Этот пьяный ураган –

настоящий хулиган!

Отметелил волнолом,

двинул пирсу кулаком,

на ходу, под дых,

охнул пирс,

притих.

Тент сорвал, разбил окно –

то-то вот-то и оно! –

пляж слизнул за молом

в кураже тяжёлом.

Катера качал, причал.

Псих! Ах, как он там кричал!

Хрипло,

злобно,

грубо,

искривляя губы.

Он совсем сошёл с ума!

Возле мыса кутерьма –

пена, муть!

И, вселяя в чаек жуть,

не давая продохнуть,

с тросов рвал

                        буи,

                                понтоны,

разъярённый, многотонный,

аритмичный,

                      буйный

                                      вал.

Распоясался, нахал!..

 

Утро вечера мудрей!

Сейнер, сорван с якорей, –

на мели,

на скалах.

Солнце по яйле скользит,

у волны безвинный вид.

Тишина настала.

 

В море – просветление

с а м о о ч и щ е н и я .

 

Верь-не верь,

а в этом есть

удивительная весть:

беды преходящи,

словно дым летящий.

 

Сейнер, снятый краном,

чей плачевен борт,

тянут утром рано

два буксира в порт.

 

Стайка голубей

корм клюёт у будок,

небо голубей

льна и незабудок.

 

Бомж, на что уж он негож

к яви беспредельной,

но сияет этот бомж

добротой похмельной.

 

К пирсу топает малыш,

на душе – покой и тишь.

 

Бухта этим утром

блещет перламутром