Роберт Лоуэлл-2 El Desdichado и др.

Роберт Лоуэлл      El Desdichado
(Согласно Жерару де Нервалю).
С английского.

Я - принц Аквитанский, утративший трон,
несчастный вдовец в неизбывном горе.
Все песни сменились на тягостный звон,
и смерть - моя Звезда, укрытая в просторе.

Но ты пришла, подобная Авроре.
Даруй же мне отрадный чудный сон:
Pausilippo, голубое море,
цветущий сад и чистый небосклон.

Не Феб, не Амур ! - Лузиньян ? Бирон ?.
Губы всё жжёт поцелуй Королевы.
Слышу сирен - и опять влюблён.

Дважды уже переплыл Ахерон.
Лира Орфея сменила напевы.
Слышу плач Феи и набожный стон.

Robert Lowell El Desdichado

I am the widower, the destitute,
the Prince of Aquitaine whose tower is gone,
the shadow. My star is death. My starry lute
carries my melancholia's black sun.

You who have cheered me in the tomb's dark night
give me the flower that used to cool my brows,
Pausilippo, and the Aegean light,
the arbor where the vine supports the rose.

Am I Apollo or love ? Lusignan, or Biron ?
My queen kisses still burn and blind my eye,
I've swum in grottoes where the siren sings.

Twice victor, I have crossed the Acheron,
held Orpheus' lyre, supported on its strings
now the saint's anguish, now the fairy's cry.

Gerar de Nerval El Desdichado (1865)

Je suis le tenebreux,- le Veuf, - l'inconsole,
Le Prince d'Aquitaine a la tour abolie:
Ma seule etoile est morte, et mon luth constelle
Porte le soleil noir de la Melancolie.

Dans la nuit du Tombeau, Toi qui m'as console,
Rends-moi le Pausilippe et la mer d'Italie,
La fleur qui plaisait tant a mon coeur desole,
Et la treille ou le Pampre a la rose s'allie.

Suis-je Amour ou Phoebus ?.... Lusignan ou Biron?
Mon front est rouge encor du baiser de la Reine;
J'ai reve dans la grotte ou nage la Sirene...

Et j'ai deux fois vainqueur traverse l'Acheron:
Modulant tour a tour sur la lyre d'Orphee
Les soupirs de la Sainte et les cris de la Fee.
   
Перевод Н.Стрижевской

Я в горе, я вдовец, темно в душе моей,
Я Аквитанский принц, и стены башни пали:
Моя звезда мертва,— свет солнечных лучей
Над лютней звонкою скрыт черной мглой Печали.

Как встарь, утешь меня, могильный мрак развей,
Дай Позиллипо мне узреть в лазурной дали,
Волн италийских бег, цветок горчайших дней,
Беседку, где лозу мы с розой повенчали.

Амур я или Феб? Я Лузиньян, Бирон ?
Царицы поцелуй мне жжет чело доныне;
Я грезил в гроте, где сирена спит в пучине…

Два раза пересечь сумел я Ахерон,
Мелодию из струн Орфея извлекая,—
В ней феи вздох звучал, в ней плакала святая.    
   
Примечания.
В соревновании переводчиков, повидимому, победила Н.Стрижевская.
Ахерон - в мифологии это река скорби, огибающая подземное царство.
Pausilippo - холм у берегов Неаполитанского залива, сейчас в черте разросшегося Неаполя. В древности там был сооружён тоннель на дороге между Неаполем и Поццоли (36 год до новой эры). Название - искажённое греческое - "Утоление боли".
Лузиньяны - древний аквитанский рыцарский род. Семейство феодалов, сыгравших
большую роль в крестовых походах. В том числе Гвидо де Лузиньян (умер в 1194 г.)
был Иерусалимским королём в 1186-1192 гг. Разбитый Саладином, потом был синьором Кипра.
Одно из ответвлений этого рода владело Киликией и оставило заметный след в армянской истории.
Бироны - из города Бирон в Аквитании, связанные с Лузиньянами. Среди них Шарль Арман де Гонто (Gontaut). Жил в 1562-1602 гг. Он был генералом, адмиралом, пэром, наконец главным маршалом Франции.

(Значительное место в творчестве Роберта Лоуэлла занимают переводы. В числе прочих он переводил О.Мандельштама, Б.Пастернака, А.Ахматову. Есть отзывы, что от его переводов из Мандельштама И.Бродский был не в восторге).

