Юрий Казарин. Поэтическая гармония. Часть вторая

Единицы просодии

 

Метрически (формально) стихотворение является хореическим (четырехстопный хорей, имеющий в каждом стихе те или иные отступления от хореического канона). Наличие в каждой строфе многосложных (три слога и четыре) слов, а также в начале строк союзов, союзных слов и местоимений (указательные) обеспечивает реализацию богатого ритма (по Андрею Белому — графический метод оценки поэтического ритма(1)), т.к. содержит в себе полуударные слоги, расположенные в точках обязательного для хорея слогового сильного, полного ударения. Всего в стихотворении 23 нарушения канонического хорея: 6 в первой строфе, 6 во второй строфе, 6 в третьей строфе и 5 в четвертой; эти отступления от хорея выражаются пиррихиями, а пиррихий — это ускорение метра. Таким образом, О. Мандельштам гармонизирует — на основе одновременно уподобления и расподобления метра и ритма — поэтический ритм, в котором метрические и ритмические фигуры, пересекаясь, образуют гармоничное единство метра и ритма, традиции и индивидуальности (новаторства). Такая метро-ритмическая гармония создает новое звучание и просодическое содержание стихотворения. Кроме того, строфоделение в тексте гармонично отображает реализацию и динамику сюжета денотативного (основа поэтической картины мира), сюжета музыкального, сюжета смыслового (семантического) сюжета лирического (эмоционально-психологического и духовного): звуки (на основе звукоподражания и звукоизображения) часов; «звуки» болезни (в стихотворении описывается вечер, когда О. Мандельштам с недомогающей, разболевшейся Анной Ахматовой топили печь(2)); звуки, издаваемые горящими дровами («звуки» огня, пламени, звуки мышей, грызущих дерево) и «звуки» времени («жизни тоненькое дно»); «звуки» памяти бытийной, бытовой, культурной, вообразительной; звуки дождя («речь дождя, воды»); «звуки» темноты, противопоставляемые звукам огня, пламени («черный шелк» дождя во тьме на крыше и «красный шелк» пламени); звуки, речи, огня, дождя, времени и просьбы о прощении, — которые «черемуха услышит / И на дне морском: прости»; «звуки» смерти, болезни и жизни, больной песнопением («в горячке соловьиной / Сердце теплое еще…». (О.А. Седакова так характеризует «дело песнопенья»:

 

Страшно дело песнопенья

для того, чей разум зорок,

зренье трезво, слово твердо

и над сердцем страх Господень.

 

Нужно петь, как слабоумный,

быстро, пестро, бесприютно,

нужно бить, как погремушка,

отгоняющая змей…

 

Ольга Седакова, стихотворение № 5

из цикла «Сказка, в которой почти ничего не происходит»)(3).

 

Таковы очертания сюжета денотативного, который соединяется с другими видами поэтического сюжета — и усиливается за счет гармонии сюжетов внутрипарадигмального характера, а также за счет гармонических пересечений, соответствий, смежности, системности, порядка и совершенства. Происходит не только усиление процессов гармонизации, но и системообразование поэтической гармонии (графика + звуковая форма + просодия). Кроме того, происходит расширение функциональной сферы гармонии, которая «готова» принять в свою систему другие виды поэтической гармонии.

Специфика, уникальность рифмы в этом стихотворении создает особое напряжение гармонии, усиливает энергию соразмерности и созвучности. Перекрестная рифма (женская — мужская) в первом, втором и четвертом катренах строится по модели а — в — а — в, но третий катрен рифм не имеет: О. Мандельштам здесь усиливает основное свойство общей гармонии — противоречие и противоположность, — которое становится еще одним источником столкновения частей целого. Нерифмованная строфа — это не ослабление узла созвучности, но расширение границ музыкальной и поэтической гармонии. Просодическая гармония здесь интенсифицируется почти во всех рифменных парах за счет звуковых несовпадений, которые, в свою очередь, напротив, усиливают созвучность (и формируют рифму смысловую) неточной рифмы. Ср.: «кузнечик — печка» (общее -ечк-), «точат — дочка» (общее -т/дочк-), «дно — челнок» (общее -д/чно-), «невинна — соловьиной» (общее -ин-) и «помочь — еще» (общее -’о/оч/’о). В таком ряду неточных рифм контрастно звучат рифма (единственная точная! — но примитивная, как в 18 в., глагольная) «шелестит — горит» и две нерифменные пары «бормочет — услышит» и «горит — прости» (хотя в последней паре наличествует обратная рифма / фрагмент рифмы «ор — ро»). Неточная рифма выражает больший объем музыкальности и семантичности. Специфическая и уникальная рифма в этом стихотворении становится одновременно и раздражителем, и начинателем, и движителем поэтической гармонии.

Таким образом, просодическая гармония (все ее элементы), основываясь на гармонии графической и формально-звуковой, становится частью нового (гармонического целого (триединого), нового гармонического образования графико-фоно-просодической природы.

