай. Больше ничего". Вот я и стараюсь следовать его совету. Правда попутно убиваю не только себя. Ещё он мне говорил, писать не нужно ни для, ни зачем, а нужно, потому что. Помню, в самом начале нашего с ним общения, он написал примерно так: "Ты что же думаешь? Вот сидишь здесь такая, пишешь стишки, и никто про тебя ничего не знает? Э, нет! Ты вся в стихах, как на ладони."

Потом писал, что стихи — это наша кровь и плоть, что стихам нужна наша кровь... Много чего писал. Многому научил. Многому научили другие. Я, конечно же, слушала, делала выводы, но поступала по-своему.

Мне как-то неловко говорить о своих стихах. Меня смущает излишнее внимание к ним. Мне становится стыдно что ли... Трудно объяснить. Наверное, я до сих пор та девочка из трамвая).

Я не знаю, как они получаются. И я поняла, что от меня мало что зависит. Если не идут они, то хоть тресни ничего не напишешь. Да и надо ли... Знаете, у меня был жуткий период. Это конец 2019 и до середины 2020. Я строчила по десять штук в сутки. Ходила чумная, по ночам вскакивала и записывала. Что это было не знаю. Но в тот период я мечтала не писать ничего. Сейчас перечитываю эту кучу и диву даюсь - где силы брала). Хотела всё уничтожить, а потом решила - пусть будет, вспомнив слова того же поэта: "Все мы пишем говно с редкими проблесками."

И ещё хочу сказать. Мне стыдно называть свои вирши стихами, а себя поэтом. Стыдно, потому что поэты — это Цветаева, Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Бродский, Гумилёв и иже с ними. Назвать себя поэтом, равносильно встать с ними в один ряд. На это я пойти не способна.

 

 

Наташа, если говорить о поэтах, какие особенности той поэзии конкретно хотелось бы отметить?

 

Я думаю, поэзия вне времён, вне всего. Выше всего. Как у Иосифа Александровича в «Прощальной оде»: «дай мне взлететь над горем выше моей любви, выше стенанья, крика»;

У Бориса Леонидовича: «не читки требует с актёра, а полной гибели всерьёз»;

У Марины Ивановны: «вскрыла жилы: неостановимо, невосстановимо хлещет жизнь»:

У Осипа Эмильевича: «Лучше сердце мое разорвите Вы на синего звона куски…//Он раздастся и глубже и выше – Отклик неба – в остывшую грудь».

Жизнь на грани, или за гранью. Конечно же, поэт неразрывен со своим временем, своей эпохой, в которую ему выпало жить: «Попробуйте меня от века оторвать, – Ручаюсь вам – себе свернете шею!» Но для меня все они, от дочери Саргона до СашБаша, — племя вне времени, сильные и беззащитные, не изменяющие себе, потому и поэты. Далеко не все и не всегда шли и идут в ногу со временем. Например, Осип Эмильевич Мандельштам — до него ещё идти и идти, и чем дольше идёшь, тем отчётливее понимаешь, что находишься только в самом начале.

Ибо читатель — это тоже талант, это тоже не только огромный труд, но и способность ощутить и чужое счастье, и чужую боль, и, если надо — умереть и воскреснуть. Поэзия — не для всех и каждого, я так считаю. Для понимания и принятия необходима, но не достаточна, — тонкая душевная организация. А у поэтов во все времена, я убеждена, особенности одинаковы — полная свобода, быть честным перед самим собой, убивать себя и думать.

Стать поэтом невозможно, ибо только Богу угодно вдохнуть в кого-то душу поэта, а уж в кого он вдохнёт, и за что, и наказание это или дар, опять же, только одному Богу известно.

Поэзия — не литература. А поэты — не от мира сего, а над миром сим.

И по большому счёту — неважно — для поэта неважно — читают его единицы или миллионы, или вообще никто — это важно для тех, кто читает или не читает, для страны, если угодно, да и для всего человечества, потому как если нет — то потеряют именно они, а не поэт, ибо он, поэт, сказал всё что хотел и так, как хотел.

Относительно недавно я познакомилась с творчеством Марии Петровых. Она по профессии была переводчиком. А стихи писала «в стол». «Я не носила стихи по издательствам… важно было одно — писать их». В стол (!) написанное «не словами — дыханием // о разлуке, жизни, смерти». Её стихотворение «Назначь мне свидание» читаю, и читаю, и читаю…и мне тоже «трудно дышать» (Анна Ахматова считала его одним из шедевров любовной лирики 20-го века).

 

Анна Андреевна: «Я была в великой славе, испытала величайшее бесславие – и убедилась, что, в сущности, это одно и то же»

Вот я и пытаюсь научиться оставаться собой всегда. Не знаю, что выходит, наверно, это болезнь — хроническая и неизлечимая. Стихи возникают сами, неизвестно откуда и почему, но уж точно не для чего-то и не для кого-то.

Иногда стихи забирают всё, наваливаются шквалом, лавиной снежной, не признавая ни дней, ни ночей, а иногда исчезают на годы. Но они всегда возвращаются. И я не знаю, радоваться этому или плакать. Поэтому — просто живу, просто дышу, просто пишу.