А вот отзыв Владимира Андреевича Лукова (литературовед, 1948-2014) о приведённом сонете Жерара де Нерваля.

"Можно утверждать серьезную трудность цикла сонетов «Химеры». Процитируем для начала первый сонет под названием El DESDICHADO ( «Несчастный» ):

Я из мрака – вдовец – неутешный,
Принц Аквитанский из разрушенной башни,
Моя единственная звезда это смерть, и моя украшенная звездами лютня
Несет черное солнце Меланхолии.

В ночи могилы ты, которая меня утешаешь,
Верни мне Позилипп и море Италии,
И цветок, который любит моя растерзанная душа –
Искривленную ветку винограда вместо прямой и стройной розы.

Я – Амур или Феб? Лузиньян или Байрон?
Мой лоб еще горит от поцелуя королевы,
Я грезил в гроте, где плавает сирена…

Я дважды победителем пересекал Ахерон,
Модулируя на лире Орфея
То вздохи святой, то крики феи.

Сонет практически не поддается интерпретации. Начнем с названия. EL DESDICHADO – надпись на щите Айвенго на ристалище в Ашби. Никакой связи. «Вдовец» в масонстве носит десятки интерпретаций. «Принцев Аквитанских разрушенной башни» история знает не менее пяти – кто имеется в виду? Позилипп – остров с гротом близ берегов Средиземного моря, где одно время скрывался Вергилий. Лузиньяны – известная средневековая семья, имеющая отношение к культу феи Мелузины. И так далее. Жан Ришер в работе «Эзотеризм Жерара де Нерваля» дал десятки комментариев этих имен и пришел к открытому выводу: Нерваль один мог знать их роль в своем сонете. «Мой лоб еще горит от поцелуя королевы», - возможно, это Прозерпина, возможно, нет. Одно дело – восхищаться красотой этого трудного сонета, другое – понимать его, тем более, что это сложнейшее стихотворение из всего цикла".
 
Роберт Лоуэлл Наполеон пересекает Березину
(С английского).

Там орлы соберутся все вместе.

Тень Карла Пятого подкинула шараду,
и пешкам кое-что придётся претерпеть:
и Снеговик даст взбучку, и Медведь.
В таких делах всех предков впомнить надо.
Шумят Наполеоновы парады:
драгунский блеск и маршевая медь.
Орлы на Русь готовы налететь,
но им навряд ли нужно ждать пощады.
Российская Земля ! Господь и Слава
восстанут из драконовских болот.
Березина не всех утопит в тине:
не здесь, так дальше предстоит расправа.
Поход на Русь - дорожка к гильотине.
Весь путь к чистилищу - позор, огонь и лёд.

Robert Lowell Napoleon Crosses the Berezina

"There will the eagles be gathered together"

Here Charlemagne's stunted shadow plays charades
With pawns and bishops whose play-canister
Shivers the Snowman's bones, and the Great Bear
Shuffles away to his ancestral shades,
For here Napoleon Bonaparte parades;
Hussar and cuirassier and grenadier
Ascend the tombstone steppes to Russia. Here
The eagles gather as the West invades
The Holy Land of Russia. Lord and glory
Of dragonish, unfathomed waters, rise !
Although your Berezina cannot gnaw
These soldier-plumed pontoons to matchwood, ice
is tuning them to tumbrils and the snow
Blazes its carrion-miles to Purgatory.

Роберт Лоуэлл Пётр Великий во Франции
(С английского).

"Пётр видел и Париж, и парижан.
Не раззолочен, без перчаток, кафтан расстёгнут.
Рот искажали конвульсивные гримасы.
Клал шляпу и не накрывался,
и за дверями тоже... А вид был величав,
и, без сомненья, свойствен по природе.
Он пил неимоверно много, в один присест -
по кварте бренди, вин по две бутылки и по два пива. -
Он в Фонтенбло чуть не упал с коня.
С ним был толмач-француз.
Сам знал английский и латынь - как консул.
Луи Пятнадцатый тогда был юн.
Ему представили Петра, тот засмеялся
и принца приподнял до уровня своих очей.
Он сам был явно старше".

