Cуинберн - 4 Август и Утопленные

Суинбёрн Август
(С английского).

Четыре яблока созрели:
два золотых, а два - алели.
Внутри бродил в них свежий сок,
и каждый яблочный листок
уже коробился кургузо,
как в поле стебли кукурузы.

Приятным запахом сполна
вокруг почти упоена
вся роща - с чуткими губами:
ветвями, травами и мхами.
Отраден чудный окоём,
хоть в светлый день, хоть под дождём.

Висят плоды с их духом пряным.
Любуюсь золотым и рдяным.
В укромности в разгаре дня
сыскалось место для меня.
А Солнце с неба жжёт немило
и вот всю зелень усыпило.

И листья золотом зажглись,
и осенилась даль и близь.
И песня рвётся с губ упрямо.
Я чую поступь милой Дамы.
Пришла б скорей ! Во мне мечта -
она вселилась и в уста.

Как в серебристой атмосфере,
когда светло, по крайней мере,
в безмолвных августовских днях,
звучало всё в полутонах,
и кукуруза при Луне
казалась золотою мне.

Душа в восторге трепетала,
ища в симметрии садов
путей к гармонии миров.
Когда Луна цвета меняла,
так слаще всех земных хоров
был звук небесного хорала.

Но до Луны была пора,
что всё упрямилась жара.
Я подошёл, чтоб опереться,
к стволу, что больше был по сердцу:
Его цвета манили красотой -
зелёный, красный, золотой…

Я лёг. Сгустились ароматы.
Роса блистала желтовато.
Стекалась пятнами воды
и на листву, и на плоды.
И ветерок летал игриво.
Он не сменил свои мотивы.

Листва влажна. Плоды - под ней,
а подо мною - крепь корней.
И тёплый мох, на чём лежу я, -
почти как золотые струи
воды в немом потоке дней.
А зов Любви был всё сильней...

Четыре яблока висят.
Цвета их манят каждый взгляд.
В них спелый буйный сок искрится
c оттенком кос моей Царицы.
В них яркость золотых стеблей,
что в жатву полнят ширь полей.

Суинберн Август (исправленный вариант).

Четыре яблока созрели:
два золотых, а два - алели.
Внутри бродил в них свежий сок,
и каждый яблочный листок
по цвету выглядел не деле,
как кукурузный стебелёк.

Приятным запахом сполна
вокруг почти упоена
вся роща - с чуткими губами:
ветвями, травами и мхами.
Как чудно выглядит она
порою даже под дождями !

Висят плоды с их духом пряным.
Любуюсь золотым и рдяным.
В укромности в разгаре дня
сыскалось место для меня.
Как мне не стать немножко пьяным,
где яблоки висят, маня ?

И листья золотом зажглись,
и осенилась даль и близь.
И песня рвётся с губ упрямо.
Я чую поступь милой Дамы.
Приди ж скорей, не задержись !
Зову и жду тебя упрямо.

Всё шло в умеренной манере -
как в серебристой атмосфере.
В безмолвных августовских днях,
звучало всё в полутонах,
но ночью, под луной, в пленэре
горело золото в снопах.

Душа в восторге трепетала,
когда Луна цвета меняла.
Кругом в симметрии садов
был след гармонии миров.
С самих небес неслись хоралы
стройнее всех земных хоров.

Но до Луны была пора,
что всё упрямилась жара...
Я подошёл, чтоб отдышатья
под крону, где была прохладца
да шелест - славный, до утра,
при том и листья золотятся.

Я лёг. Сгустились ароматы.
Роса блистала желтовато.
Стекалась пятнами воды
и на листву, и на плоды.
И ветерок всё дул завзято,
но не менял свои лады.

Плоды нежны. Листва влажна.
А корню мягкость мха важна,-
тем бытие его согрето, -
как для воды потоки света,
идущие с небес до дна;
как век его Любви Поэту.

Четыре яблока висят.
Цвета их манят каждый взгляд.
В них спелый буйный сок искрится
с оттенком кос моей Царицы.
То золото - великий клад -
амбары собранной пшеницы...

