Воспоминание о Грузии

Кавказ встречал нас свежим ветром с гор,

в долинах знойная земля пылала жаром,

на перевалах удивлённый взор

снег наблюдал, и жадно грудь дышала

особенной, пьянящей высотой,

как тем вином, что в Ципе подавала

грузинка-девочка нам смуглою рукой.

Мы, трогая прохладу кувшина,

вино протяжно пили и молчали...

И странные селений имена

нам открывались смыслом изначальным.

А с гор стекали шумные стада,
и воздух красной пылью наполнялся,
гортанной речью, звуками кнута...
Пастух на мой вопрос: – Куда?
мне что-то прокричал и засмеялся,
махнул рукой и тотчас потерялся
средь пыли, криков, звона бубенцов.

Вот так из поколенья в поколенье
они идут дорогами отцов.
Неведомы им страхи и сомненья.

Не помню я– в каком из тех селений
навстречу вышел мальчик, лепеча,
протягивая сладкий плод в ладони.
Рождённый в мире без вражды и крови,
он нёс добро – начало всех начал.

И выбегала молодая мать,
готова от смущения зардеться...
Но красок нет таких, чтоб описать
всего двоих – мадонну и младенца!

А Грузия звала нас дальше в путь,

в столицу древнюю, где монастырь печальный,

в котором юноша монаху-старику

шептал своё последнее желанье.

И, наконец, Дарьяльское ущелье

нас принимало в сумрачность свою,

где мутный Терек с тщетной жаждой мщенья

волною бил скалистую броню.

Закрытый тучами Казбек нам показался строго

на миг один, и снова только тьма.

Прощанье с Грузией, последние слова,

молчание перед дорогой дальней...

Спасибо же, что в закоулках сна
ты явишься таким воспоминаньем!
И светом вновь наполнишь мне глаза,
и солнцем напоишь мое ненастье,
и то, что было много лет назад,
покажется мне настоящим счастьем.

И сколько бы не утекло воды с тех пор,
но если вдруг печаль мне сводит плечи,
идёт ко мне кудрявый мальчик с гор
и что-то шепчет на своем наречье.