Тоска входила к нему без стука
в пятнистый трейлер, чуть крепла ночь.
На вид – бесформенная толстуха,
которой вряд ли уже помочь.
Сидела рядом, пила цикорий,
скребла колено, наморщив лоб,
а Фрэнк Сайдботтом мечтал о море,
где бьются волны спиною об
уютный берег; глядел на банджо,
не знал что делать с решеткой струн.
Тоска безмолвно сидела там же:
стучала пальцами по ведру.
 
Когда темнело, они играли,
достав колоду на тридцать шесть,
и Фрэнк шептал: «Короли?.. Едва ли»,
за душным шаром папье-маше.
Тоска брала со стола афишу:
«Суббота! Площадь! На сцене – Он!»
и, неуклюже подсевши ближе,
роняла Фрэнку в ладони сон.
Потом включала магнитофончик –
алмазы, люси и небеса…
И, отодвинув с тетради пончик,
садилась шутки ему писать.

Наутро, точку поставив хмуро,
зевала тихо, шагала прочь.
На вид – расплывчатая фигура,
в которой остановилась ночь.
А Фрэнк спросонья вдыхал понюшку,
варил куриный бульон себе.
И, наливая цикорий в кружку,
смотрел как едет велосипед
снаружи. Парень через икоту
кричал: «На площадь…. Бежим скорей…
Сегодня в городе Фрэнк Сайдботтом…
Он будет снова смешить детей».