Голенастой лозы угасает последняя гибкость.
Снежура на юру. – Видно, впрямь эта ночь горяча.
То ли волок шуршит, то ли илистость лепится, мглистость,
Дальше некуда жить сквозь горячечный бред, бормоча.

На этапном снегу отошедшие Господу тени.
Нестерпимее снов не рождалось в российских снегах.
Не умея сказать, он делил это время со всеми,
Не умея солгать, он зализывал кровь на губах.

Крупно скачущий век не случайно его заприметил
И по следу травил, размозжить норовил позвонки.
В жаркой шубе степей третий раз надрывается петел,
Баржи вторят ему. Арестантские. Где-то с Оки.

О, как слились в груди женский плач, золотая солома
Да библейская горечь протяжной тягучей строки!..
Он пропел, придыхая. А умер – не выронил стона.
И метель целовала его ледяные виски.


P.S. Сегодня день гибели Мандельштама