Фауст лезет на стены...

                I

Полночь не столь молодёжи рада,

сколько тем, для кого догорает лампада.

Я охвачен бессонницей, ржавый ключ

в дверях повернув и ругаясь матерно. 

С виду точь-в-точь манекен в одежде.

Одинок и нетрезв. Чтобы встретиться, прежде

надо, Вагнер, поскольку февраль колюч,

дождаться весны. Подо мною вмятина

дряхлого кресла, откуда пленный

безучастно взывает к тебе, суть явлений

за окном препарируя. Мысли вслух

натянуты этой зимой на борозды

мозга, как нить паутины хлипкой.

Или рот, что до боли растянут улыбкой.

Или струны скрипичные. Взгляд мой сух

на то несмотря, что печальней повести

комната эта, поди, не знала.

Я давлю свою тень, поджидая финала

опостылевшей жизни, который мне

судьбой уготован. На горе семени  

спрятав себя среди стен от ветра,

в полумраке сижу. Данной комнаты недра –

наблюдательный пункт. Я ищу в окне

движения. В общем, завис во времени.

Видишь ли, тянет побыть вне света.

Так сказать, ухватиться мечтою за лето,

находясь, между делом, в тисках зимы

лютующей. Что в основном рассказчики

нам изливают? Конечно, душу.

Данной целью ведомый, покой твой нарушу.

Неспроста же я старости жду. Пойми,

суть дела не в ней, а в сосновом ящике.

Словом, одно из безмолвных чучел

это пишет, которому возраст наскучил.

Говорит пусть уже и не друг, зато,

клянусь, и не враг. Поспешу заранее

это отметить. Я словно в коме

беспробудной и рядом ни особи, кроме

насекомого. Словом, почти никто

тебя беспокоит, внедрившись в здание.

Я не ропщу. Просто грустно как-то

чересчур (так сказать, констатация факта)

на душе этой ночью февральской, звёзд

раскинувшей россыпи в небе. Тремора

плоти не в силах унять, тоскую

в дряхлом кресле уже и не вспомнить какую

кряду ночь. За окном чей-то рыжий хвост

мелькает. Окно аккурат на северо-

запад выходит. Туда, где Шерлок,

наблюдая за улицей, чопорных девок

раздевал догола взглядом сверху. Роль

весьма аппетитная, как я думаю,

ибо и сам по весне, случалось,

этим делом грешил. Безобидная шалость,

и не более. Что ж, перейти позволь

к подробностям, коих и стал я суммою.

                II

Здравствуй, дружище! Стареешь или

не спешишь? Отдавая скопившейся пыли

как бы должное – той, что лежит вокруг

на мёртвых предметах, – не дую в бороду.

Так интерьер не пестрит хотя бы.

Впрочем, пыль не тревожу я древнюю, дабы

всё же помнить, что где-то вне зимних вьюг

находится та, по чьему я поводу

нынче тоскую, забыв про ужин.

Всё одно к одному. Одиночеству нужен

был подопытный кролик. Боюсь, что прав

в моём он лице, ночь за ночью будучи

обществом в обществе. Тень от тела

норовит слиться с тенью от штор то и дело,

за которыми пялится, как удав

голодный, на окна фонарь, к полуночи

хитро подмигивать звёздам, свыше

созерцающим, вдруг принимаясь. По крыше

дома кошка скользнула, держа трубой

котов раздражающий хвост. Не жалости

ради, но дружбы былой осталось

обращаться к тебе. Так как жалкая старость

впереди, потолкуем давай с тобой

о том, что нас ждёт в этой самой старости.

Впору сказать о зубах, поскольку

их придётся закидывать скоро на полку  

перед сном каждый раз. Видит бог, страшны

отнюдь не причины, а их последствия.

Горестно мне, рядом с чьим-то бюстом

заскучавшему (речь не о женском, допустим,

а из гипса), что я не дождусь весны.

Помянутый бюст, со свечой соседствуя,

мне не ответит. Чем дальше, друг мой,

тем всё больше моя голова схожа с брюквой

в зазеркалье. В тени ледяных гардин

какого гротеска в хмельную голову

только не лезет. И всё же смысла

он отнюдь не лишён. Моя память зависла

на событиях прошлого. Будто джинн

в бутылке, сижу взаперти. По голому

торсу гуляют мурашки, пледом

грезя теплым, которому холод неведом.

Только вряд ли начинку согреет плед,

лежащий в секунде пути от пьяного

тела, забытого кем-то свыше

и тобой заодно – тела, трущего крыши  

мутным взглядом. Четвёртый десяток лет

мне светит, дружище. Прожить бы заново.

                III

Жизнь – это плаванье. Дней похмелья

накопив, как без лоцмана шлюп, сел на мель я.