 

 

Кроме стихов Вы пишете прекрасную прозу. Читая, поймала себя на том, что на такой "взахлёб" человек способен главным образом в детстве и юности. Потому что тогда его внимание можно захватить полностью. Вот и Ваши рассказы полностью захватили моё читательское внимание. И, судя по всему, не только моё. Так всё точно прописано, что кажется, Вы тогда не только проживали события, но и как будто наблюдали за собой и происходящим со стороны. Так ли это?

 

Моя проза, если можно так назвать, это просто отпечатки прожитого, пережитого, впитанного мной. Увы, сочинять не получается, поэтому — только описание случившегося. Вот уж не знаю, наблюдала я за собой со стороны или нет, но получается какое-то разделение: вижу чёткие картинки прошлого (и не только детства). Кстати, мне самой и в голову бы не пришло заняться подобным описанием. Это всё с подачи одного прекрасного поэта, имени которого я никогда не назову, да и не нужно этого. А началось с переписки банальной и ни к чему не обязывающей. Просто брошена фраза: «А ты не могла бы написать об этом?». Вот и написала. Сначала «Любовь на колёсах», потом ещё, и ещё, потом рассказики. К счастью, мне встретилось очень много интересных ярких людей; произошло много неординарных событий, и приятных, и горьких. Наверное, да, в некотором роде — это наблюдение со стороны, но и копание в себе любимой). Я много расспрашивала родных об их жизни. По нескольку раз выслушивала одни и те же рассказы, но в тот момент и в мыслях не было записать их. Хотелось узнать как можно подробнее о своих предках — кем были, что делали, почему оказались там, где оказались. И только спустя годы вся полученная информация начала выплёскиваться наружу. Я думаю, что многое начинает восприниматься иначе спустя годы. Вот произошло событие — запомнилось, а потом как-то само собой происходит осмысление или переосмысление. Бывает всплывёт такое в памяти, о чём, казалось, давным-давно забыла, пережила и перешагнула — ан нет, оно сидело внутри, зрело, пускало корни и в конце концов дало плоды.

Вокруг столько всего — успевай удивляться и понимать. Люди, они ведь как книги — даже мимолётное соприкосновение оставляет отпечаток.

 

 

Вы сказали, что учились на аккордеоне. Играете ли сейчас? Какие произведения Вам нравились больше всего во время учёбы? С чётким ритмом или с неуловимым? А сейчас? Есть ли разница - произведение для игры или для прослушивания: если нравится слушать, всегда ли хочется сыграть?

 

Аккордеон...Вообще-то, я пришла в музыкальную школу с намерением научиться играть на гармошке). Да, вот так и пришла одна и сказала приёмной комиссии — хочу играть на гармошке. Это я сейчас, вспоминая выражения лиц сидящих в приёмной комиссии педагогов, понимаю — они просто охренели). Была я девочкой хрупкой, с длиннющими косами, молчаливой и настырной. И они повели себя очень тактично — улыбки сдержали, вежливо пояснили — сейчас не учат игре на гармошке, но есть баян и аккордеон, но тебе (мне) лучше играть на аккордеоне. Вот так и началось. Увы, желание отбили быстро. Причина? Да просто всё. Мне не нравилось играть то, что положено по программе. Единственное произведение, которое я разучила с удовольствием, «История любви». Несколько раз что-то там сочиняла на свои стишки — но в ответ получила: «Лучше попробуй сочинить музыку на стихи известных поэтов», после чего я перестала и сочинять (навсегда), и петь (на несколько лет). Это раз. Второе и самое главное — смена педагога. Первый мой учитель музыки был прекрасен, он умел увлекать, умел рассмотреть в ребёнке индивидуальность, найти подход и развить то, что заложено природой. Но по неведомой мне причине он, спустя год, исчез, и появился второй — ленивый, уставший от жизни дядька. Но музыкальную школу закончила. А вот играть перестала. Правда, научилась игре на гитаре. Какое-то время неплохо играла и пела, но, видимо, не моё, и забросила. Однако, ничего в этой жизни просто так не даётся. Мои музыкальные познания пригодились спустя много лет, когда сын изъявил желание учиться по классу фортепиано. Некоторое время помогала, а потом — училась сама уже у сына). И ему с педагогом повезло, пока не решил поступить в специальную музыкальную школу (НСМШ), обучение в которой закончилось трагедией.

Вообще, музыка для меня — необходимость. В предпочтениях я не оригинальна: Бах, Бетховен, Моцарт, Шуберт, Шуман, Чайковский, Глюк… но самые любимые — Шопен и Шнитке. Это из классики. Выросла я на «Kiss», «The Doors», «Deep Purple», «Pink Floyd», «Nazareth», разумеется «Led Zeppelin»… — всех не перечислить. В отрочестве моём «достать» записи этих групп было архи сложно, но мне невероятно повезло — мой сосед по парте предложил бартер — он приносит мне записанные с пластинок на кассету зарубежные рок-группы, а я даю ему списывать домашку и помогаю решать контрольные по математике. Правда, делал он записи втихаря от старшего брата, который имел свой небольшой бизнес, а где и как он доставал пластинки — тайна за семью замками. Конечно же, брат потом рассекретил наш бартер, надавал оплеух своему предприимчивому младшенькому, но не запретил.

А потом, позже, конечно же, «Наутилус» с неповторимыми текстами Ильи Кормильцева, «Крематорий» с его живой скрипкой, Шклярский, Янка Дягилева, Егор Летов, Братья Самойловы, Жанна Агузарова, Юрий Шевчук, Андрей Борисович Сапунов, Александр Пантыкин, конечно же, Курт Кобейн, Нина Симон, «Кинг Кримсон»… и самый-самый из всех самых-самых — СашБаш. В общем, эдакая всеядная зверушка — от классики до психоделики и панк-рока. Сейчас я только слушаю. Играть ничего не хочется. Но зато часто, слушая музыку, возникают слова, строки, строфы. Чёткий ли, неуловимый ли ритм — это уже под настроение. А бывает и так — музыка делает моё настроение.

Музыка и поэзия… Две богини. Знаете, для меня люди, пишущие музыку — недосягаемо прекрасны, как и поэты. А если музыка и поэзия соединяются — это чудо. Я не понимаю, например, когда говорят, что стихи и слова для песни — это совершенно разное. Как же так? Мне подобное не нравится. Вот, например, «Рождественский романс» Бродского — и слова, и музыка — прекрасны. Или стихи Кормильцева, на которые Слава Бутусов написал музыку — да? А Пантыкин и Кормильцев — например, песня «Чего это стоило мне» — я могу её слушать десятки раз подряд, но и читать могу с не меньшим удовольствием. Или у Шклярского — к примеру, «Фиолетово чёрный». Я уж не говорю об Елене Камбуровой — её слушаю, как Вы выразились, «взахлёб». Но есть такая музыка, которой не нужны слова — ну, скажем, Чайковский «Времена года. Октябрь» или ХТК Баха. Какие там могут быть слова? Они не нужны — всё говорит музыка. Так и стихи. Бывает, что как-то вот не нужна им музыка. Я, например, не представляю под какую музыку можно читать «Реквием» Ахматовой. Или взять тот же «Deep Purple» — на слух перевести слова — нет, во всяком случае мои познания английского не дают такой возможности, но мне и не нужен перевод — и что здесь — музыка, голос, энергия — не знаю и знать не хочу. Это сейчас хорошо — интернет в помощь и всё переведёшь, но… я не думаю, что перевод будет верным, хотя, смысл уловить возможно. Но мы то слушали без перевода (это потом шуршали словариками) — и улетали! А бывает — что с музыкой они становятся ещё прекрасней. Поэзия — это ведь и есть музыка, музыка слова. По-разному бывает.

Последнее время появилось такое словечко «мелодекламация» (по звучанию также неприятно, как и «поэтесса» — есть в них что-то оскорбительно-уничижительное). Я и сама часто соединяю стихи и музыку. Чрезвычайно трудный, долгий процесс подбора музыки, интенсивности звука. А потом ещё и наложить музыку на слова или слова на музыку — не так просто. Гораздо проще читать под музыку — тогда и интонация срабатывает, и звук голоса, и паузы, но возникают иные проблемы. Вот здесь, чтение и музыка — у каждой своя функция. И первая скрипка — стихи, а музыка — оркестр. И они исполняют единое целое — произведение. И опять же, всё может быть по-разному. Ну, например, созвучно, в унисон, музыка уступает партию главную голосу, а голос делает паузы — пропуская вперёд музыку. А в другом случае — всё строится на диссонансах, дисгармонии и атональности — эдакий спор, нет, даже не так — поединок! И в результате — единое целое — произведение. А ещё бывают случаи, когда на один голос несколько партий, они как бы нагоняют друг друга, выталкивают, замещают, вытекают одна из другой. Это не только очень трудоёмкий процесс, но и безумно увлекательный. И ещё, мне кажется, важным — сила музыки должна соответствовать силе Слова, и наоборот. А вообще, музыка и стихи могут прекрасно дополнить друг друга, а могут и уничтожить. Осторожно надо с ними обращаться — хрупкие они, живые.

Вот ещё о чём хочу сказать — я не только против так называемых песен, созданных «в соавторстве» с нейросетью, я отчаянно их страшусь.

 

 

Наташа, лично у меня образы стихов, бывает, принимают образы природных явлений или живых существ. Ваши стихи я бы сравнила с птицей Сирин. Иногда поющей, иногда молча глядящей в душу читателю. Она и сильна, и уязвима. Но мудрость её чаще печальная. Тем не менее, именно печаль мудрости в итоге выводит человека к возможности быть счастливым...

 

Интересно как… Вспомнилась аннотация к моему первому сборнику стихов. Там есть такие слова: «Это стихи птицы, которая знает о существовании неба (ветра, звёзд и так далее.) Но так уж вышло, что живёт эта птаха божья в глубокой экзистенциальной заднице, а крылья оказались постыдным рудиментом». А Вы, Екатерина, сравнили мои стихи с птицей Сирин. А ещё я вспомнила, как одна довольно шапошная и странная, мягко говоря, знакомая рисовала меня. Сам процесс рисования был более чем странным. Она сначала смотрела сквозь меня, а потом закрыла глаза и начала водить карандашом по бумаге. Минут пять «рисовала». И получилась — птица). И знакомая эта так и сказала — ты — птица. Правда, не уточнила какая именно, а я пошутила тогда — ворона. Вообще, мне с детства хотелось летать. Самой, как птицы. И в то же время я боюсь высоты панически.

