Льёт прохладу полнолунья

в омут зелья сонных трав

прозорливая колдунья,

в ожидании расправ.

 

Говорили, что священны

лепестки и жар огня.

И горели нощно, денно

ведьмы, бюргеров кляня.

 

Будоражат муки плоти,

пожираемой костром.

Воздух густ на эшафоте,

ужас в гомоне людском.

 

Не медведей криволапых,

но приличных всё людей

растлевает страсти запах,

будто зов звериный в ней.

 

За кривой гримасой пряча

желчь порока и греха,

норовят себе «на сдачу»

к кружке пива – потроха.

 

Может быть, и вы умрёте,

смерть – она сладка, как лесть.

Но урчит пивной животик –

хочет тихо счастье съесть.

 

Лица в сумерках чернеют.

Или гарь настолько зла? –

прилипает тем сильнее,

чем невиннее зола.