Посмотреть бы тебе на меня, старик,

своих фавориток и все их прелести

в долю послав теменную мозга,

где, уверен, по-прежнему ох как не плоско.

Что увидишь ты? Апофеоз улик

на лбу, наводящих на мысль о зрелости.

Это и будет весьма весомым

аргументом. Спешу, так сказать, к насекомым.

Плоть состарится, в ящик сыграв, где речь

уже неуместна. Надежд крушением

данная веет ремарка, ибо

каждый плод либо съеден окажется, либо

в натюрморт превратится. К чему беречь

свой суетный зад? Принимай решение.

                IV

Тихо-то! Будто в гробу, пожалуй.

Или, скажем, в раю, если верить скрижалей

чепухе несусветной. Сменив семь кож

и глядя на тень от себя, простёртую

навзничь, тоскую в скрипучем кресле,

атакуемый думами. Зябко, хоть тресни.  

Ночь. Февраль. Интерьер, слоем пыли сплошь   

подёрнутый. Мой силуэт с аортою

бьющейся еле. Углы, в которых

паутина. Журналов желтеющих ворох

с описанием в них путешествий из

одних поселений в другие. Замерший

глобус, чья сфера слегка кренится.

И, конечно, окно, всё в узорах – граница

между тем, что внутри, фортепьяно близ

немого с отрядом простывших клавишей,

и февралём, что снаружи. Это  

лишь и есть, не взирая на стороны света.

Хлопья снега и комната. Здесь темно,

а там, под снежинками в хлам тверёзыми,

старый фонарь бередит упрямо

содержимое комнаты этой, где драма  

разыгралась. Мишень фонаря – окно,

висящее между двумя берёзами.

                V

Зябко. Не спится и явь ни к чёрту.

Взгляд, свой путь начиная от города Порту,

держит курс на Ямайку. Виной тому,

конечно же, глобуса вид, облезшего

там, где Гренландия. Взгляд ни разу

не моргнёт. Я сижу, запрещая течь глазу.

Эти недра февраль превратил в тюрьму.

А сам я похож, между тем, на лешего.

Как бы там ни было, мне ли душу

провоцировать страхом? Нет-нет, я не трушу,

ибо знаю: мы оба с тобою бред

какого-то психа в застенках клиники,

с моргом убого торчащей рядом.

Так и есть, я уверен. И если не адом,

то, бесспорно, чистилищем, полным бед,

зовут пессимисты сей мир и циники.

С медной кукушкой часы пробили

ровно два пополуночи, облако пыли

с циферблата подняв. Силуэт опять

копается в прошлом, виски, объятые

болью, массируя. Боль, однако,

постепенно стихает. И снова бедняга,

обратить ход событий пытаясь вспять

напрасно, с лихвой подаётся в статуи.

                VI

Жизнь продолжается в том порядке,

каковой предусмотрен, могильной оградки  

исключительно дабы достичь. Мой вздох

не в меру фатальный исполнен бремени.

Зябко. Прости, что твой сон тревожу.

И за то, что пишу в основном здесь про кожу

вместо духа, как водится. Что ж, я плох,

дружище. Короче завис во времени.

И неизвестно засим,  как долго

до отсутствия здесь моего, ибо шёлка

намело за окном – утонуть не грех.  

А может, и бархата. Время тянется  

невыносимо. Вот-вот пернатый,

из часов показавшись, привычной кантатой

разразится и пыли поднимет вверх

испарину. В кресле сидящий пьяница

снова увидит потуги эти.

Наша жизнь есть движение. В сторону смерти,

я добавил бы. Стало быть, в те края,

где кончатся наши мытарства горькие.

Нервы мои, как курок, на взводе.

Каждый время от времени данной методе

уступает. Сегодня, к примеру, я.

А в будущем ты, возлюбивший оргии.

                VII

Зябко. Тверёзый мой взгляд к моллюску

снова липнет. Вернее к скелету без мускул.

Тот, привычно глотающий пыль молчком

утробой своею ввиду отверстия,

дольше меня, безусловно, целым

оставаться намерен, за вытекшим телом

не спеша совершенно. Сечёшь, о ком

услышим недобрые мы известия

в нравоучительном жанре басен?

Всё пройдёт. Самому я себе не опасен

буду вовсе, в скитаниях ноги сбив.

Грызёт меня совесть, подобно деспоту.

Память стучит по мозгам, как дятел.

Если б знал ты, на что половину потратил

бытия своего я! Точь-в-точь Сизиф,

катящий валун свой постылый без толку.

Что я по сути своей такое

в данный миг, старина? Манекен на покое,

вне последнего пару десятков дам

успевший раздеть, за инстинкты ратуя.

К слову, имён их уже не помнят

полушария мозга, а с ними и комнат –

мест событий. Все дамы остались там.

А здесь сфера глобуса, кресло, статуя…

                VIII

Длинная стрелка на цифре девять.

