Юрий Казарин. Поэтическая гармония. Часть третья

Синтаксические единицы

 

 

В стихотворении 13 простых предложений в составе сложных предложений (подчинительного типа), в составе сложных синтаксических конструкций (четыре по количеству строф) и одного сложного синтаксического целого (весь текст). 12 предложений являются двусоставными, распространенными; тринадцатое предложение «прости» — односоставное, нераспространенное. Структурная полнота и двусоставность предметных основ предложений характеризует однотипность, гармонию ситуаций, которые выражаются предложениями в форме риторических вопросов и прямых, денотативно очевидных ответов на вопросы (три первые строфы). Три первые строфы представляют собой диалог, точнее — полилог поэта, времени, смерти и жизни (риторический вопрос — прямой ответ), который происходит одновременно в реальной ситуации (топка печи), в метафорической образной (прослушивание поэтом / двумя поэтами языка жизни, смерти, поэзии, болезни и т.д.) и в ситуации онтологической (четвертая строфа есть ответ на вопросительную риторику бытия: «Потому что смерть невинна» [первый ответ], «И ничем нельзя помочь» [второй ответ: неизбежное — неизбежно] и [третий ответ] «в горячке соловьиной / Сердце теплое еще» [слабеющая жизнь — жива в песне / в поэзии]). Синтаксически все стихотворение есть диалог / полилог поэзии, бытия и невыразимого. Песенная форма (повторы всех типов) текста усиливает универсальность синтаксической семантики поэтического текста, а с другой стороны, обеспечивает увеличение энергии поэтической гармонии. Языковая гармония стихотворения — это часть общей поэтической гармонии текста, гармонии системной: звуковая, просодическая, фоносемантическая, грамматическая, лексико-смысловая, синтаксическая сферы гармонии соединяются в одно неделимое целое, части которого адекватны друг другу и одинаково сильны в энергийном отношении и на единой основе процессов пересекаемости единиц, компонентов и структур поэтического текста.

 

 

Антрополингвистический аспект текста (поэтическая картина мира)

 

В стихотворении отображена сложная, комплексная и множественная картина мира. Поэтическая картина, сформированная в данном тексте, имеет сложную природу: в этой картине мира отображены важнейшие предметы поэтического познания: время, жизнь, смерть и поэзия, — которые являются одновременно и функционально-денотативными (тематическими) комплексами, и центрами / центральными компонентами поэтической картины мира. Сложный и комплексный характер парадигмы предметов познания обеспечивает такие свойства картины мира, как многоаспектность и множественность поэтической модели мира О. Мандельштама. В основе такой поэтической картины мира лежит пророчество (профетичность — признак любого образца высокой, подлинной поэзии). Уже в 1918 г. О. Мандельштам предвидел трагическое содержание жизни и судьбы поэта, обусловленное социально-историческими коллизиями, повлиявшими на судьбу всей страны (России). Социальная катастрофа (Октябрьская Социалистическая революция 1917 г.) уничтожит многих поэтов и писателей, убьет самого О. Мандельштама и превратит существование / жизнь Анны Ахматовой в постоянно длящуюся трагедию. Трагической жизни и судьбе О. Мандельштама посвящены десятки работ, среди которых выделяются труды Н.Я. Мандельштам (вдовы поэта)(1), Никиты Струве(2), П.М. Нерлера(3), О.А. Лекманова(4), С.С. Аверинцева(5) и др.

В основе поэтической картины, реализованной в данном стихотворении, лежит не только горькое пророчество, но и пополнение образа грядущей трагедии и катастрофы тревожной красотой, предчувствием истины и добра, когда хаос социальный поглощается в сознании и познании поэта и поэзии — космосом и невозможно-возможным, предощущаемым экосом (ощущение экоса усиливается не обреченным, но живым и «теплым еще» голосом, взглядом и сердцем).

Антрополингвистическая специфика текста (поэтическая картина мира, языковая / текстовая личность О. Мандельштама) создает основание для появления и реализации особой разновидности поэтической гармонии, которая совмещает в себе противоречивую, но яркую и мощную динамику прекрасного и ужасного, добра и зла, истины, правды и лжи, нравственного и безнравственного. Главной составляющей такой гармонизации текста является бескорыстность, или бескорыстное, абсолютно свободное познание своего начала, расцвета и конца, познание чудесного и божественного основания поэзии и поэтического творчества.

 

 

Этико-эстетический, поэтологический и культурологический аспекты текста

 

Системное представление стихотворения не будет полным без учета таких сфер поэтического текста, как этико-эстетическая, поэтологическая и культурологическая. Этические (нравственные), эстетические ориентиры поэта, его жизнь и судьба в контексте истории общества, страны и культуры, культура и культура поэзии — вот предметы изучения вне- и сверхтекстовых структур поэтического текста О. Мандельштама в целом.

