Уистен Хью Оден

Первое сентября 1939 года

1

Сижу в кабаке века

на Пятьдесят Второй

улице без Человека.

Всех здесь покинул покой.

Десятилетье бесчестья,

вóлны злобы и страха

все затопили предместья.

В центре города – плаха.

Затемнена земля.

Запах летучей смерти

ночь поглотил сентября.

2

Важных наук скарабей

причину добыть бы мог

от Мартина Лютера дней

до нынешних: что за смог

окутал культуры чертог?

кто преступил порог?  

психомутант или бог?

Знает войны вестовой,

знает и школьник простой:

спустивший с цепи навет,

бурю получит в ответ.

3

Эллады изгой Фукидид

книжно обрисовал

демократичность хламид

и диктатуры обвал.

Осталось всё где-то с ним,

в память тех лет ушло,

а исчезающий дым

в чёрный предел унесло

норм из известных форм;

в тёмно-сырую печаль.

Такая вот вышла спираль...

4

В воздух, уже никакой

при небоскрёбах слепых,

вроде бы высотой

призванных всякий жмых

превозносить, летят

радиотрели волн.

Взгляд уже больше не взгляд –

вышла мечтательность вон.

Смотрит в одно стекло

обло и тяжело

зеленоглазое зло.

5

Люд в полированном баре

как-то старается жить,

лампа с лампою в паре

свет продолжает лить.

А в министерских залах –

форты и меблировка:

так и работает в парах

новая маскировка.

Мы же все, бедные дети,

не знаем где те и где эти,

и что происходит на свете.

6

Воинственная ерунда,

высоких речей накал

в нас бытует всегда, –

как кто-то однажды сказал,

эту предвидев «новь».

Всё это так старо...

В плоть перешло и в кровь:

каждое существо

хочет не всех любить,

скорее наоборот, –

пусть все любят его.

7

Из невозможного мрака            

в этот обыденный день          

едут держатели знака –

люди – и клятв их тень.

Снова жёнам клянутся

в верности их дорог.                  

Сильные мира смеются,

оправдывают предлог.

Кто им сейчас поможет,

этим глухонемым?

Правда для них – что дым.

8

Есть лишь язык и голос

чтобы избавить от лжи

пустопорожней – Хронос

сапиенса межи

общей. Властей поднебесных

нет, как и личных царств.                                    

Нет панацей чудесных.

Беды у государств.

Разве что так придётся

ужас весь одолеть –

любить или умереть.        

9

Мы беззащитны в ночи.

В ступоре мир лежит.

Тусклы небес лучи.

Ужас сплошной летит

в гул, где толпа гудит,

мечется, говорит.

Я и она – одно.

Костная плоть и пыль.

Выпростано письмо

в ночь непрозрений. Быль –

с небылью заодно...

___________________________________

Сообщаю читающей публике,

что перед тем, как приступить к переводу

известного и посвящённого первому дню

Второй мировой войны стихотворения Одена,

переводчик тщательно изучил историю его написания

и все существующие максимально приближенные

к первоисточнику переводы (включая свой

собственный, выполненный два года назад),

и, найдя их, именно в силу своей «максимальной

приближенности к первоисточнику»

продолжаюшими звучать «англоязычно»,

заново перевёл стихотворение Одена так,

чтобы автор заговорил по-русски.

I sit in one of the dives
On Fifty-second Street
Uncertain and afraid
As the clever hopes expire
Of a low dishonest decade:
Waves of anger and fear
Circulate over the bright 
And darkened lands of the earth,
Obsessing our private lives;
The unmentionable odour of death
Offends the September night.

Accurate scholarship can 
Unearth the whole offence
From Luther until now
That has driven a culture mad,
Find what occurred at Linz,
What huge imago made
A psychopathic god:
I and the public know
What all schoolchildren learn,
Those to whom evil is done
Do evil in return. 

Exiled Thucydides knew
All that a speech can say
About Democracy,
And what dictators do,
The elderly rubbish they talk
To an apathetic grave;
Analysed all in his book,
The enlightenment driven away,
The habit-forming pain,
Mismanagement and grief:
We must suffer them all again.

Into this neutral air
Where blind skyscrapers use
Their full height to proclaim
The strength of Collective Man,
Each language pours its vain
Competitive excuse:
But who can live for long
In an euphoric dream;
Out of the mirror they stare,
Imperialism’s face
And the international wrong.

Faces along the bar
Cling to their average day:
The lights must never go out,
The music must always play,
All the conventions conspire 
To make this fort assume
The furniture of home;
Lest we should see where we are,
Lost in a haunted wood,
Children afraid of the night
Who have never been happy or good.

The windiest militant trash
Important Persons shout
Is not so crude as our wish:
What mad Nijinsky wrote
About Diaghilev
Is true of the normal heart;
For the error bred in the bone
Of each woman and each man
Craves what it cannot have,
Not universal love
But to be loved alone.

From the conservative dark
Into the ethical life
The dense commuters come,
Repeating their morning vow;
“I will be true to the wife,
I’ll concentrate more on my work,"
And helpless governors wake
To resume their compulsory game:
Who can release them now,
Who can reach the deaf,
Who can speak for the dumb?

All I have is a voice
To undo the folded lie,
The romantic lie in the brain
Of the sensual man-in-the-street
And the lie of Authority
Whose buildings grope the sky:
There is no such thing as the State
And no one exists alone;
Hunger allows no choice
To the citizen or the police;
We must love one another or die.

Defenceless under the night
Our world in stupor lies;
Yet, dotted everywhere,
Ironic points of light
Flash out wherever the Just
Exchange their messages:
May I, composed like them
Of Eros and of dust,
Beleaguered by the same
Negation and despair,
Show an affirming flame.

Эдуард Хвиловский, поэтический перевод, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1469 № 122034 от 31.08.2016

1 | 1 | 3386 | 19.04.2024. 03:33:41

Произведение оценили (+): ["Владимир Корман"]

Произведение оценили (-): []