Я поднял белую перчатку.

Летом, уж каким бы оно ни было в нашем «промозглом музее», как недавно кто-то окрестил эти неродные пенаты (почему-то запомнилось), перчаток мы всё-таки не носим. До октября. Или до ноября. Из принципа. Тем более — белых…

Это была обыкновенная хлопчатобумажная перчатка, какие надевают в любую погоду строители бизнес-центра (третьего уже в нашем дворе) и… дворники. Не слишком-то, впрочем, и белая.

Мне было так неудобно показаться надменным ханжой перед моею спутницей…

— Сидеть! — коротко скомандовал я.

Спутница, между прочим, чемпионка двора по ОКД (общему курсу дрессировки) посмотрела на меня, как на полного идиота. Но команду, тем не менее, выполнила. Условный рефлекс: второй раз никто предлагать не станет, в ход пойдёт волшебный пинок.

Окликнув дворника, едва продефилировавшего нам навстречу, я протянул ему оброненный аксессуар его профессионального гардероба.

 

— Ох, спасыба! — промолвил наш прекрасный визави и двинулся по своим делам дальше, к соседним дворницким, расположенным при каждой из двенадцати парадных нашего двадцатитрёхэтажного и без малого полуторатысячеквартирного дома-коммуны.

Вообще-то это обыкновенный дом, из окон которого открывается затяжной, красивый особенно на позднем летнем закате, изгиб Невы, и разводной Володарский мост. Однако снаружи дом больше похож на свёрнутую в полукольцо Великую Китайскую стену, а по количеству находящихся в нём заведений различного бытового толка — три детских садика-клуба, парочка парикмахерских, фотостудия, фитнес-центр, зубная поликлиника, медицинский центр, небольшой супермаркет, несколько продуктовых лавок, не считая всевозможных озонов, вайлдберизов и яндексов, появляющихся теперь всюду, как грибы после дождя, — напоминает знаменитый «Дом на набережной» в Москве. В котором когда-то, видимо, собираясь построить коммунизм в отдельно взятом доме, отгрохали всё то же самое, что есть теперь здесь у нас, и плюсом к тому собственный театр (Эстрады) и кинотеатр (Ударник). Это чтобы жильцам, по любой надобности, никуда не нужно было ходить — не дальше собственного двора. Не нужно вызывать такси, спускаться в метро (хотя и оно здесь же, за домом, под окнами противоположной стороны) и можно даже продать к чёртовой матери машину, чтобы наконец-то хватило денег на крытый паркинг… хотя зачем он мне, без машины? Не спрашивай — чтобы был. Впрочем, в пандемию всё это было довольно удобно. Не хватало, разве что домовой церкви.

Вернув дворнику пропажу, я, на всякий случай, огляделся. Всё-таки Петербург. Четвёрка запряжённых цугом вороных коней, с большеколёсным чёрным экипажем и чёрным господином внутри, везущим чёртову пару дуэльных пистолетов в барантовском ларце в сторону Чёрной речки, так и не появилась из-за поворота, и я успокоился.

Из девятой парадной вышел собачник-сосед.

— Привет!

— Привет! Будешь моим секундантом? — зачем-то я решил его подколоть, пока наши спутницы, стараясь зайти друг дружке сзади, вежливо обнюхивались.

— Ты поднял перчатку? — спросил сосед обыденным тоном, каким спрашивают: «Ты уже пообедал?» — будто в секунданты его зовут не реже одного раза в день. Он вообще спокойный питерский флегматик.

Я обомлел.

— Чёрт возьми! Ну откуда?! С чего ты это взял?!

Дело пахло. Если не керосином, то «Скворечником» — точно. Это такой дурдом, вроде «Восьмого марта» в Москве или «Богданова» в Пскове.

Оказалось, что, спускаясь пешком со второго этажа, он хорошо видел всю мизансцену с балкона, отделяющего лестницу от парадной.

Кажется, забыв с ним проститься, я благополучно вернулся домой.