Мерехлюндия

Небо огромное, даль без границы.
Ходит там странницей сфера шершавая -
топка, что брызжется лавой и пеплом.
Души взметаются в ясность прозрачную.
Плоть растекается чёрными реками,
либо расплавом течёт из Эребуса...
Перед горнилом за душу цепляется -
выпустив душу, закорчится в пламени.
В вечном союзе духовность не может -
так заповедано - сжиться с реальностью. -
Видно, что в вещности скрыта греховность.
Видно, в духовности есть легкомыслие...


Манифест

Жизнь - будто сутолока в вечной пробке.
Жизнь - будто выколотка тонкой жести.
Не баловень судьбы, не мастер лести,
я, спотыкаясь, шёл по узкой тропке.

Друзья утеху находили в стопке.
Я на вершины гор глядел в Мацесте
и про себя мечтал об Эвересте,
но вставлен был всегда в тугие скобки,

так не бывал ни в Ницце, ни в Триесте...
Я видел смысл в марксистском Манифесте. -
Тот пик, сжимаясь, стал не выше сопки.

Щекочут небо мощные коробки.
Нью-Йорк, Китай, Россия - в каждом тресте
сидят хозяева вселенской топки... -

Так приглашают нас туда всех вместе,
(пусть пандемия, пусть война - не робки),
когда пинками, а когда честь честью.

А то и сами в ужасе ждут трёпки.
В балу надежд, бесовской лжи и мести
дудит сам Дьявол, Ангел - при челесте...


Монументы

В восторге пьяный наркотический притон.
Насквозь фальшивые наследники Лумумбы
свергают нагло монументы, будто тумбы. -
Глаза громилам намозолил Джефферсон.

Дай волю им, - и будет свергнут Вашингтон.
Уже давно возненавидели Колумба.
Смеясь, заплёвывают площади и клумбы,
громят наследие восславленных времён.

А кто-то подлый вдохновляет их опрометь.
Кому-то лень усовеститься и подумать:
какой кошмар потом смутит спокойный сон,

какая будет кровь, какой взметнётся стон,
где оскорбляется священнейшая память.
Великую страну толкают под уклон. -

И не боятся злую глотку оскоромить,
когда истошно понесли со всех сторон,
что в чёрных ДУШАХ - правота и свой резон.


Надоеда

Любой из светлых дней для нас - презент.
Нам в радость, если небосвод хрустальный
и в каждом миге сногсшибательный момент:
сперва прощальный, а потом - начальный,

но раздражает вредный мнительный агент,
обозреватель перспективы эпохальной,
где множится миллиардерский контингент,
но несменяем заводила бальный...

Какой-то блогер - злостный элемент
суёт свой нос в наш распорядок спальный...
Опасный несуразный прецедент:
"Что то за дознаватель завиральный ?
И отчего он столь настырный и нахальный ?
С чего клевещет на оплот наш идеальный ?

О чём мечтают поэты.

Поэт, интересуясь сутью
и смысл поэзии ища,
в ней рёбра щупает, как прутья,
то рвёт с неё листву плюща.
Другой, сорвав с неё лоскутья,
с призывом сладостным свища,
ловить клиентов на распутье
выводит Музу без плаща.
Так Мир, пленившись баламутью,
хоть и бездумна и тоща,
то сластью полнится, то жутью,
стишки по строчкам растаща.
Певец, пленивший Свет строками,
мечтает славиться веками.

Увы, не вечен человек...

Увы ! Не вечен человек.
Он сроком жизни ограничен.
Но человечий голос зычен -
ему бывает тесен век.
И, если он не закавычен,
так дан ему большой разбег -
тысячелетия, парсек -
и резонанс его космичен.
Бессмертный гимн - ценнейший чек,
от всех дешёвых слов отличен.
И от хулы и зуботычин
не смолкнет мудрый древний грек.
Он не пойдёт спросить - в Союз, -
во что одеть Богинь и Муз.

Евангелие без чудес

Палаты претора. Вошёл центурион.
Хозяин нездоров. Измученный мигренью,
страдая в кресле, полный возмущенья,
он спором с наглым фарисеем утомлён.
У претора немалый властный трон,
и вдруг церковник, представитель населенья,
оспорил принятое претором решенье -
щадит разбойника, поправшего закон !
Жрец хочет, как велит синедрион,
явить народу в целях усмиренья
не казнь злодея за кровавые свершенья,
а смерть безумного, чей жалкий бред смешон.
Позорнно сдавшись, претор вымыл руки:
его терзают нравственные муки.

"Скажи мне, воин, - претор говорит, -
готовы ли мы к грозному отмщенью ?
Не посрамится ли твоё подразделенье ?
Не выйдет ли не зрелище, а стыд ?" -
"Наш легион не заслужил обид.
Он вымуштрован всем на удивленье.
Он беспощаден в деле истребленья,
и наказания никто не избежит.
Клянусь, хотя мне хвастаться претит:
пройдут века, придут другие поколенья, -
про ужас этой казни, без сомненья,
хоть с чем сравни ! - Он будет не забыт...
Доверь нам это действо без боязни.
Нам не в новинку ни бои, ни казни".

"А как ты, воин, смотришь на жрецов ?
Своих и здешних ? - Отвечай мне смело.
Творят ли то что Небо им велело ?
Не лжёт ли нам та свора наглецов ?" -
"По мне и для подвластных храбрецов
святая власть - не олимпийская капелла,
а Император, покоряющий пределы,
строитель храмов, колизеев и дворцов.
Я - воин, чтущий подвиги отцов,
не волк без разума, живущий очумело;
я доблестно служу порученному делу
и твёрдо помню, из каких вспоён сосцов.
Смету любую вредоносную паршу
и что ты мне скомандуешь свершу."