Что же касается стихов, у меня схожее с Вашим восприятие. Только немного иначе. Не так конкретно, а какие-то мазки, краски, звуки, возможны и природные явления, но не такие, какие бывают в реальности. Читаю стихи — вижу картины. Трудно объяснить точно, что именно. Скорее, абстракция. А ещё, как-то само собой вырисовывается лицо автора, особенно глаза. И потом, если удаётся увидеть хотя бы фотографию, я удивляюсь несовпадению. Никогда не совпадает. У меня есть свой мир. Мне он нравится. И я бы никогда из него не выходила, но… приходится. Мне частенько говорили о печальности, трагичности и даже трагикомичности моих текстов. Ну, что поделаешь — вот так получается. Выводят ли они или не выводят к возможности быть счастливым — понятия не имею, да и не задумывалась никогда. Каждый человек проживает свою жизнь. Каждый человек относится к существующему миру по-своему. По большому счёту человек всегда остаётся с этим миром один на один. Подаренная жизнь — конечно же, счастье. Но уж так случилось — слишком рано я осознала, что жизнь коротка и конечна. Помню, как совсем ещё мелкой сидела на узенькой затрапезной кухоньке, вглядывалась в каждый предмет, каждую трещинку и с ужасом понимала, что скоро, очень скоро ничего этого не увижу, что останутся деревья за окном, трамваи, люди, и зима будет, и лето, а меня не будет, совсем не будет. Меня охватывала паника, ледяной страх. Я просыпалась по ночам и орала во всю дурь — Не хочу! И это в пять лет… Я к чему всё это пишу — темнота моих текстов ничто иное, как страх от осознания конечности меня. Вот такой эгоизм. Детское «Не хочу!» вылилось в рифмованные столбики.

 

 

Как Вы считаете, что на сегодняшний день полезно читать детям? Сейчас в сторону юного читателя жарко дышит таинственный восток, пробуждая в его душе неясные, но очень привлекательные внутренние колебания. Классиков вне школьной программы читают всё меньше и меньше…

 

На самом деле сложный вопрос — что сегодня полезно, а что не полезно читать детям. Во-первых, мои дети выросли. А во-вторых, дети в некоторой степени лишены свободы выбора. В двух словах не ответить — на данную тему можно говорить долго. Могу рассказать только на личном примере. И дочери, и сыну с младенчества читала Корнея Чуковского, Елену Благинину, Владимира Сутеева, Самуила Маршака, Пушкина, Лермонтова, Цветаеву и многих других. И не просто читала — брала книжку и буквально носом — в картинки.

С музыкой знакомила детей ещё до рождения. Это всё, что я могла сделать. Когда дети подросли — сделали свой выбор. И выбор у них разный. Если дочь зачитывалась книгами Толкина, Роулинг, Петрушевской, то сын предпочёл Стругацких, Коллинза, Булгакова, Достоевского. И я не мешала им. А классиков вне школьной программы и в мою юность повально не читали.

Знаете, сейчас и взрослым не помешало бы классиков почитать. А дети… они же как губки — всё впитывают. А что им преподносят? В той среде, в которой мы сейчас все находимся, «Отче наш» читать бы почаще. И ещё, моё глубокое убеждение — нельзя навязывать никому и ничего. А школьная программа по литературе — это как обязаловка. И вот тут многое зависит от педагога. А педагогов «от бога» на всех не хватит — мало их.

 

Ну а жаркое дыхание востока пусть себе пробуждает. Почему нет? Я, честно говоря, не сразу поняла о чём Вы. Пошла к сыну. А он мне пытался пояснить. Потом, видя мои изумлённые глазки, задумался ненадолго и сказал: «Властелин колец, к примеру, учит — ты такой крутой, всё можешь, уникальный и т.д. А японская литература говорит — Да, ты крутой, ты уникальный, но, чтобы чего-то добиться, надо пахать». А я спросила его — Что интересного в этой литературе, о чём она. Сын улыбнулся — Да обо всём, но... другой менталитет, понимаешь? Другие условия, видение мира другое.

И тут я брякнула про фанфики. Сын снисходительно промолвил — Ну, фанфики и на «Горе от ума» пишут.

 

В общем, что я хочу сказать, дети, они не с неба падают, и, естественно, приходя в этот мир со своим характером, в чём я убеждена, заполняют пустоту в себе (чистый лист) в зависимости от получаемого. Безусловно, у каждого разные и способности, и возможности, но многое зависит от родителей в первую очередь, а потом уж детские дошкольные и школьные учреждения. Ну и передаваемое на генном уровне со счетов сбрасывать нельзя.

Посмотрите, что сейчас происходит. Целенаправленно смещено акцентирование именно на электронный формат книг, художественная литература, хорошая художественная литература, остаётся на бумаге для избранных, а плебс должен потреблять низкопробное чтиво в электронном виде. Пожалуйста, залезь на тот же «Автор тудей», «Литрес» и т.д. и т.п. — что там превозносится и предлагается — это ж невозможно читать, и на фоне подобной «литературы» азиатская научная фантастика выглядит очень даже привлекательно. Да, другой менталитет, другое видение мира, да, особо задумываться не над чем, но разве в муссируемой современной литературе не везде так? А азиаты пишут интереснее, да и «вкуснее». Далеко ходить не надо, вот пример, небезызвестное «Ридеро» проводит ежегодно конкурсы. Ну и что там побеждает? Меня подобное чтиво ввергает в уныние. А ведь неподготовленный ребёнок, да и взрослый, видя подобное, превознесённое на пьедестал почёта, верит — О, да, раз это предлагают и хвалят — значит это классно. И ведь многие не только читают, но и начинают писать подобную, извините, хрень.