Cуинбёрн Август (второй исправленный вариант).

Четыре яблока созрели:
два золотых, а два - алели.
Внутри бродил в них свежий сок,
и каждый яблочный листок
по цвету выглядел не деле,
как жёлтый хлебный стебелёк.

Приятным запахом сполна
вокруг почти упоена
вся роща - с чуткими губами:
ветвями, травами и мхами.
Как чудно выглядит она
порою даже под дождями !

Висят плоды с их духом пряным.
Любуюсь золотым и рдяным.
В укромности в разгаре дня
сыскалось место для меня.
Как мне не стать немножко пьяным,
где яблоки висят, маня ?

И листья золотом зажглись,
и осенилась даль и близь.
И песня рвётся с губ упрямо.
Я чую поступь милой Дамы.
Приди ж скорей, не задержись !
Зову и жду тебя упрямо.

А в полдень мне была видна
серебряная пелена.
В безмолвных августовских днях,
звучало всё в полутонах,
но ночью, как взошла Луна,
горело золото в снопах.

Душа в восторге трепетала,
когда Луна цвета меняла.
Кругом в симметрии садов
был след гармонии миров.
С самих небес неслись хоралы
стройнее всех земных хоров.

Но до Луны была пора,
что всё упрямилась жара...
Пришлось, чтоб отдышалось тело
внимать всю ночь, как шелестела
густая крона до утра,
пока та вся не заалела.

И вот совсем смирился зной
Роса блистала желтизной.
Стекала струйками воды -
и на листву, и на плоды.
Резвился ветер озорной,
но не менял свои лады.

Плоды нежны. Листва влажна.
А корню мягкость мха важна,-
тем бытие его согрето, -
как для воды потоки света,
идущие с небес до дна;
как век его Любви Поэту.

Четыре яблока висят.
Цвета их манят каждый взгляд.
В них спелый буйный сок искрится
с оттенком кос моей Царицы.
То золото - великий клад -
амбары собранной пшеницы...

Swinburne August

There were four apples on the bough,
Half gold half red, that one might know
The blood was ripe inside the core;
The colour of the leaves was more
Like stems of yellow corn that grow
Through all the gold June meadow’s floor.
 
The warm smell of the fruit was good
To feed on, and the split green wood,
With all its bearded lips and stains
Of mosses in the cloven veins,
Most pleasant, if one lay or stood
In sunshine or in happy rains.
 
There were four apples on the tree,
Red stained through gold, that all might see
The sun went warm from core to rind;
The green leaves made the summer blind
In that soft place they kept for me
With golden apples shut behind.
 
The leaves caught gold across the sun,
And where the bluest air begun,
Thirsted for song to help the heat;
As I to feel my lady’s feet
Draw close before the day were done;
Both lips grew dry with dreams of it.

In the mute August afternoon
They trembled to some undertune
Of music in the silver air;
Great pleasure was it to be there
Till green turned duskier and the moon
Coloured the corn-sheaves like gold hair.
 
That August time it was delight
To watch the red moons wane to white
’Twixt grey seamed stems of apple-trees;
A sense of heavy harmonies
Grew on the growth of patient night,
More sweet than shapen music is.
 
But some three hours before the moon
The air, still eager from the noon,
Flagged after heat, not wholly dead;
Against the stem I leant my head;
The colour soothed me like a tune,
Green leaves all round the gold and red.
 
I lay there till the warm smell grew
More sharp, when flecks of yellow dew
Between the round ripe leaves had blurred
The rind with stain and wet; I heard
A wind that blew and breathed and blew,
Too weak to alter its one word.

The wet leaves next the gentle fruit
Felt smoother, and the brown tree-root
Felt the mould warmer: I too felt
(As water feels the slow gold melt
Right through it when the day burns mute)
The peace of time wherein love dwelt.

There were four apples on the tree,
Gold stained on red that all might see
The sweet blood filled them to the core:
The colour of her hair is more
Like stems of fair faint gold, that be
Mown from the harvest’s middle floor.