"Меж осуждённых - нищий сумасброд,
опасный Риму в самой малой мере.
К чему казнить такого ? Мы - не звери.
Я думаю: пусть лучше он уйдёт.
Клевещут, что смутил он нищий сброд.
Престижу всех святош грозят потери.
С того и взбеленились те тетери.
Пора их злости сделать укорот.
Не дать ли парню самый пьяный мёд,
и пусть он спит в какой-нибудь пещере.
Не будем потакать угрюмой здешней вере.
Без пользы Риму, если он умрёт !"
"Нет, претор, мы должны внушать здесь страх.
Не будем действовать спроста и впопыхах.

Я вижу выход, и ему ты будешь рад.
Мы задержали подлого кретина.
Тот бравый представительный детина
забрался ночью в Гефсиманский сад.
Он, оказавшись деньгами богат,
там отыскал скрипучую осину
и сам себе назначил жалкую кончину,
заслушавшись, о чём те шекели звенят.
За тем пророком он бродил везде как брат,
с ним вместе шёл сквозь горы и равнины.
Вожак, в ком видели Господня Сына,
был предан им за мзду и стражниками взят.
Легионеры не делили тех монет:
жрецам подбросили смердящий их кисет"...

Теперь нам есть кого распять -
трепещущая жертва есть в замену.
Позорный грех имеет цену:
отделан так, что не узнает мать...
.....................................

Земля вздымалась. Реки мчались вспять.
Волна морская обращалась в пену.
Глубокий океан исторг скорпену,
готовую Вселенную пожрать.
В кипящей бездне стлалась непроглядь.
Весь мир, как обращённый в сцену
горел стогом иссушенного сена.
Разгромленного было не собрать...
Две женщины вошли в укромный грот.
К убитому пришли. И видят: он живёт !

Cвершилась роковая месть.
Наполнился собачьим лаем
Подавленный Ерушалаим.
Теперь легенд о том не счесть.
Весь Мир накрыла злая весть.
Всех перипетий мы не знаем.
Веками спорим и гадаем.
Всех странных бредней не прочесть.
В чужие души трудно влезть.
Одних клеймим и проклинаем.
А тот, в ком мы души не чаем,
иным из них воздал бы честь.
И та земля, отнюдь не дальний край,
во всех умах - то Ад, то Рай.

Ученики явились поутру.
Какие были охи ! Что за ахи !
Он их напутствовал. Они бежали в страхе.
Пророк махнул им, ставши на юру.
Пожар оставил жгучую жару.
Босые ноги запылились в прахе.
Он был в одной изодранной рубахе.
И стая коршунов вела над ним игру.
Он тихо брёл на диком том смотру.
Глядел с тревогою на их прыжки и взмахи.
Товар был явно не для  свахи.
Как суслик, был бы рад сыскать нору.
Он шёл, дивясь своей неслыханной судьбе.
Гадал и задавал вопросы сам себе.

Ему лепёшку протянул седой старик,
бродяга, что слонялся по базарам
и о судьбе вещал там всем почти задаром.
Но видывать таких, как Этот, не привык.
Жалея парня, развязал язык:
"Ты внешне будто замутнён угаром,
не то побит и устрашён кошмаром.
Ты - как сошёл с креста... Откуда ж ты возник ?
Я буду долго помнить этот миг.
Меня как будто обварило варом.
Ты будто бы обучен тайным чарам
и всех к себе притягиваешь вмиг". -
"Увы ! Старик, твои слова - не бредь.
Я был приговорён прилюдно умереть !"

"Не ты ли пламенный воинственный пророк,
наследник славного святого Иоанна,
крещённый им в стремнине Иордана.
Ты, видно, к нам сюда пришёл в недобрый срок.
Не ты ли косность ложных взглядов превозмог,
суть истины вещал народу неустанно,
вскрывая вред тлетворного обмана,
и людям обещал спасенье от тревог.
Ты Мир от злой вражды и войн предостерёг.
Твой голос полетел за океаны.
Врагами принят ты за вредного смутьяна...
В итоге ты теперь Спаситель наш и Бог.
Стараньем тех, кем был ты осуждён,
ты сказочной судьбою одарён.

Идёт боренье гроз и роковых чудес,
и мы не ведаем, где дальше будем.
Тебе не нужно возвращаться к людям,
держись достигнутых в своих мечтах Небес.
Премудрость бытия - дремучий тайный лес.
Мы сотни крепостей и вязь теорий грудим.
Мы то ошибочно, то здраво судим
какой сплетается космический процесс.
Нас радует прогресс, потом идёт регресс.
Мы ждём бессмертия, но зря надежды студим.
Взываем к гениям, но злобных духов будим.
Взыскуем блага не поняв, в чём должный интерес.
Земная карусель - планета едких гроз.
В минуты грёз нисходит к нам Христос...


Поэты и ангелочки.

Упражнялись ангелочки
в сладкозвучном пении.
Феты пачкали листочки
вплоть до почернения.

Красовались ангелочки
в белом облачении.
Сладкопевцы возле бочки
млели в упоении.

Собирались ангелочки
на благие бдения.
Все Петрарки дни и ночки
были в умилении.

Славя Небо, ангелочки -
все в одном стремлении,
а Земля мутит все строчки
скепсисом сомнения.

Восславляют ангелочки
мирные решения.
Рифмачи трясут звоночки
в самом разном рвении.

Умилялись ангелочки:
звали к единению,
а иной писака с кочки
гонит всех в сражения...

У кого-то заморочка -
целовать любого в щёчку.
У другого цель - замочка:
Карабах - Арцах - и точка !