Поэтическому познанию О. Мандельштама как процессу непрерывному и всепоглощающему — всегда сопутствовала филологическая (часто поэзиеведческая) рефлексия, которая сплотилась и усилилась до устойчивой концепции поэзии. Концепция и образ поэзии у О. Мандельштама — это не плод метафоризации или теоретического осмысления поэтического творчества и результата — скорее и точнее сказать, это образец собственно поэтического мышления, сознания и поэтического познания, чреватого номинацией неназываемого. Текстотворчество и поэтическое мышление О. Мандельштама — это триединый поток жизни, судьбы, поэзии, направленный к достижению поэтической гармонии, и одновременно гносеологический и когнитивный поток, направляемый гармонией (совместно с поэтической интенцией О. Мандельштама) к созданию поэтического пространства и в жизни, и в словесности, и в культуре в целом.

1.   Поэтическая этика — есть часть эстетики изящной словесности. Этика О. Мандельштама — вся — основывается на природной нравственности, соблюдающей и крепящей устои космоса, экоса и упорядочивающей системный беспорядок хаоса. Мораль, этика и мобильная «нравственность» общества (в синхронии и в диахронии) — это любая искаженная, бесформенная или многоформенная тень природной (божественной) нравственности. В анализируемом стихотворении такой тип нравственности выражается, прежде всего, в дисгармоническом и одновременно монофункциональном единстве времени, жизни, смерти и поэзии. Поэт здесь абсолютно чужд позитивизму и «реформаторам мира», коими были иные стихотворцы. Поэт здесь есть и создатель мира трагической гармонии — и участник, и субъект, и процесс, и объект, и атрибут поэтической гармонии, способной синтезировать этику и эстетику на основе природной нравственности и красоты.

2.   Поэтическая эстетика О. Мандельштама здесь и во всем творчестве, и всегда, и до сих пор жива непрекращающимся процессом поэтического познания. Эстетическая концепция О. Мандельштама включает в себя ряд следующих концептуальных образований и положений.

Культуре нужна «наука о поэзии»(6).

Поэту (и поэзии) нужен собеседник(7).

Русский язык (и язык поэзии) — это «звучащая и говорящая плоть»(8).

Значимость слова и его звуковое представление существует как «свеча в свече»(9).

«Поэтическая речь есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных основ, отличающихся друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации…»(10) 

Обращаемость и обратимость» образного (поэтического) мышления(11).  

«Возведение поэтом явления в десятизначную степень», что дает в тексте «чудовищно уплотненную реальность»(12).

«Логика (поэзии) есть царство неожиданности <…> Мыслить логически значит непрерывно удивляться…»(13) 

И др.

Эстетический максимализм О. Мандельштама основывается на триединстве (равновесном) центральных категорий (и сфер, и пространств) общей концепции поэзии и текстотворчества:

а) культура поэзии (наука о поэзии, собеседник, текст);

б) язык поэзии, комплексная структура поэтического текста («речи»); полисемантичность единиц языка в поэзии;

в) энергия поэта и поэзии (в единстве), обращаемость и обратимость поэтического мышления, эвристичность поэтического познания.

Три данных концептуальных комплекса «Поэзия» О. Мандельштама — есть источник поэтической энергии и поэтической гармонии.

3.   Антропопоэтика и поэтология как сферы данного стихотворения, с одной стороны, обусловлены идиостилевыми (индивидуально-авторским стилем) факторами. Здесь соединяются объемы и качество языковой / текстовой личности О. Мандельштама и фактологическая семантика жизни, судьбы и текстотворчества поэта. Противоположные и взаимообусловленные связи трагизма существования поэта как человека и высокое счастье поэта быть субъектом поэтического и в целом словесного творчества(14) определяют индивидуально-авторские параметры, черты и характеристики поэтической гармонии О. Мандельштама. Полисубъектная природа творчества(15) О. Мандельштама очевидна: личность О. Мандельштама как человека и его языковая / текстовая личность были абсолютно адекватны; несмотря на все несчастия, невзгоды и трагедии, которые переживал человек (О. Мандельштам), поэт (О. Мандельштам) создавал совершенные во всех отношениях стихотворения, филологические тексты и прозу. С.С. Аверинцев утверждает следующее: «Мы — смысловики, — говорил поэт… <…> Но тот же поэт сказал о “блаженном, бессмысленном слове…” <…> Что во всем этом отличает Мандельштама от всесветного типа поэта XX века, так это острое напряжение между началом смысла и “темнотами” <…> Поэтому Мандельштама так заманчиво понимать — и так трудно толковать…»(16). Противоречивость (нелогичность — кажущаяся и навязчивая) О. Мандельштама проявляется во всем, всегда и везде: и в жизни, и в быту, и в межличностных отношениях, и в отношениях с обществом, а особенно с властью (стихами), в отношениях поэта с современной ему литературой и с культурой («тоска по мировой культуре» поэта), но на основе такой противоположности человека миру — возникает абсолютная гармония интуитивно-поэтического познания хаоса, космоса и экоса, а также освоения и создания музыкально-образно-смысловых островов (стихотворений) Истины, Добра и Красоты. О. Мандельштам — человек и поэт — фигура (единство фигур) и трагическая, и счастливая: наивысшая степень поэтической гармонии О. Мандельштама проявляется точно на границе катастрофы и счастья («в горячке соловьиной / Сердце теплое еще»). Именно синтез трагического и счастливого излучает свет глубочайших разнородных поэтических смыслов, которые наполняют содержанием и смысловые темноты, и бездны земного ада-рая, воплощенного в поэтическом тексте и в поэтической гармонии.