 

 

Фонетическая и фоносемантическая сферы стихотворения

 

Фонетическую ось стихотворения (доминанту) составляет длинный ряд аффрикат Ч и шипящих Ш, Ж, Щ — 28 единиц. Именно эти звуки выполняют функцию аллитеративного характера, а также участвуют в формировнии анаграмматического ряда «час — ечк — шелест — шурш — ечк — шелк — мыш — жизн — очк — чел(нок) — чт — (рмо)чет — черн — чер(емуха) — слыш — (ни)чем — (по)мочь — (гор)ячк — еще». С учетом фонетики и семантики ключевых слов «часы-кузнечик», «печка», «красный шелк (горит)», «мыши (точат)», «жизни (тоненькое) дно», «отвязала мой челнок», «черный шелк (горит)», «прости», «смерть невинна», «ничем нельзя помочь», «в горячке соловьиной», «сердце теплое еще» возникает возможность интерпретации некоторых значений анаграмматического ряда, среди которых важными оказываются следующие:

Время проходит (идет), как болезнь.

Жизнь — сущность хрупкая и преходящая.

Бессилие, невозможность вмешаться в отношения между жизнью и смертью.

Смерть — сущность всесильная и невинная (не виновата в том, что кто-то умирает: это нормальная работа смерти).

Поэзия сильнее смерти («в горячке соловьиной / Сердце теплое еще…»).

И др.

Фоносемантические смыслы пронизывают все уровни единиц поэтического текста, они их усиливают и одновременно кодируют («маскируют»). Парадигма анаграмматических значений (чаще природа их — ассоциативного и фоносемантического характера) «растворена» в семантике единиц всех уровней и сфер текста. Сила пересекаемости фоносмысловых образований с другими семантическими выразителями и комплексами единиц — велика. Фоносемантическая и фоносмысловая гармония текста основывается на единой системе поэтической графики, звуковой формы стихотворения, единиц просодии: данная цельная система порождает новую разновидность поэтической гармонии — поэтической гармонии предъязыкового характера. Просодическая и фоносемантическая гармония — это синтезатор энергии гармонии, существующей в «доязыковых» единицах поэтического текста.

 

 

Деривационно-грамматические единицы

 

В словообразовательном отношении текст включает в себя систему (парадигму) уменьшительных словоформ именной лексики. Данная система состоит из двух формально схожих, но содержательно и словообразовательно различных групп слов: первая группа — лексемы уменьшительной и уменьшительно-ласкательной формы (например: печКа, тонЕНЬКое, дочКа, челнОК); вторая группа дериватов содержит в своих формах уменьшительные суффиксы, ставшие частью основы слова (этимологический аспект), но утратившие свое уменьшительное (и ласкательное) значение (например: часы-кузнечИК, ластОЧКа). Вторая группа слов с такими суффиксами уподобляется — семантически и стилистически — словоформам первой группы, что усиливает совместное функционирование данной лексики и интенсифицирует семантику уменьшительности, малости, слабости, хрупкости, «детскости» предметного мира, жизни и бытия в целом. Кроме того, меняется и грамматическое значение слов второй группы, которые воспринимаются как объекты небольших размеров, слабые и хрупкие: такие существительные, как «(часы-)кузнечик» и «ласточка», выражают в тексте под влиянием деривационного контекста первой группы слов новые (актуальные) грамматические значения и смыслы («нечто малое, слабое, хрупкое, милое, живое и беззащитное [перед смертью]»). В тексте, такими образом, формируется и выражается новый вид гармонии — гармонии деривационно-грамматического характера.

 

 

Лексико-стилистические единицы

 

Наличие в тексте уменьшительно-ласкательной лексики создает особую стилистическую напряженность стихотворения, приближая его в жанровом отношении к песне, к песенке, к колыбельной песне. Стилистика фольклорного жанра колыбельной здесь также явно выражается, во-первых, наличием неточной, «народной» рифмы, а также анаграмматическими повторами («что поют»; «что… точат», «что… бормочет»; «это… горит»; «это… отвязала», «это… горит»). Кроме того, дважды повторяется строка «это… шелк горит» — в первом случае «красный шелк», во втором — «черный шелк». Песенность стихотворения усиливается тем, что третья строфа является кодой (и музыкальной, и вербальной, и смысловой: строка «Что на крыше дождь бормочет» рифмуется с первым и третьим стихами второго катрена («точат» — «дочка» — «бормочет»). Именно третья строфа (в песне — куплет) содержит в себе метафору сказочно-мифологического характера (антропоморфия: «дождь бормочет», «черемуха услышит» [«и на дне морском», «прости»]). Стилистически стихотворение имитирует деятельность воспаленного болезнью сознания (лирический субъект топит печь вместе с простуженным [«лихорадка шелестит»] другом (прототип — Анна Ахматова), а также фонетически, ритмически, фоносемантически, деривационно и грамматически изображает шепот, бормотание, звукопроизводство вообще — на грани болезненного бреда («шуршит сухая [«больное горло пересохло»] печка»; «красный / черный шелк горит»; «мыши точат // Жизни тоненькое дно»; «ласточка и дочка // Отвязала мой челнок» [«на берегу реки, на реке, на Стиксе?»]; «на крыше дождь бормочет»; «черемуха услышит // И на дне морском» и др.). Множественный, сложный, комплексный характер стилистической гармонии стихотворения способствует реализации бесконечного ряда смыслов, развивающихся и выражающихся на многоуровневой основе действия поэтической гармонии в данном тексте.

