Я бегу от звенящей густой суеты,

От напыщенных улиц и сизого чада,

На пленер, где открыв зева львиного рты,

Смотрят в небо цветы, где густая ограда,

Из душистого хмеля и белых вьюнков,

Где мажорно гудит шмель в лохматой тельняшке,

Где спадают остатки привычных оков

И нет тягот смирительной  тесной рубашки

Из надуманных догм и надменных церквей 

Покаянных молитв и привычного ада

Отупляющих пыльных пустых площадей 

Гипермаркетных толп, мне милее прохлада

Изумрудных ракит у лесного пруда,

Шум воды, где бобры строят новые хатки,

Где ватага из пчел как монголов орда,

Полонила кипрей в ожидании взятки.

Я рисую густыми мазками траву,

На бумагу лазурь акварели плескаю,

Чтоб на плоском листе, всю небес глубину

Отразить, дань отдав синеокому краю.

В нем ни догм, ни законов, ни правил, ни схем,

Ни желания от сути своей отказаться,

Ни намерений сдаться пред тьмою проблем.

В этом мире навек я хотел бы остаться…

Но увы городской устоявшийся быт 

И профессии нить с коей связан я прочно,

Вытесняют из памяти шепот ракит

И диктуют мне текст этой жизни построчно.

Я вернусь в спящий город на цыпочках снов,

Пролистав календарь до июльской странички

И надену привычно десяток оков,

Выходя на перрон из пустой электрички.

Но со мною останется яркий этюд,

Жаль, к нему не найдется такого багета,

Чтоб его подчеркнуть, не разрушив уют,

Не разбавив ничуть красок яркого лета.

Я без рамки поставлю этюд под стекло,

Чтобы дом был наполнен его благодатью

И тотчас мою душу наполнит тепло, 

Не причастное к смерти кресту и распятию.