4.   Культурологическая специфика и семантика стихотворения — это, во-первых, результат смыслового взаимодействия, единства и противоречия единиц всех сфер стихотворения, а во-вторых, функционирование данного текста в статусе единицы культуры.

Стихотворение отображает типовую историко-социальную, социально-бытовую и литературно-культурную ситуацию России времен Гражданской войны (время написания — 1918 г.). Народ России той поры (и интеллигенция в том числе) переживает тяжелые во всех отношениях времена: социально-экономическая и политическая катастрофа, братоубийственная война, разруха; отсутствие какого-либо порядка, отсутствие стабильности во всех сферах жизни, красный и белый террор и т.д.; два поэта сидят у топящейся печки (А. Ахматова и О. Мандельштам как прототипы) и слушают шум времени, шум огня, шум болезни человеческой и социальной, шум страдающей жизни, шум воды речной (озерной, морской; предпочтительное в метафорическом отношении — «речной»), шум воды небесной (дождь), шум смерти, шум горьких и тяжелых мыслей, шум слабеющего сердца («шумы в сердце»), шум поэзии, шум нерожденной / нерождающейся песни и т.д. В этом стихотворении соединились различные образы времени: времени как такового, времени человеческого, времени жизни, времени поэзии, времени вечности (времени, переходящего в вечность).

Данное стихотворение как знак и единица культуры соединило в себе традиции художественной и поэтической словесности: фольклора (колыбельная; текст содержит в себе приметы плача, песни, исповеди и духовной экспланаторности [объяснительности], раскрытия всей подноготной горького шума времени), литературы, стихотворчества, песнетворчества и поэзии. В этом стихотворении тоcка по мировой культуре трансформируется в тоску по утраченному золотому и серебряному веку литературы и культуры, в тоску по утрачивающемуся «раю» («Утраченный рай» Мильтона) и тоску по утраченной свободе отечественной культуры. Данный текст есть фрагмент культуры, измученной социальным ужасом нового двадцатого века. Кроме всего прочего, следует отметить следующее: именно этот текст является неизбежным звеном связи культуры Золотого века (и античности в том числе) и культуры, гибнущей в годы сталинского террора, но вдруг оживающей и крепнущей в период создания О. Мандельштамом стихотворных «Воронежских тетрадей».

Поэтическая гармония О. Мандельштама, таким образом, расширяется за счет функционирования (совместного, слаженного, соразмерного и упорядоченного) единиц этико-эстетической, поэтологической и культурологической сфер стихотворения. Поэтическая гармония в данном случае (и постоянно: в других текстах) есть связь данного текста, прежде всего, с культурой русской и мировой поэзией и с культурой в целом.

Произведенное исследование показало, что поэтическая гармония (как часть общей гармонии онтологической природы и ее частного вида — гармонии эстетической / художественной) — это один из существенных и материально выраженных признаков текста поэтического. Поэтическая гармония как один из ведущих признаков стихотворного (поэтического) текста будет рассмотрена в следующей главе.

 

_____________________________________________________

 

 

1 Мандельштам Н. Собрание сочинений в двух томах.. — Екатеринбург: Гонзо (при участии Мандельштамовского общества), 2014.

2 Струве Н. А. Осип Мандельштам. — Томск: Водолей, 1992.

3 Нерлер П. Con amore: Этюды о Мандельштаме / Павел Нерлер. — Новое литературное обозрение, 2014; Нерлер П. М. Осип Мандельштам и его солагерники. — М.: АСТ, 2015.

4 Лекманов О. Жизнь Осипа Мандельштама. Документальное повествование. — СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003; Лекманов О. А. Осип Мандельштам. — М.: Мол. гвардия, 2004.

5 Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама / поэта. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996.

6 Мандельштам О. Э. Слово и культура: Статьи. — М.: Советский писатель, 1987. С. 46–47.

7 Там же. — С. 48–54.

8 Там же. — С. 58.

9 Там же. — С. 66.

10 Там же. — С. 109.

11 Там же. — С. 125.

12 Там же. — С. 169.

13 Там же. — С. 172.

14 Мандельштамовская энциклопедия: в 2 т. [гл. ред. П. М. Нерлер, О. А. Лекманов]. — М.: Политическая энциклопедия, 2017. — 1 т. — 576 с.; 2 т. — 488 с.

15 Казарин Ю. В. Внутренний мир и миры Бориса Рыжего. — Москва; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2017, 2018. — 234 с.

16 Аверинцев С. С. Поэты. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. — С. 189–273.

Юрий Казарин. Поэтическая гармония. Часть первая 

Юрий Казарин. Поэтическая гармония. Часть вторая