Тень отражения (к 12 - 14)

 

От следующего удара её откинуло к стене. В глазах потемнело. Противно заныло в висках. С каждым разом толчки становились сильнее, злее, настойчивее. Между ними не было определённых интервалов. Били хаотично, неожиданно, страшно. На мгновение показалось, что наступившая темнота никогда не кончится. Но свет появился так же спонтанно, как исчез.  Ничего не изменилось. Стеллажи, книги, кресло... Иногда пробивался неясный звук. Будто звал кто. Или просил о помощи, или досадовал на кого... Она закрыла глаза.

 

***

Дорога. Ещё не зима. Снег, липкий днём, к вечеру превращался в грязный лёд. Месиво под колёсами образовало колею, Темно. Трасса не освещалась. Фары встречных машин. Стоп сигналы попутных. Снег танцевал перед фарами, мешал, слепил. Сегодня был последний паром. Легковушки и грузовики забили плавучий поезд под завязку. Капитан трамбовал лихо, жёстко. Водилы, обливаясь потом от страха за свои железяки, сосредоточенно крутили руль, не сводя глаз с Федьки. Федька - помощник капитана, - чёткими, скупыми жестами суфлировал слова начальника. Иногда выгонял неумеху и сам садился за руль. Меня, как обычно, запихали в самое противное и неудобное место. Заехала сама. Федька подмигнул, изобразил подобие улыбки, показал большой палец. В этот аппендицит не так просто втиснуться. Первое время Федька очень ругался, но выгнать меня из-за руля не смог. Я упёрто минут пятнадцать парковалась в узкий коридор задницей вперёд. С каждого бока до стенки оставалось не более десяти сантиметров. Из машины вылазила через окно. Но потом насобачилась так, что влетала в эту дьявольскую щель как бешенная оса в бутылку лимонада, чем вызывала восторг водил и довольную улыбку Федьки.

Капитан в матюгальник пытался запихнуть впритирку к видавшему виду "Москвичу" перегруженный "КаМаз". Потом махнул на него рукой, мол, хрен с тобой, стой так, прокашлялся и выдал: "Коронованная ты наша, пути тебе лёгкого до дома. А весной - давай - а то опять будешь рулить, как курица", - и заржал. Коронованная - это потому что я на "Короне" тогда каталась. Машина длинная - универсал, Вот и затыкали мной дыры. Обычные легковушки короче намного, а на пароме каждый миллиметр на вес золота.

Мне надоело тащиться в длиннющем хвосте трусливых машинок.

Отвыкший за короткое лето от экстрима народ, осторожничал, стрелка на спидометре с ужасом отбрыкивалась от цифр более шестидесяти.

Ускорив дворники, пошла на обгон колонны. Если не фиксировать взгляд на шквале снежинок, то вполне можно разглядеть дорогу.  

Однако бесконечная колонна собралась. Уткнулись друг другу в зад и едут себе. Зато встречка абсолютно чиста. Выключила музыку. Ушла на сто тридцать.

 

***

Сорок лет Вовчик отмечать не хотел. И не потому, что суеверным был. Нет. Просто жалко денег. Но соседи, дружки, домашние его мнения на этот счёт не спрашивали.  

Народу в тесную избу набилось до чёрта. Сидели на стульях, лавках, на коленях. Жена с дочкой наготовили столько, что водка кончилась, не успев начаться. Стали отправлять Вовчика в магазин. Ехать недалеко - километров десять-пятнадцать, но уже стемнело, а "копейка", будь оно не ладно, ослепла не только на оба глаза, но и подмигивать не могла. Не горел и свет в салоне. Вовчик долго отпирался, но зять-гаишник - напялил форменную фуражку набекрень, вооружился "волшебной палочкой", рыгнул и уселся на переднее сидение. Вовчик сдался...

 

По деревне он мог и с закрытыми глазами, но трасса - совсем другое дело. Да ещё и воскресенье. Да ещё и начало ноября. Народ прёт с дач, как рыба на нерест, но зять и тут аргумент нашёл, мол, они едут оттуда, а мы - туда.  

Снег залепил лобовое стекло плотно и беспросветно. Дворники Вовчик починить не успел. Зятёк не унывал - опустил до упора стекло и засаленной тряпкой отдирал липкий снег. Навстречу - нескончаемая колонна беженцев с дач. Вовчик расслабился. Ехать комфортно, Светло от встречных фар, тепло от выпитого, весело от громкого и нескладного пения зятя...

 

Она возникла неожиданно . Ослепила. Оглушила.

 ПРОСТО НОЯБРЬ К.13

 

       Астры выглядели устало, тускло. Задержавшийся одинокий лист дрожал от холода. Берёзы обступили забор, словно нищенки. Протягивали тонкие чёрные ветви, будто хотели постучать в окно, выпросить хоть немного тепла у маленькой печурки, Дорожки от калитки к дому и от дома в пустынный огород покрылись корочками льда. На крыльце - кот. Рыжий. Огромный. Наглый. Перед ним - мышь. Ещё живая, но без надежды. Она иногда делала жалкие попытки к побегу. тогда котяра лениво поднимал лапу, также лениво опускал на добычу, потом убирал и пристально рассматривал беднягу. Есть дичь рыжий не собирался. Просто скучно. просто ноябрь.