Скажите мне, назовите хотя бы один сайт, на котором писатель (прозаик) может опубликовать и заинтересовать читателя действительно высококлассной литературой? Я таких не знаю. У меня есть знакомый писатель. То, что он пишет — не только интересно и ново, но и заставляет думать, да так думать, что существующий мир переворачивается с ног на голову. Вы думаете кому-то это надо? Нет. Понять, чтобы подобное необходимы знания, эрудиция и высокий IQ. Критик, сценарист, «собаку съевший» на всевозможных повестях, романах, и пр., прочитав, советует сделать роман попроще, мол, добавь любовных сцен, несчастной любви, не пиши для мужиков — пиши для баб. Это критик, позиционирующий себя противником мейнстрима. А что же ждать от ребёнка, м? У нас же всё завалено ерундой. Низкопробной, бездумной, убивающей интеллект писаниной. Конечно, если есть фундамент, ребёнку проще разобраться. А если нет? А если в руки ему, ещё не умеющему ходить, подсовывают гаджеты, а если смотрит он тупые мультики — откуда у него возьмётся желание и умение думать?

Знаете, я как-то на работе столкнулась вот с чем — молодой человек подошёл ко мне и предложил послушать его стихи (он не знал, что я строчу столбики). Послушала. Молчу. А он ждёт похвалы! Я ему говорю — Ты читал кого-нибудь из поэтов-классиков? Он отвечает — Нет. Ну, тут мне стало любопытно, и я спросила — А каких поэтов ты знаешь? Ответ был оригинальным — Достоевского. Вот так.

Другой пример, дама, позиционирующая себя поэтом, высказалась (цитирую дословно): «…и Пушкин, и другие — гении своего времени! Своего! Триста лет назад, двести лет назад, та даже при Ленине не все люди читать умели!!! Конечно, для них Пушкин был гением! А сейчас… Другое время!» Во как. Таких высказываний много, и Пастернак назван бездарным и безграмотным, и Мандельштам писал слабо, да и Цветаеву с Ахматовой не обошли «вниманием».

Понимаете, это же не само всё организовалось на пустом месте, нет. Это, я считаю, хорошо спланированное и долговременное воздействие. Кому нужны думающие? Зачем они нужны? Гораздо проще управлять бездумными.

 

Вот ещё один пример — мой сын изначально попал, скажем так, в не очень благополучную школу. Первый класс. К концу первого класса он сам попросил меня перевести его в другую школу. Мы нашли ту, которая его устраивала. Мы нашли класс и педагога, где сыну было интересно учиться. Класс с математическим уклоном. К концу четвёртого класса все двадцать пять человек без исключения не напрягаясь перемножали в уме двух и трёхзначные числа, знали прекрасно русскую литературу и не только читали, но и ставили спектакли. Умненькие и образованные детки. И что? Да ничего хорошего. Вместе с начальной школой всё их обучение закончилось. Этим детям стало неинтересно учить то, что они знали давным-давно по второму разу. Они срывали уроки, не ходили на уроки, спорили с учителями. Детей ругали, наказывали, а они потеряли интерес к учёбе. Никому они такие умные были не нужны. И похожих примеров много.

Как это ни прискорбно, но дальше будет хуже. Я в этом убеждена. Конечно, не все поголовно перестанут думать, останутся и белые вороны. Я вспомнила спектакль «Зверь». Старенькая пьеса, но актуальная. Вопросы Герцена и Чернышевского остаются открытыми.

 

 

Если бы вдохновение можно было выбирать, какое бы в первую очередь выбрали: полное неясной тревоги или дышащее восторгом?

 

Если бы мне дали возможность выбирать, я конечно же выбрала бы восторг, но только после тревоги. Потому что не познав тревоги, печали, огорчений — невозможно в полной мере ощутить восторг. И формула «тревоги — восторг» мне нравится больше формулы «восторг — тревоги».

 

Под тонкой кожей

 

Моей бабушке, Нине Степановне Корнеевой (Давыдовой), моему деду, Корнееву Сергею Никитовичу, пропавшему без вести в Смоленском котле осенью 1941 года, моему дяде, Корнееву Ивану Сергеевичу, погибшему в период прохождения срочной службы в Кремлёвских войсках (личная охрана Берии), всем моим знакомым и незнакомым, отдавшим свои жизни в многочисленных войнах, посвящается.

 

 

 «Миллионы убитых задешево

Протоптали тропу в пустоте»

 

Осип Мандельштам

 

 

1.

Предзимний день на ласки падок,

истает нежным мотыльком,

меж лепестков твоих лопаток

болезненным замрёт цветком,

надломленные руки тянут

ввысь одинокие кусты

среди заснеженной поляны,

как будто выбелил холсты

тягучий ветер для портретов

надгробных умерших персон,

так снег в ручьях хоронят летом

и нет прекрасней похорон.

 

Сейчас же солнце проникает

сквозь толстый занавес кулис

едва, и комната больная

в себе не жалует актрис,

уныла, вздохи в полумраке,

невольно вздрагивает свет,

хрипит в видавшем виды фраке

мой допотопный табурет,

зевают сонные стаканы,

тарелки ленно дребезжат,

барбос и коврик домотканый

самозабвенно возлежат

на плахах, крашенных когда-то,

и нервный тик у фонаря...

