Апокалипсис нон стоп

Русь конца девяностых. Крах бизнеса и настроенья.
Всюду пыль перестройки, но сдвигов не видно. Увы,

век выходит в тираж. Отработанный пар поколенья,

тая облачком в воздухе, не выходит из головы.

На кремлевской брусчатке следы политических взрывов.
О кровавых разборках газетчики пишут взахлеб.
О железном порядке мечтают любители пива.
Продолжается оттепель. Видимо, скоро потоп.

Это – кризис доверия. Просто, как пирамида Мавроди.
Злюсь, плыву по теченью; чувствую, что тону
в море жареных фактов, пошлости и пародий;
явственно слышу голос, ставящий мне в вину

возраст, пол, отношение к жизни, рапорт
об особенностях поведения товарища Сатаны.
Слева над ухом рявкает: «Выбросить за борт!»
Справа зудит назойливо: «Временно не нужны…»

Граждане, подайте и. о. героя,
и ныне, и присно, и во веки веков
страдающему от водки и геморроя!
Полномочному представителю страны дураков…

На руинах империи зреют пушки и танки.
За окном засыпает город – каменный Вий.
Все играют в поэзию: у поколения дилетантов
литература в крови.

Мое поколение

Что в тебе – мое, поколение?
Нас подружит, сплотив навек,
городское столпотворение,
словно первый осенний снег.

Я люблю говорливый, шалый,
прущий в двери метро народ,
что по осени запоздалой
к самой светлой мечте идет.

А по легкой еще одежде
лупит полчище белых ос!
И в завьюженной мгле как прежде
впереди – Иисус Христос…

В этом образе вьюги встречной,
налетающей вкривь и вкось,
ощущение жизни вечной
с нашим горестным днем сошлось.

В тех широтах, где месяц высек
над Крестами алмазный рог,
снег – свидетель и живописец
бытования между строк.

Задувает во все лопатки,
и летит, словно сам не свой,
снег, на всякую душу падкий,
по асфальтовой мостовой...

Переживший распад империй,
что пророчит вороний хор?
Чем-то белым в своей манере
тишина покрывает двор.