 

      Дед в камуфляжном костюме и кирзачах деловито топал по замёрзшей земле, осматривал по-хозяйски владения. Всё там в порядке, просто скучно. Просто ноябрь.

 

      Бабуля суетилась у плиты. Пахло пирогами с калиной, жареной картошкой, теплом, уютом.

 

       Девчонка лет десяти возилась у крыльца. Она поймала здоровенную крысу. И теперь пыталась запихнуть её в трёхлитровую стеклянную банку. Крыса в банку не входила. Орала и норовила девчонку цапнуть за палец. Девчонка разозлилась. Стукнула крысу по голове кулаком, закрыла металлической крышкой.  

- Она же так подохнет, - крикнул дед. Крыс он не любил, но и жестокость не одобрял.

Девчонка зыркнула, ухмыльнулась, подняла банку со зверьком, уставилась в хищные, умные глазки,

- Вот мы и поглядим, сколько ты проживёшь.

Дед цокнул языком, покачал головой, но вмешиваться не стал. Крыса эта сожрала цыплят. Внучка мстила.

 

       Но Она не могла смотреть, как издеваются над животным,

- Быстро выпусти крысу. В лес отнеси и выпусти.

Но девчонка даже не шелохнулась. И, что странно, дед никак не отреагировал. Тогда Она подошла к нему вплотную и прокричала в самое ухо,

- Зверя отпустите, изверги. Оглохли что ли?

 На крыльцо вышла бабуля. Позвала ужинать. Крыса тут же была брошена. Дед, потопав ногами, чтобы сбить налипшую грязь, потрусил к дому.

К.14 ЗИМА

 

     Зима. Без снега. Слякоть. Ледяной дождь. Лошади кое-как тащили расхристанную телегу. Глина налипала на колёса, они скрипели надрывно, глухо. На телеге в прелой соломе развалился неопределённого возраста человек. Лежал на спине, широко раскинув руки. Не моргая глядел в низкое серое небо. Овчинный тулуп распахнут. Под ним - сюртук грязно-серого сукна с однобортной застёжкой, когда-то белая рубаха с потрёпанным воротничком, мятые брюки, заправленные в валенки, доходившие до колен, на валенках - чёрные калоши. Саквояж его, кожаный и обшарпанный, валялся рядом.

 

Человек не замечал ни дождя, ни холода. Был пьян и счастлив.

 

    Мужик, понукавший лошадок, то и дело поглядывал через плечо, прятал усмешку в рыжих усах, да качал головой.  

Темнело медленно, лениво. Добраться бы до темноты. А там может и не придётся по ночи обратно тащиться - приютят.

Остановились подле большого, красивого дома. Лошади фыркали. Мокрые. Усталые. Человек кинул тулуп. поднялся по длинной каменной лестнице. Позвонил.

 

    Ему открыли тот час, будто ждали тут же за дверью. Девочка-прислужка помогла снять промокшие насквозь валенки. Взяла саквояж и поманила тонкой детской ручкой,

- Айдате за мной, доктор. Ждут вас давно.

 

   Доктор, покачиваясь, поплёлся через огромный холл, затем по мраморной лестнице. Зашёл в комнату. Окна из разноцветных стёклышек начинались у самого пола и заканчивались под потолком. В углу, рядом с зеркалом, - свечи. У стены - кресло-трон. Напротив - необъятных размеров кровать под балдахином. На кровати, в куче подушек, под толстым одеялом - ребёнок. Лицо бледное, худое. Отчего глаза казались неестественно большими. Волосы спутались. На губах запеклась кровь.

 

- Ну-с, и где же больная? - доктор окинул взглядом полумрак комнаты.

Девочка, опустив глаза, тихо пролепетала,

- Так вот же . Вот. Лежит она...Вы никак не признали?

 

    Врач опешил. Онемел. Узнать в этом безликом существе молодую, почти юную, хохотушку и болтушку было просто невозможно. Он засуетился. То открывал, то закрывал свой саквояж. Что-то искал в нём. Брал безвольную руку. Оттягивал веки, пытался найти пульс, бормотал невнятно, себе под нос, трезвел, и, наконец, расплакался.

 

    Вокруг ходили слуги. Приносили и уносили какие-то вещи. Грели воду. Натащили бесполезных грелок. Трясли доктора за рукав и всё просили вылечить, вылечить, вылечить.

 

  А он... А он не мог. Потому как не бог он и воскрешать не умеет.

 

   Встал. Сутулый. Старый. Никому не нужный. Но почему-то всё ещё живой. Подошёл к стоящему на полу зеркалу. Стал пристраивать на нём покрывало да так и замер - Она сидела бледная, почти прозрачная. Смотрела на него грустно. Улыбалась. Он было обернулся, побежал к ней... Но потом понял всё и остановился. Плечи его вздрагивали. Глаза покраснели. Закрыл зеркало. Вышел под проливной дождь...