Казус Платона Горского

Дата: 15-11-2024 | 11:39:33

Этот «Казус» представляет собой переработанный и сокращенный «журнальный» вариант поэмы, ранее уже опубликованной на Поэзии.ру и в книге «Дом у воды» (2024) под названием «Костел еретиков» (прим. авт.).
 
 
1.
 
Вещал мудрец (их пруд пруди у нас;
Порою только с мудростью негусто):
«Политика — доступное для масс
И потому великое искусство!»
Он, без пенсне не видевший ни зги,
Кухарке зря запудривал мозги,
Скучая у парадного подъезда.
Теперь молчит, не лезет на рожон,
Пока она орудует ножом
На тыльном обороте Манифеста.
Свободами торгуя про запас,
Скуластые разглядывая лица,
Вещал мудрец: «Их пруд пруди у нас!
Так почему бы нам не поделиться?»
 
Случается паскудный променад:
Едва в дверях закуришь со швейцаром,
Как пуля пролетает прямо над
Приветливо раскрытым портсигаром.
Голубоглазый унтер-офицер
Из-за угла наводит револьвер,
Вращая барабан семиразрядный.
И ты бежишь к калитке угловой,
Рискуя непокрытой головой,
По мнению других, незаурядной.
Она давно бела, как рафинад.
Подумаешь: «Наверное, недаром
Случается паскудный променад».
И мысленно простишься с портсигаром.
 
Зашив всего себя в защитный френч,
Поддев изящно пальчиком петличку,
Мудрец на «Шевроле» катил на ленч —
Послушать новомодную певичку.
Ему бы записаться в дураки —
Партийной парадигме вопреки,
Швейцару не протягивать руки
И боле не испытывать фортуну.
Но он, вертясь и щурясь воровски,
Всё норовил пройти наискоски,
То фракции меняя как носки,
То кафедру на думскую трибуну.
Ему бы, право, уши поберечь
У Мариинки, где в мороз крещенский,
Зашив всего себя в защитный френч,
Пел умопомрачительный Керенский.
 
Крещендо! Громче! Твёрже каждый такт!
Ломовики и вдовые швейцарши
Из всех фортепиановых токкат
Предпочитали траурные марши:
«Вы жертвою…» и «Смертью ты почил».
В толпе пройдох, распутниц и ловчил
Нашёлся тот, кто первым бросил камень.
Мудрец же — буржуа и демократ,
И революционный Петроград
Был для него безлик и панорамен —
Цветной супрематический абстракт,
Где пращный камень обратится плевой.
«Крещендо! Громче! Твёрже каждый такт!
Вы жертвой пали! Левой! Левой! Левой!»
 
Политика, что партия в бильярд:
Винт, абриколь, и катится в ту лузу
Пузатых буржуа на миллиард —
В Лион и Лилль, Тулон или Тулузу.
Припомнив их нестройную гурьбу,
Платон Илларионович в гробу
Нет-нет, а крутанётся, будто с кикса
Взъюлит свояк. Игрок склонился над
Простой системой двух координат,
И всё кругом, от игрека до икса,
Бунтует и клокочет, точно лярд
В аду, и подле лузы пузырится.
Политика, что партия в бильярд,
Весьма экстравагантная шутница.
 
Напуганный прищуром игрока,
Кочует мир — кичливый и фрондёрский.
Здорового свалял ты дурака,
Мудрец и демократ Ваулин-Горский.
Ты, брат, теперь поди попразднословь,
Высокомерно выгнутую бровь
Надвинув на монокль интеллигентский.
Уже несутся к лузе Милюков
(Приветствуя попутных беляков)
И умопомрачительный Керенский.
Но Бог-то с ними, чаша их горька.
У борта в темноте подкараулен,
Напуганный прищуром игрока,
Платон Илларионович Ваулин.
 
 
2.
 
Стозевный демон вяз в моралите
На пляс Пигаль, в многоязыкой мантре —
От ревельских таверн до варьете
Фоли-Бержер, кофеен на Монмартре,
Монтрё-палас, Ла Скала и иных
Гранд-опера, борделей и пивных,
Так нежно облюбованных богемой,
Рассеянной по оба склона Альп
И Шварцвальда. Под утомлённый альт
Ермоленко отцветшей хризантемой
Стал новый сборник погрустневшей Тэ...
Блуждая в пассифлорах и цикуте,
Вчерашний демон вяз в моралите
Своей интеллигентствующей сути.
 
