ПРИТЧА ОБ ОТПУЩЕННОМ ВРЕМЕНИ

Уходили по одному. Уходили навсегда, а возвращались слишком рано или слишком поздно, предсказуемые и обесцвеченные. Привычно заглядывали в Её зеленоватые зрачки – застекленные пустоты неузнавания, и не находили своих отражений, оставленных на пожизненное хранение.

А она хоронила сумеречную память о них на потайных именных полках в полуистлевших свитках, припудренных фиалковым прахом.

Светлую память она берегла от неминуемого тлена монотонности, от безысходности осенней измороси и назойливого солнечного любопытства. Ее не слишком общительный дом невидимо населяли странные вещицы самого невообразимого назначения: расческа для одуванчика, аквариум с перламутровыми улыбками, кружевные тени для послеобеденного сна на свежем сене, толковый словарь редких птичьих трелей, громоздкий старомодный зонт, весь в пробоинах от звездного ливня, полупустой флакон со жгучей настойкой июльского марева над подсолнуховым полем и даже тоненький карманный путеводитель по краю пропасти.

Уходили и возвращались, не ведая, о том, что лишь невозможность, невозвратность, неисполнение могли уберечь их от досадного заедания в часовом механизме вечности, от скучной очевидности завтрашнего «более-менее».

Она ревниво оберегала свою обособленность от раз и навсегда заведенного порядка вещей, от болтливого течения общественно-полезной жизни, хотя и страшилась абсолютного одиночества. В самые пустые и зябкие дни, безотчетно спасаясь от гибельной сырости и подвальной тоски по весеннему восхождению, Она сворачивалась калачиком в пуховом коконе одеял и спала до полного изнеможения, пока многоцветье порхающих снов не становилось нестерпимо ярким для закрытых глаз.
Не спала, а плыла на необитаемом острове постели. Её небом питаемая связь с бодрствующим миром едва заметно пульсировала под русым завитком на безмятежном виске.

Он был не из тех, кто хотя бы однажды так стремился ее разбудить. Он не был любопытен настолько, чтобы на ходу неосторожно заглядывать в незашторенные откровения, и имел все основания считать себя взрослым, умным и волевым человеком.
Как с Ним могла приключиться такая нелепая непростительная неслучайность?
На полпути к большой и серьезной цели Он присел всего на минуту на самый краешек цветущего луга, еще мокрого от Её ресничной росы, и вдруг зажмурился от радужной игры солнца во влажной сердцевине водяной лилии. Откуда в черте дымного мегаполиса этот волнующийся травяной ковер, головокружительная русалочья заводь и неправдоподобная цвето-чаша, объяснять бесполезно, и нить логических рассуждений беспомощно повисла светящейся паутиной между гибкими береговыми тростинками.
Полыхнул грозовой воздух, всколыхнулось до самых звездных глубин полуденное небо, пошел теплый нежданный дождь, юркие водяные змеи заскользили под воротник, сладко жаля под самое сердце, и медленные солоноватые волны беспамятства накатили на ясное безоблачное сознание, смывая четкие очертания букв в расписании завтрашнего дня.
Когда Она проснулась от душного летнего одиночества, Они уже шли рука об руку по незнакомой безлюдной местности, едва касаясь друг друга еще сонным боковым зрением, и не замечая, как раздваивается далеко впереди та единственная дорога, по которой Они могли бы идти и идти, если бы не было на земле государственных границ, таможенных деклараций, общественных устоев, залов ожидания, уровня жизни, пособий по безработице и здоровых амбиций цивилизованной личности.

Остановившись на распутье, Он услыхал предупредительное тиканье невидимой заводной кукушки и вспомнил, что забыл самое главное. И самое главное - уже никогда не сможет забыть этот час (день, или год?) осознанного беспамятства. И всё самое главное уже никогда не сложится, не состоится, не совпадет по времени с остановкой дыхания жаркой листвы в краткий миг грозового ожидания.
Сложится или нет состояние, состоится ли наиболее сложное, совпадут ли нежелания и невозможности, Он всегда волен бросить все и вернуться в начало пути.

Но Он не может, не должен, не в праве терять настоящее время, иначе будущее время потеряет Его самого. А часовые стрелки неминуемо приближались к зениту зрелости.

Она знала - Он вернется, когда облетят нежные лепестки бабочек-незабудок, плывущих на прошлогодний свет, в непроглядной туманности Её безутешных снов. Когда затянется ряской живая вода в аквариуме, полысеют седые одуванчики, и колкий ветер будет носить подсолнечную шелуху по новым улицам старого города. Он придет, и уже никогда не будет слишком поздно и Она никогда, никогда не заснет без Него в своем пуховом коконе возвращенного одиночества.

Он знал, что это будет еще одна ошибка. Он знал Её даже лучше, чем себя, ему казалось, что Он все предусмотрел…
Отпущенные мгновения, дни, недели … годы будут положены на банковский счет «до востребования».

И еще Он хотел, чтобы Она носила Его часы, на тонком запястье - символ бесконечного возвращения, - по нескольку раз в день Она будет смотреть на заключенное в сверкающей оправе напоминание, сплав вечного и хрупкого: «ВРЕМЯиСТЕКЛО» - четко и ясно, как озарение спящего разума.

И Он всегда помнил – любая попытка возвращения была бы самообманом.
Давай поверим, что мы сюда непременно вернемся когда-нибудь завтра!
Она боялась, что Он не обманет Её никогда.

Не успеет состарится новогодняя плеяда юных лун, как зазеленеют золотые горы палой листвы и вернутся в родительские кроны перезимовавшие листья, благодарный весенний дождь прольется с цветущих садов на теплые кучевые облака, и навстречу новому счастливому утру зальется горячими красками восходящей зари западный край майского неба.

Через много дней, месяцев и лет Он принес Ей на день рождения душистую охапку свежих сиюминутных планов на будущее.
Могла ли Она принять столь дорогой подарок?
Могла ли, не имея даже самого серенького и незатейливого будущего, твердо и решительно отказаться?
Научилась ли Она отказывать Ему за долгие годы глубоких заснеженных снов?
Мог ли Он остаться не узнанным, как те, что возвращались до Него?

Он сумел бы ответить на все незаданные вопросы, но Она уже давно не смела чего-то ждать. Потому что, будучи свободен от земного притяжения, Он должен был подниматься по крутой рискованной лестнице, ведущей к заоблачной вершине замыслов. Блистательная вершина манила и удалялась, но не настолько, чтобы потерять чарующую прелесть осязаемого соблазна.

А Она сидела на обрыве не ведавшей берегов речи, и отпускала на ветер сложенные самолетиками иносказания. Они легко скользили в восходящих воздушных потоках до тех пор, пока встречный ветер не расправлял их полупрозрачные крылья, и тогда они разлетались по всему свету в вечном поиске иллюзорного смысла.

Он устремлялся, а Она оставалась,
Он преодолевал, а Она погружалась,
Он открывал и перелистывал пестрые страны, а она вырывала пустые страницы
из-тысячи-ни-одной-ночи.

Когда Он миновал девятый часовой пояс, золотые стрелки Её часов дрогнули и слились навсегда в вечном согласии.

Они спали порознь не так долго и не так уж несчастливо и не проснулись в один день.
Их земные жизни разделял океан - Великий Океан Несвоевременности.

Нелли Воронель (Ткаченко), 2003

Сертификат Поэзия.ру: серия 337 № 15324 от 29.04.2003

0 | 1 | 2925 | 14.11.2024. 06:59:49

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []