Разве это на свете зовётся печалью

* * * 1

Всю жизнь искали красоты,
её небесных сот.
И стали как трава просты,
как явор и осот.

Я сам не ведал, что творил,
чья музыка в ушах,
а это ветер говорил
в вечерних камышах.

Не бойся, и иди на звук,
на запах, на печаль.
Из всех оставленных наук
мне ни одной не жаль.


* * * 2

Ты, грусть, медлительно смертельна.
Сначала - нежная княжна,
как будто верная жена
с бельём фиалковым постельным.

Но после изнуряешь дух
своею тайною простою,
своей наивной правотою,
что ты всегда одна из двух.

И вот в уме и полной силе
склоняемся мы головой,
не помня уж, чего просили
у безнадежности живой.


* * * 3

Самогону добыли
на Маланьину свадьбу,
а Маланью забыли,
а могли и позвать бы.

И одно только было
у Маланьи желанье -
пирогом бы кобылу
угостила Маланья.

И кобылка, как сватья,
пирог бы жевала
и Маланьюшку в платье
поцеловала,

и смешливою ланью
взглянула б лошадка
и пошла за Маланьей
ни валко ни шатко...

И когда б до закланья 
доживала, дыша,
снилась ей бы Маланья -
родная душа.


* * * 4

Не пьётся, не живётся
чего-то на дому,
и он сбежать клянётся
в подветренном дыму.

Полжизни собирается,
решает умереть,
никак не умирается
и хочется смотреть.

И голову сжимает он,
как высохшую дыню,
и ничего не понимает он
глазами молодыми.


* * * 5

Мне стыдно перед летом
за то, что предал я
заносчивость поэта,
горячку соловья.

Ах, голова ты трезвая,
разумные года,
верёвочка железная -
житейская нужда.

Никем я не умею 
на этом свете быть -
бумажным только змеем
по воздуху бродить.

Сухой бурьян под горкой,
а дальше синева,
и божьею махоркой
просыпана листва,

и облако рябое,
как память, как душа,
плывёт само собою
и тает не спеша.


* * * 6

Проходит жизнь как дама-прокурор,
в её глазах презумпция лучится:
ты - семьянин и верный друг, а ты не вор,
а ты не добивал подраненную птицу.

И общая душа почти сентиментально 
любезной прокурорше мимозу подаёт.
Покашливает снег, мимоза вянет моментально,
и круглыми глазами смотрит новый год,
и все спускаются в подземный переход


* * * 7

Вот и солнца живые нажимы
по снегам, по ветвям, по глазам,
что ж не рады с тобой мы, что живы,
и распахнутым ветром не дышится нам.

Бесконечным наждачным асфальтом
от посёлка до ближних синих небес
мы идём с немотою в обнявшихся пальцах,
и над нами безмолвный колышется лес.

И в распахнутых вечно воротцах ненужных
веет словно обидой от смерти родной,
и сугробы глядят с катарактою в лужах, -
вот пришли, постоим и вернёмся домой,
от весны поскорей бы с последней зимой...


* * * 8

Мы давно отменили свои именины,
и уже начинаем забывать имена.
Смотришь в стену, и словно прозрачной лепниной
проступает в потёмках стена.

И пока это полубезумие длится -
облетают деревья, седеет листва,
испаряется воздух, морщинятся лица
и насквозь каменеют глаза и слова.

Разве это на свете зовётся печалью,
нет, наверно не это, а что?
расскажи, ради бога, что было в начале,
помоги рукава отыскать у пальто...

Владимир Старшов, 2022

Сертификат Поэзия.ру: серия 3533 № 170351 от 03.10.2022

4 | 10 | 664 | 21.11.2024. 11:42:36

Произведение оценили (+): ["Николай Горячев", "Ольга Пахомова-Скрипалёва ", "Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °", "Владимир Мялин"]

Произведение оценили (-): ["Борис Лазарев"]