Когда б этот спектакль ни начался
(С таможенных, пожалуй, деклараций),
Был принят повсеместно. Вскоре вся
Поактовая смена декораций
Приобретала вид садов Монсо:
С платанами, с акациями, со
Всеславною дорической ротондой.
Статисты, наводнив бульвар Курсель,
Вышагивали кругом. Карусель
С изысканно грассирующей фрондой
На сцене выходила как нельзя
Комично, ибо смазывались лица.
Когда б этот спектакль ни начался,
Никто не знал, как долго он продлится.
 
Был скор, по здравомыслию, финал,
Хоть здесь его ничто не предвещало.
И если кто-нибудь припоминал
Сюжет от середины, то с начала —
Решительно никто (помимо вруш
И циников). Крутилась Мулен Руж,
Блистал бомонд, и магний хроникёрский
Всех впечатлял. Считали барыши
Газетчики бульвара де Клиши:
«В Париже князь Платон Ваулин-Горский
С сатирою “Бертран де Жувенал”
И шахматным романом “Барделебен”!»
Был скор, по здравомыслию, финал —
Жесток, но до чертей великолепен.
 
Теряя и отыскивая смысл
В дремучем сне, чинарно-кипарисном,
Он с гранок не сходил парижских «Числ»,
С комическим мешая футуризмом
В гармонию, в палитру, в консонанс
Слегка провинциальный декаданс.
В больших пространствах рифмам неуютно,
Так закуток нашелся и для них:
Платонов слог, по мнению одних
(Одновременно и сиюминутно), —
Сладкоречив, иным — лимонно-кисл.
Ваулину работалось, как снилось —
Теряя и отыскивая смысл,
Где для других пока не прояснилось.
 
В Париже вскоре стал он к алтарю
С танцовщицею, дочкой фабрикантской.
Храм Невского на улице Дарю
Был переполнен белоэмигрантской
Диаспорой: армейские чины,
Их падчерицы, дочери, сыны,
Записанные «Кирою-Жанеттой»
И «Глебом-Жаном». Шляпница, швея,
Чьи стреляные русские мужья
Стоят за подаянною монетой
На паперти, грассируя в ноздрю.
Так, армию отправив на закланье,
В Париже вскоре стало к алтарю,
Оплакивая горький хлеб изгнанья,
 
Отечество. И сорок сороков
Церквей на Елисейский околоток
Гортанным диалектом чужаков
Гудело в триста тысяч носоглоток.
Герои Луцка драться не хотят:
Их давеча швыряло как котят
В коробке шляпной — в трюмах и вагонах.
Героям Луцка драться не резон:
Шофёр такси, дансёр де ля мезон
И чёрт-те кто в полковничьих погонах,
Готовый хоть сейчас, без дураков,
Бежать в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов.
Бежать в страну рабов и батраков,
В Отечество!.. И сорок сороков
Спустившихся на дно аристократов.
 
 
3.
 
Последний год решительно поверг
На скудной ниве взросшие надежды.
Помалкивает бывший главковерх.
Защитный френч поблек, оплыли вежды…
А было же: «Что ныне Петроград?!
Угрюмый сыч, снохач и конокрад,
Прильнувший к лону юной Лиги наций
Беззубым ртом в овсяной бороде!
Ни зёрнышка, лишь плевел в борозде
И полные карманы ассигнаций!»
Блистательный словесный фейерверк
Рассыпался, как перья из пенала.
Последний год решительно поверг
Иллюзии о близости финала.
 
Уже мудрец в своей неправоте
Состарился и выглядит досуже.
В штанах с дырой на сентр де гравите
Комично перескакивает лужи
И с тумбами играет в чехарду,
Читая, между прочим, на ходу
Газету, делово и смехотворно.
Он, в почечно-желтушной худобе,
Оглядки посторонних на себе
Уносит прочь, согбенно и покорно.
Достоинство и выправка не те:
Тот, кажется, прямее был в хребте
И бледным от идѝосинкрази́и
К большевикам — в своей неправоте,
Своём непонимании России.
 
Теперь не та диаспора, не та
Де рюс литература с нею иже —
Дрянь, сколь ни благосклонно принята.
Платон Илларионович в Париже —
Под сенью Женевьевы-де-Буа.
Танцовщица, платонова вдова
Живет переизданием «Бертрана»,
Приличные имея барыши;
И барышни бульвара де Клиши
От чтения беременеют рано.
Лишь пошлая, слюнтяйская черта —
Надежда на святое воскресенье
Руси — не та. Диаспора не та:
Не тот фасон и в покер невезенье.




