Джон Гринлиф Уиттьер

Джон Уиттьер В Школьные Дни

Вот эта школа, погляди-ка.
Вокруг неё растёт сумах
да тянет лозы ежевика,
и нищий дремлет в лопухах.

Внутри поломано немало.
Куда рукой ни укажи,
и там и сям инициалы:
так поработали ножи.

Рисунки угольком на стенах.
Порог успели поломать
ученики на переменах,
спеша гурьбой, чтоб поиграть.

Сверкнуло солнце, вдруг приблизя
всё не забытый зимний день
да ряд сосулек на карнизе
и промелькнувшую там тень.

То вышла, будто бы в печали,
девчушка в золотых кудрях.
Все вон из школы убегали,
а мальчик ждал её в дверях.

По взгляду парня было видно,
что то гордец, но и добряк,
и что ему немного стыдно,
что, выходя, сдержал свой шаг.

Повсюду был лишь снег да иней.
В сердцах у них был непокой.
Она трепала фартук синий
своею крошечной рукой.

Её глаза лучились лаской.
Он, видя их голубизну
и слушая её с опаской,
как будто ощущал вину.

И он сказал: "Твоё лишь Имя
готов я славить, вострубя !
Клянусь и Небом, и Святыми:
я сердцем полюбил Тебя !"

Его седины убелили,
а в памяти пробела нет.
Трава на девичьей могиле
кустится долгих сорок лет.

Он сам живёт, глазам не веря,
как много тех, кто, вместе с ним,
крушатся о его потере,
как Ею, ими он любим.

John Greenleaf Whittier In School-days

Still sits the school-house by the road,
A ragged beggar sleeping;
Around it still the sumachs grow,
And blackberry-vines are creeping.

Within, the master’s desk is seen,
Deep scarred by raps official;
The warping floor, the battered seats,
The jack-knife’s carved initial;

The charcoal frescos on its wall;
Its door’s worn sill, betraying
The feet that, creeping slow to school,
Went storming out to playing!

Long years ago a winter sun
Shone over it at setting;
Lit up its western window-panes,
And low eaves’ icy fretting.

It touched the tangled golden curls,
And brown eyes full of grieving,
Of one who still her steps delayed
When all the school were leaving.

For near her stood the little boy
Her childish favor singled:
His cap pulled low upon a face
Where pride and shame were mingled.

Pushing with restless feet the snow
To right and left, he lingered; —
As restlessly her tiny hands
The blue-checked apron fingered.

He saw her lift her eyes; he felt
The soft hand’s light caressing,
And heard the tremble of her voice,
As if a fault confessing.

“I’m sorry that I spelt the word:
I hate to go above you,
Because,”—the brown eyes lower fell,—
“Because, you see, I love you!”

Still memory to a gray-haired man
That sweet child-face is showing.
Dear girl! the grasses on her grave
Have forty years been growing!

He lives to learn, in life’s hard school,
How few who pass above him
Lament their triumph and his loss,
Like her,—because they love him.

Джон Уиттьер Две Любви

Жить в холе, в угожденье -
девичье утремленье. -
Наставница - в сомненье:

"Завещано веками:
дары, что ждутся нами,
должны творить мы сами.

Когда была моложе,
так до сердечной дрожи
и я любила тоже.

Мне - помню и доныне -
несли, раскрыв все скрыни,
даренья, как святыне.

Подарки берегу,
но всё же не солгу:
теперь я - как в долгу.

Довольства - ни следа.
Нисколько не горда.
Не радость, а беда.

Пуская руки в ход,
не прав, кто лишь берёт.
Богат - кто раздаёт".

И вслед, но чуть не плача:
"Кто любит - всех богаче
в своей самоотдаче !

Кто любит - тот в чести.
Тот не предаст в пути.
Тот может жизнь спасти.

Любовь - самозабвенность,
единственная ценность.
Лишь только в ней небренность !"

John Greenleaf Whittier Тhe Two Loves

Smoothing soft the nestling head
Of a maiden fancy-led,
Thus a grave-eyed woman said:

'Richest gifts are those we make,
Dearer than the love we take
That we give for love's own sake.

'Well I know the heart's unrest;
Mine has been the common quest,
To be loved and therefore blest.

'Favors undeserved were mine;
At my feet as on a shrine
Love has laid its gifts divine.

'Sweet the offerings seemed, and yet
With their sweetness came regret,
And a sense of unpaid debt.

'Heart of mine unsatisfied,
Was it vanity or pride
That a deeper joy denied?

'Hands that ope but to receive
Empty close; they only live
Richly who can richly give.

'Still,' she sighed, with moistening eyes,
'Love is sweet in any guise;
But its best is sacrifice!

'He who, giving, does not crave
Likest is to Him who gave
Life itself the loved to save.

'Love, that self-forgetful gives,
Sows surprise of ripened sheaves,
Late or soon its own receives.'