по серебру, раскинув злато,

ступает ранняя заря,

простоволосая, спросонья

всё натыкаясь на углы,

и вот уже с песком и солью

прут катафалки во дворы.

 

Дома разбуженные нервно

в ладоши хлопают дверьми,

и покидают постепенно

дома и улицы огни,

сны, проводив до остановки

своих извечных визави,

неспешно меряют обновки

в трёхстах парсеках от земли,

какая б ни была погода —

а всё одно — всё — суета —

от утреннего бутерброда

и до последнего кнута.

 

И руки мёрзнут без перчаток,

морозный воздух неохоч

до элегантности наряда,

лютует без присмотра ночь,

но как-то выживают птицы

без денег, без домов, машин,

и собирают по крупицам

тепло, не брошенное им,

нахохлятся, сидят в раздумье —

чего-то знают и не ждут

от нас, чужих и полоумных,

им не обещанный приют.

 

2.

Под тонкой кожей осени рассвет

пульсирует прожилкой на запястье,

ветра орут, срываясь на фальцет,

до хруста выворачивают пасти.

 

Темно, промозгло, ветрено — внутри,

тоскливо и не прибрано — снаружи,

и никуда не хочется идти,

ничто неважно, и никто не нужен.

 

Заученность движений от и до —

последствие пожизненных привычек,

обшарпанный холодный коридор

однообразен и философичен.

 

Патрона пустота под потолком

свела на нет необходимость шторы,

когда ты можешь говорить с котом,

к чему вести с другими разговоры.

 

когда ты можешь жить под колпаком

стеклянным в ограниченном пространстве,

так важно ль беспокоится о том,

кто за стеклом измазан был на царство.

 

Маниакальный и враждебный страх —

у времени кататься на закорках —

в прабабкиных пылится сундуках,

пока не извлекается ребёнком

опасливо, и взвесив втихаря

все за и против непосильной ноши,

из ветхого опального старья

он примеряет смертные одёжи.

Несоразмерно груб суконный крой,

но вечность не нуждается в примерке,

и куклы, увлечённые игрой,

перевели до нужной метки стрелки.

 

Часы на башне сосчитают всех,

ослепит медью духовой оркестр,

на перекрёстке четырёх потех

живых и мёртвых наспех перекрестят,

потом по опустевшим площадям,

по улицам центральным и проспектам,

согласно спискам и очередям,

пойдут «дворяне» и «интеллигенты»

(сословия превысшего сего)

с заплечными горбами и со взглядом,

процеженным до отрешённого

чрез копоть обречённого парада.

 

Январский снег смолчит под каблуком

до скрежета зубовного асфальта,

и тишина зависнет пауком

над заспанным мирком районов спальных.

Там, в детских, озоруют сквозняки,

играют в жмурки бывшие соседи,      

бодягой растирают синяки

на постоянно падающем небе.

 

3

Неспешно и неотвратимо

к нам прикасается зима,

морозы набирают силу,

забиты снегом закрома

лесов и пашен,

треск древесный

трезвонит гулко — во всю прыть.

Косую сажень

деревенской

спины сутулой

не прикрыть

косоворотками — в прорехи

всё выпирает худоба

и рёбра, словно века вехи,

и чернь надсадного горба.

 

А на тропинках меж сугробов —

смертельных тыловых траншей,

немым последствием оброков —

след босоногих малышей.

 

В избе натоплено и тихо,

разменно ходики стучат,

суровой ниткою портниха

колдует, трепетно свеча

тьму отгоняет, стынут окна,

в трубе беснуются ветра,

у печки сохнут одиноко

пимы, на утро детвора

без спора, чинно, без обмана,

привычно соблюдёт черёд,

и первым — в валенках пойдёт,

в снегах прокладывая ход

для босоногих мальчуганов.

 

4

Метели нас не целовали,

январь задумчив и лучист,

и в минус три на сеновале

под гнусный писк чердачных крыс,

в тулуп закутавшись овчинный,

пропахший горьким табаком,

всё хлопотали беспричинно

воспоминания о том,

кого на старых бледных фото

не сохранилась даже тень,

на краешке, в пол-оборота,

нескладных нищих деревень

неуловимое движенье,

улыбки грустный ветерок,

осенний лист в лесу весеннем —

безличие казённых строк

хрустит предательски и громко

сучком, засохшим под ногой,

и за воронкою воронка

молчит и врёт наперебой.

 

Молчат свидетели немые,

язык иных — чужая речь,

молчат угодники святые,

ворчит и осуждает печь

большая, русская, в полхаты,

с подсолнухами на горбу,

притихли крынки и ухваты,

и троеперстие ко лбу

в испуге тянется, как будто

оно сумеет защитить,

но утро кажется не утром,

и нечем голову покрыть.

 

А взгляд всё ищет виноватых,

всё сквозь толпу ушедших вон

сбегает за пределы хаты,

а в хате остаётся стон,

и не заплакать, не завыть ей —

какой там стыд — куда с добром,

когда бы дети были сыты,

а остальное всё — потом,

а остальное — это в прошлом,

в густых чернявых волосах

постыло выспалась пороша,

и горький лёд застыл в глазах.

 

Но если б знала ты — что будет

через каких-то десять лет —

не поседели б твои кудри,

в овчинку б не свернулся свет,

то горе — вовсе и не горе,

та боль — не высшая волна,

пасть неизвестным в чьём-то поле —

на то она и есть — война,

но в мирный день совсем иначе —

подлей, безжалостней вдвойне

за хрен собачий гибнет мальчик

в счастливой правильной стране.

