Без упоения и страха,
как неразумный отрок в тьму,
войдёшь ты в осень патриарха –
себе неведом самому,
ведом Поводырём незримым
за вдохом вдох, за шагом шаг.
Мелькают вёсны, мчатся зимы,
но осень длится, не спеша.
И, кроме памяти, нет ноши,
но этот скарб всё тяжелей.
От собеседников дотошных –
ветров и жалящих дождей,
не утаить ни сна, ни строчки,
ни шкафа, ни скелетов в нём.
И мир, на языках сорочьих
с ума сходивший день за днём,
замрёт, умолкнет, растворится –
лишь ветер шепчется и дождь,
как будто шелестят страницы,
а ты над пропастью идёшь.
Цирк, бестиарий, пляски бестий,
война, гул торжищ – век такой,
но брезжит, брезжит свет небесный,
и в нём господство и покой.
Так сердце привыкает к ноше,
глаза вбирают тихий свет,
и Поводырь твой огорошен
тем, что взаправду смерти нет.
- Остановись! - зашепчет ветер.
- Останься! - забормочет дождь.
Но осень светится и светит,
и ты вглубь осени идёшь.