Та, что шире, на тройке почти. Что же делать

с подступающей старостью мне моей

и с тем, что не верю в души бессмертие?

Оговорился б, мол, смерть ничтожна,

вновь родившись, но дважды войти невозможно,

если речь не о женщине. Здесь точней

не скажешь. Я вновь вспоминаю, сетуя,

ту, что покинуть решила недра

этой комнаты пыльной, не знающей ветра.

И, наверное, шёпот бесстыжих губ

кому-то другому, не столь безбожному,

слышен теперь. Может статься, даже

в это самое время. Скорбит о пропаже,

своим оком стеклянным блистая, куб.

А с ним содержимое вместе. Прошлому

свойственна даль. В ней своя отрада

для того, кто нарочно отбился от стада

наторевших молиться, ложась в кровать,

на завтрашний день. Рамки стен тверёзыми

кажутся мне. Наклоняясь грозно,

те вот-вот уже рухнут. И кажется, поздно

из дрянной этой комнаты когти рвать.

Качается между двумя берёзами

вместе со мною окно. Там кошка

завывает без устали, как неотложка,  

с ей известной лишь целью блуждая по

деревьям, в снегу утонувшим. Ежели

та не умолкнет, ей взять измором

суждено манекена, как некогда ворон

горемыку по имени Эдгар По.

Мол, было же время – не то, что нежели.  

                IX

Память двояка, дружище. Память

может счастьем наполнить, а может заставить

вдруг на стенку полезть, извлекая мат

из тела, дней пять взаперти сидящего.

С памятью плохи дела моею.

Я сижу совершенно один и не смею

воспротивиться памяти, креслом смят

в подобие снеговика хрустящего.

Жить надоело. Я полон грусти.

Взгляд, от шторы устав, отдыхает на бюсте.

Жаль, не дамском отнюдь. Я сижу в тени

и мысленно этим унылым прописям

снова внимаю. Смотрю в который

раз на снежные хлопья в окошке за шторой.

Так-то вот и живу, коротая дни,

в пространстве со мною и пыльным глобусом.

Знал бы, куда забреду в итоге,

сколь стремления наши и страсти убоги,

остерёгся бы. То, что сидит на двух

плечах, чей недаром тандем сутулится,

всё тяжелей с каждым днём. Всё чаще

взгляд, блуждая по комнате, звёздные чащи

по ночам сквозь окно, близорук и сух,

бессовестно щупает. Снизу – улица,

сверху, над улицей – гроздь галактик.

Что за ними, сказать не берусь. Я не практик.

Передай мой радушный привет, уважь,

кому бы то ни было, если вспомните

вдруг о мытарствах несчастной плоти.

Что ж, на этой, весьма драматической, ноте

распрощаюсь, не ставя ни «твой», ни «ваш»

в конце. По немыслимо пыльной комнате               

тени ползут не спеша. Под пледом  

восседающий шепчет: «Увидимся летом…»

Остальное не сказано вслух. В окне

светает. Фонарь, в панораму вкрученный,

око своё погасил внезапно.

Тьма рассеялась, чтобы вернуться обратно

в скором времени, глаз не давая мне

сомкнуть. Моя лодка с одной уключиной,

будучи символом жизни, снова

поплывёт в темноте. Но она к ней готова.

Ощущение, будто бы я Харон,

везущий себя, не покинет полностью.

Тощий фонарь с направленья сбиться,

безусловно, не даст. И, конечно, не птица

станет, воя со всех четырёх сторон,

играть в перекличку с укрытым полостью

здания. Взял бы тебя в соседи.

Что ни полночь, мудрёные наши беседы

до утра бы тянулись. Пока ты цел,

спешу одного пожелать, напутствуя:  

дольше как можно ходить по тверди.

Ибо лучшее, в сущности, средство от смерти,

уготованной нам среди прочих дел –

движение в знак своего присутствия.

                X

Друг мой, прости за чумные речи.

Что, в надежде приблизить момент нашей встречи,

потревожил тебя я, твой редкий гость.

Мечтания дабы подвергнуть практике,

скоро увидимся, в пух стирая

расстояния все в рамках данного края

беспощадных ветров и далёких звёзд,

мерцающих вне и внутри галактики.

Ну а пока на душе всё хуже.

В голове кавардак. Содрогаясь от стужи

за окном, помышляю прервать свой путь

томительный загодя. Что ж, наверное,

время прощаться с тобой и с прошлым,

как обычно по-дружески будучи пошлым.

Мертвецы ни о чём не жалеют. Будь

здоров или просто. Но лучше первое.

Виталий Жаров, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 1749 № 146158 от 28.09.2019

1 | 1 | 614 | 26.04.2024. 05:37:34

Произведение оценили (+): ["Алёна Алексеева"]

Произведение оценили (-): []