 

***

В амбаре чистенько и сухо,

мешок зерна за трудодни,

в углу — муки ржаной полпуда,

орешков куль для ребятни

на полке, рядом жмых, во фляге —

пахучий мёд, чуть дальше — соль,

на стенке — упряжь для коняги,

а в рамке под стеколком — боль:

лицом к стене, от всех отвёрнут,

иначе будет не войти,

над ним платок распластан чёрный,

и богатырь лет двадцати

за годом год буравит стену,

стена смолою изошла,

и зарывают постепенно

его паучьи кружева…

 

5

Ванюша рос мальчишкой крепким,

ты наглядеться не могла,

из пятерых детей — три девки,

а сыновей бог дал вам — два.

Ты берегла их как умела,

и хоронила, как и все,

в живых брала для мёртвых силы,

как жизнь берёт исток в весне.

 

Как на мороженой картошке

и на обрате молока,

на лебеде, на хлебных крошках

ты сохранить его смогла..

В кого же силища такая

в тебе, былинке луговой..

Себя, как лошадь загоняя,

беду встречая за бедой,

куда ты шла, к чему стремилась,

с какою думою жила,

не плакала и не молилась,

и не вдова, и не жена,

свой воз тянула сквозь разруху,

куда ни глянь — везде кресты..

Ты — в тридцать лет уже старуха

от похорон и нищеты.

 

Ты разучилась петь и плакать,

но как же твой прекрасен смех,

летит он вихрем по этапам,

собою заражая всех.

Какой же сказочный румянец

на впалых властвует щеках,

какой же искромётный танец

в линялых здравствует очах,

движеньем дерзким, своевольным

как запрокидываешь ты

белёсую головку вдовью

на самом краешке черты.

 

Моя ты маленькая птичка

без оперенья и без крыл,

боль непомерную привычкой

тебе послал и бог, и мир.

Ах, если бы в другое время...

Быть может и смогла тогда…

В какое? Мы — дурное племя.

Мы — лишь копыта и рога.

Куда тягаться нам с такими,

и рядом стыдно ставить нас.

Под деревами вековыми

мы — неплодоносящий пласт.

 

 

6

Снег метёт,

и новый день в загривок

из конюшен выдворен в поля,

где ни слова, ни календаря,

где зарубок нет и нет нашивок,

в платье вдовьем кружится земля,

руки положив на плечи стаям

маленьких бумажных голубей,

в чёрном одиночестве — святая,

и чужая — в святости своей.

 

Снег метёт

по улицам прогорклым,

по моим полынным городам,

по всему, чем я была горда,

по тому, чем я сыта по горло,

но не пожелаю и врагам,

птичек из бумаги вырезаю —

маленьких и мёртвых голубей,

в чёрном одиночестве — чужая,

проклятая в гордости моей.

 

Снег метёт...

и вперемешку с пеплом

достаёт зима из-под полы

ягоды рябины и полынь —

скованные воедино цепью

комья черно-красные золы,

на поклёвку резанные птицы,

на помин за гранью из сукна —

вырванные до костей петлицы,

выжженная до нутра страна.

 

Эпилог

 

Растает снег,

подснежники куражась

полезут целоваться с солнцем вновь,

над вереницей шиферных фуражек

взовьётся голубиная любовь,

проклюнутся вчерашние снежинки

беспечным полем нежных васильков,

и первый дождик, словно на резинке,

подпрыгнет от земли до облаков,

отхлынет от небес с такою силой,

с такой неотвратимой быстротой,

так искренне, стихийно-некрасиво,

что шар земной, будто щенок слепой,

святой водой перешибёт дыханье,

отфыркиваясь кровью и слюной,

он выплывет, его весною ранней

корабль бумажный увезёт — домой.

 

Помчат ручьи безудержно и звонко,

взовьётся гребешками океан,

растреплет ветер пятернёй-гребёнкой

не чёсанные холки у полян,

пройдётся сверху вниз, срывая шляпки

с наивных несмышлёных огоньков,

замрёт и вдруг — припустит без оглядки,

вздымая в воздух стайки мотыльков…

 

Потягиваясь сладко, просыпаясь,

живое всё весне откроет взор...

И жаворонка песенка простая

польётся...

доживём ли до тех пор…

 

 

 

 

 

К Августу

 

 

1.

 

Ах, эти дни!

Мне августом взаймы...

В награду за недолгое молчанье

Кузнечики — от бога певуны,

даруют голоса свои ночами.

 

От запахов кружится голова,

куда там до любовного кружения!

И привкус на губах солоноват,

и в сердце несговорчивое жжение.

 

Листвы прохлада — искупленье дня,

когда ошпаришь воздухом дыханье,

блаженство дарит капель воркотня

аллеи самой тёмной, самой дальней

от всей мирской бездумной суеты,

заросшей и почти непроходимой,

воображаешь, будто есть лишь ТЫ

и райский уголок с густой калиной,

с охапками крапивы, чабреца,

с прогорклой невесёлостью полыни,

без имени, без роду, без лица —

единый со вселенною отныне

прозрачный и свободный ветерок,

и беззаботно мчаться, мчаться, мчаться...

 

Ах, август, август... если бы ты мог...

Ах, если бы могла я — не кончаться.

 

2.

 

Август. Полночь.