 

 

Лексико-смысловые единицы: поэтическая идеография

 

Метод поэтической идеографии основывается на общей теории и методологии идеографических исследований и, в частности, на методах литературно-художественной идеографии (термин предложен проф. Л.Г. Бабенко). В основе поэтической идеографии лежит исследование тематических (денотативных), функционально-семантических классов и групп лексики в поэтическом тексте. Цель поэтико-идеографического анализа — выявление и определение функционально-семантической специфики в лексико-денотативном, лексико-семантическом и функционально-семантическом пространстве поэтического текста .

В стихотворении представлена лексика, входящая в различные функционально-семантические классы слов, — перечислим их:

1.   Функционально-семантическая сфера «Время» («поют», «часы-кузнечик», «дождь», «бормочет», «[черный] шелк», «горит», «[ничем нельзя] помочь»).

2.   Сфера «Болезненное состояние», «Слабеющая жизнь» («лихорадка [шелестит]», «[красный шелк] горит», «точат [мыши зубами]», «дно жизни [тоненькое]», «[ласточка и дочка] отвязала [мой] челнок», «черный шелк», «горит», «[на крыше] дождь», «бормочет», «[на] дне [морском]», «[ничем нельзя] помочь», «горячка [соловьиная]», «сердце», «теплое [еще]»).

3.   Сфера «Смерть» («лихорадка», «красный шелк», «черный шелк», «[зубами мыши] точат», «жизни [тоненькое] дно», «[ласточка и дочка] отвязали», «челнок [мой]», «черемуха», «услышит», «на дне [морском]», «прости», «смерть [невинна]», «[ничем нельзя] помочь», «в горячке», «[сердце] теплое еще»).

4.   Сфера «Поэзия» / «Песнопенье» («поют», «шелестит», «шуршит», «горит» [2 раза], «бормочет», «услышит», «[в] соловьиной [горячке]»).

 

Все указанные функционально-денотативные / семантические сферы пересекаются: такие лексемы, как «поют», «бормочет», «горит», «дно [жизни]», или «жизни [дно]», «шелк», «услышит» и др., — функционируют одновременно во всех сфера, что способствует формированию множественной и одновременно единой, монолитной — в функциональном, денотативном и семантическом отношении — лексической, контекстологической и текстовой основы появления и реализации поэтической гармонии.

Лексическая семантика в этом стихотворении полиинтерпретативна: лексика реализует универсальные смыслы «жизнь», «смерть», «поэзия / песнопенье, творчество», которые имеют бесконечное множество вариантов декодирования, осмысления, понимания, представления и объяснения / интерпретации. Функционально-семантическое / денотативное пространство стихотворения является уникальным, т.к. все четыре сферы («Время», «Жизнь», «Смерть», «Поэзия») доминируют в организации всей лексико-смысловой системы текста. В данном случае существует несколько вариантов представления указанного пространства поэтического текста в процессе выявления ядерной, приядерной и периферийных зон данных функционально-семантических полей и сфер: ядро — «Время», приядерная зона — «Жизнь, «Смерть», «Поэзия»; или ядро — «Поэзия», приядерная зона — «Время», «Жизнь», Смерть»; или ядро — «Жизнь», приядерная зона — «Время», «Смерть», «Поэзия». Универсальность — это один из главных признаков функционально-лингвистической и эстетической специфики и поэтического текста, и поэтической гармонии. Поэтический текст О. Мандельштама состоит из лексических доминант: в нем нет ничего второстепенного и периферийного, — именно такое свойство поэзии О. Мандельштама способствует появлению и реализации огромной энергии поэтической гармонии, имеющей явную индивидуально-авторскую природу.

 ___________________________________________________________

 

1 Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма. Т. I. — М., 1994.

2 Мандельштам О.Э. Собрание стихотворений 1906–1937. — М.: Рутения, 2017. — 560 с; ил. — С. 374.

3 Седакова О.А. Четыре тома. Т. I. Стихи. — М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. — 432 с. С. 268.

 Юрий Казарин. Поэтическая гармония. Часть первая

 Юрий Казарин. Поэтическая гармония. Часть третья