Robert Lowell Peter the Great in France

"He saw us and Paris with open eyes -
no gloves, gold buttons, a brown coat mostly unbuttoned,
his frequent mouth-convulsions frightful to watch...
his hat on the table, never on his head,
even outdoors...an air greatness
natural to him could not be mistaken.
What he drank was inconceivable: at meals,
a quart of brandy, two beers, two bottles of wine -
at Fontainebleau he nearly lost his horse.
For side he had a French interpreter,
though he spoke English and Latin like a consul...
Peter, presented to the child Louis Quinze,
hoisted him up to his eye-level, and smiled -
the superiority of age was felt."                                                    

 

 Pоберт Лоуэлл Наши мёртвые поэты
                                                   
От них известий нет. Там только горе.
Я слышу тех, кто бодро рапортуют,
и плавают в опустошенье, как броненосцы.
В ответах злобный умысел: "Он жив".
Так светоч сталинский сказал о друге,
отправленном в Сибирь:
"На холоде ему вольготней сочинять".
Джин Стаффорд в детстве, чтоб одеться,
карабкалась на стул: "Так проще !" -
Но можно вообще нe облачаться, не чистить зубы,
стирать всю почту, не открыв.
Порой я слышу только ваши голоса.
Вас солнце летом не украсит снова
нарядами из листьев и цветов...
В вас nostalgie de la boue -
тоска по грязи, что укрывает обезьян
и всех простейших.
Права людей для вас не существуют.

Robert Lowell Our Dead Poets

Their lines string out from nowhere, stretch to sorrow.
I think of the others who once had the top billing,
ironclads in our literary havoc,
now even forgotten by malice. "He exists",
as an old Stalinist luminary said of a friend
sent to Siberia, "Cold helps him to compose".
As a child Jean Stafford stood on a chair to dress;
"It's so much easier". It's easier not to dress;
not brush our teeth, flick off unopened mail.
Sometimes for days I only hear your voices,
the sun of summer will not adorn you again
with her garment of new leaves and flowers...
her nostalgie de la boue that shelters ape
and protozoa from the rights of man.

Примечание.
Jean Stafford (1915 - 1979), американская писательница, жена Роберта Лоуэлла  с 1940 г. по 1948 г.                                                                                        

 Роберт Лоуэлл Анненский: Белая зима, чёрная весна.
(С английского).

Пол-праздника ушло на погребенье. Велели,
чтобы не час, не два звенели нам колокола.
Пугая, нос торчал, как сальная свеча
из гроба. Уж не хотел ли
прогнать весь дух, что шёл от тела и одежды ?
Мы до утра не задували свечек.
Снег падал, засыпая путь как хлебной крошкой.
Прощай, Зима, носившая дерюгу должника.
Теперь немая чёрная весна пришла с холодным взглядом.
И только плесень потекла с покрытых дранкой крыш,
как жидкая овсянка на дорогу.
На лицах стала зеленеть щетина... Живём. Галдят на вязах
выводки птенцов, вытягивая шеи.
Кричат, что дальше только грязь, а то и нет пути.

Robert Lowell Annensky: White Winter, Black Spring

Half-holiday for burial. Of course we punished
our provincial copper bells for hours.
Terribly the nose titled up like a tallow candle
from the coffin. Does he want
to draw breath from his torso in its morning suit ?
We did not blow the candles until morning.
The snow fell somberly - now the roads are breadcrumbs.
Goodbye, poor winter honeycombed with debts -
now numb black spring looks at the chilly eye.
From under the mould on the roof shingles,
the liquid oatmeal of the roads,
the green stubble on our faces - life... in splinter elms
shrill the annual fledgelings with spikey necks.
They say to man his road is mud, or nothing.

Иннокентий Анненский Чёрная весна (тает).

Под гулы меди — гробовой
Творился перенос,
И, жутко задран, восковой
Глядел из гроба нос.

Дыханья, что ли, он хотел
Туда, в пустую грудь?..
Последний снег был темно-бел,
И тяжек рыхлый путь,

И только изморозь, мутна,
На тление лилась,
Да тупо черная весна
Глядела в студень глаз —

С облезлых крыш, из бурых ям,
С позеленевших лиц.
А там, по мертвенным полям,
С разбухших крыльев птиц…

О люди! Тяжек жизни след
По рытвинам путей,
Но ничего печальней нет,
Как встреча двух смертей.

 

Тотьма 19 марта 1906