Подрастает

месяц.

Вырастет в луну.

Станет бледными устами

целовать меня одну.

Мне одной — холодный шёпот,

неразгаданный никем,

мне одной — и плач, и хохот

с ледяным величием.

 

Август. Август.

Небо — пламень.

Искры

сыплются. Сгорю.

Поплыву над облаками

в вновь представленном строю.

Обхвачу собой полнеба.

Отмолю души клочок —

малой звёздочкой-планетой

пусть повесят на крючок.

 

3.

 

Жара ворчливая. Начало августа.

Воркует лето непрощальное удушливо.

Отрава грусти не проклюнулась — трава густа.

Не будет осени, по-видимому, пушкинской...

Не будет Болдино, не будет Натали,

три бабьих лета разбазарили услужливо.

Напрасно иволги в закатах плакали.

Пора осенняя замкнулась, занедужила.

 

Начало августа. Конец растениям.

Птенцы окрепли, под крыло возлечь нацелились,

облюбовали для житья часы настенныя,

не оперились, желторото взъерепенились,

Кукушки гнёзда метят циферблатные,

в притворным крике возвеличились беседами,

все стёкла мухами засижены-запятнаны,

и пустоцветы на окошках сухоцветами

стоят колючие в умерших вазочках,

на листьях хрупких россыпь времени пылинками,

мельчают крыльями — живут в сетях-сачках

стрекозьи особи с замашками павлиньими.

 

Не будет Болдино. Не будет Натали!

Другие вымахают Сашеньки-Наташеньки,

охапки слов чужих накупят за рубли,

алмазы выкрадут, и перстеньки пустяшные

на пальцы тонкие далёкой Натали

с улыбкой пристальной нацепят, залюбуются...

и закружат толпой взапой без устали

по бывшим некогда святым и чистым улицам.

 

Планета мечется в режиме хаоса

под журавлиное многоголосие,

и литургиями в начале августа,

и панихидами по поздней осени.

 

 

4.

 

У нас дожди...

Лениво. Скучно. Серо.

Ни туч, ни звёзд — лохмотья пелены.

Промокло всё. И лето отсырело.

Дни друг от друга не отделены.

 

Снуют дожди навязчивые нудно.

Расквасили у города лицо.

И на душе так мелочно, так скудно,

и воздух мерзко отдаёт гнильцой.

 

А я хочу лугов травы духмяной

и земляничной горечи во рту,

на васильковой солнечной поляне

лежать и верить, что я не уйду

в такой вот дождь,

в такое опустение,

когда в слезах всё, что умеет жить,

когда рыдает всякое растение

от невозможности любить и говорить,

от невозможности дышать и задыхаться,

от невозможности дотрагиваться до

неуловимых трепетных вибраций

от крыльев бабочек в объятиях цветов.

 

5.

 

О, сколько же написано! А сколько

тобой сердец прожёвано, пропито...

Желания под звёздные осколки,

осколки недочитанных пиитов

под тёмными замкнулись небесами,

руинами потухшими осели,

подбрасывали кверху, вниз бросали.

 И короли — в бродяги-менестрели

за журавлями, за моря и горы,

забывчивость всему предпочитая,

открещиваясь от любой опоры,

наперекор себе — за дикой стаей...

 

Всё от дурманов от твоих, от шалой

предсмертной суматохи предвкушений,

Земля и принимала, и рожала,

И осеняла боевым крещеньем.

 

О, сколько их — переплелись корнями,

крестами и устами, земляникой

кладбищенской, измятою горстями

толпы невразумительной и дикой.

Непонятых, потерянных, забытых...

Обсмеяно, обругано, распято

и проросло сквозь вековые плиты

Стихией пятой...

 

Они к тебе и о тебе — Словами-

Жемчужинами пали в ожерелье.

Они себе ни разу не соврали —

Самосожжение. Без сожаленья.

 

 

6.

 

Ах, август, август... шлю тебе поклон

от всех влюблённых (невлюблённых тоже),

пою под журавлиный перезвон,

где каждый голос грустен, но восторжен!

 

Последний бунт разнузданных цветов,

последний гладиолусовый выкрик,

прощальный вздох обобранных садов,

заканчивается предсмертный триптих.

 

Уже стоит, задумчив и учтив,

с палитрой (и с поллитрой) месяц рьяный,

перебирает ржавые ключи

от кладовой, где прячутся туманы,

где всполохи гнездятся и дожди,

где заморозки первые скучают...

 

Ах, август, август...

Мечутся в груди

любовь былая с нынешней печалью..

 

 

 

 

Стихи Наташи Корнеевой. Читает автор

 

 

https://rutube.ru/video/58040364208bb70bfaa36791ef4bcaa9/ «Шут» https://www.youtube.com/watch?v=QDcmW_kPHbo

 

https://rutube.ru/video/3a297b687091137f6a2651f26e6bc88b/ «Мальчик мой» https://www.youtube.com/watch?v=RLBoAx9zJq0

 

https://rutube.ru/video/c3ad01720cba63ce8546402fd45181dd/ «Перелистываю дожди» https://www.youtube.com/watch?v=qv0kn7vW9Fw

 

https://rutube.ru/video/e38eb18847878179ff6e2180ac6ee2d2/ «Рябиновая кутерьма» https://www.youtube.com/watch?v=HfUu6_HxinI

 

 

 

 

                                                                          Беседовала Екатерина Камаева