Александр Питиримов, 2024

Сертификат Поэзия.ру: серия 1006 № 186027 от 15.11.2024

15 | 10 | 216 | 21.11.2024. 11:36:30

Произведение оценили (+): ["Сергей Погодаев", "Светлана Ефимова", "Александр Шведов", "Владислав Кузнецов", "Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °", "Сергей Буртяк", "Бройер Галина", "Елена Ханова", "Надежда Буранова", "Игнат Колесник", "Сергей Красиков", "Сергей Шестаков", "Екатерина Камаева", "Косиченко Бр", "Владимир Старшов"]

Произведение оценили (-): []


Добрый день, Александр!
Второй раз читаю. Круто, чего там говорить...

Добрый день, спасибо, Александр!

Здравствуйте, Александр! Прочитал все три текста. Очень нравится, что в Вашей поэме поэтическое слово берёт на себя предельную нагрузку и несёт её на подобающей жанру высоте. Работа заслуживает пристального профессионального рассмотрения. Я могу сказать только некоторые отсебятинские соображения. Начну с того, что образ и мысль живут у Вас в поэме заодно: мысль образна, а образ мыслит. В этом уже половина духоподъёмной силы. И далее - вдохновение присутствует от начала до конца. Вы радостно-мучительно писали свою вещь. Что касается техники стиха - она не просто безупречна - она удивляет во множестве подробностей. И при этом остаётся ненавязчивой внутренней формой. Искренность, эрудиция, богатое знание исторического материала, самобытный оригинальный язык. Нигде никакого намёка на дилетантизм, никакой неловкости. В итоге - у поэмы тёплые крылья, они уносят нас и мы обозреваем с высоты жизнь несчастного многоипостасного князя Платона Ваулина-Горского и его люциферных друзей. И костёл еретиков. Перед нам город Ю-в, края многострадальной той России, и по обе стороны Альп окаянная русская диаспора без Родины. Не думаю, что много у нас сейчас авторов по нашему времени, кому под силу так вот писать. На таком уровне культуры и традиции и с такой собственной свободой современного русского человека, богатого новым знанием и мукой. И оспинка постмодернизма симпатична, как прививка. Хорошо, что Вы избегаете прямых определённостей, они нужны в геометрии Евклида. Я вас просто поздравляю с этой поэмой, пусть с опозданием, но она никуда не денется. Первая часть "Костёл еретиков" так же хороша, как и всё далее. Поэма Ваша способна сама себя защитить от любых поверхностных упрёков, Вы её, пожалуйста, не обижайте. Если пробовать точнее определить сущность жанра в данном случае, то это, может быть, "лирико-эпический историзм", что-то в этом роде, как ответвление поэтической философии истории России. Спасибо, Александр, буду перечитывать.

Спасибо, дорогой Владимир Петрович, за эту потрясающую рецензию — я действительно потрясен Вашим погружением в глубоководье всего «Костела еретиков», а не только этой реинкарнации Платона Ваулина-Горского. Недавно я читал молодым литераторам (ребятам из Союза молодых литераторов) лекцию о стихотворной новелле, где в качестве «мастер-класса» разбирал своё «Откровение Питирима Александрова» и цитировал, между прочим, Вашу рецензию на «Откровение», считая ее лучшим осмыслением того моего текста, выраженным в понятной и высокоэстетической форме. То же самое могу сказать и об этой Вашей рецензии, считая её для себя весьма неожиданным, необычным и дорогим подарком.

Теперь не та диаспора, не та
которой нынче Брайтон-бич украшен,
как Токарев поют своим и нашим,
такие чья исполнилась мечта...

Спасибо, что дочитали до конца, Иван Михайлович )

– по привычке почёл своим долгом, Александр... :о)) – и должен таки признаться, скучать не пришлось...

Понравилась работа, Александр.
Современный венок современных сонетов.
Что значит техника! - вещь з в у ч и т... )
+

Спасибо, Нина. Ценное наблюдение: здесь действительно 15 строф, преимущественно 14-строчных (иногда удлиненных за счет парно рифмующихся строк), что и вправду роднит эту вещицу с венком сонетов. Хоть это и не венок, и не сонеты, но определенная архитектоника всё же присутствует: первая строка каждой строфы, к примеру, повторяется (иногда с небольшой вариацией) в предпоследней строке той же строфы. Спасибо Вам, что отметили технику и звучание.

Александр! Это не просто изысканный поэтический текст - это литература!