Некогда замечательный русский поэт-переводчик В.А.Жуковский в письме Н.В.Гоголю высказал следующую интересную мысль: «Спросят: кто же из поэтов вполне осуществил идеал поэта? Ответ самый простой: никто. Ещё не один ангел не сходил с неба играть перед людьми на лире… Но здесь главное не в достижении, а в стремлении достигнуть». Именно неуёмное стремление приблизиться к недостижимой тайне самовитого Слова, желание достигнуть художественного совершенства и отличает одного из самых интересных авторов Поэзии.ру – Валерия Александровича Савина. Особенно ярко это качество проявляется в его попытках переводов сонетов великого английского поэта и драматурга Уильяма Шекспира.

Казалось бы, чем ещё можно «зацепить» читателя после «ветхозаветных» переводов Н.Гербеля и М.Чайковского, «канонического» С.Маршака и альтернативного ему А.Финкеля, современных С.Степанова и А.Кузнецова (не говоря уже о множестве «не полноформатных» авторов)? Но, во-первых, каждый переводчик имеет право на своё собственное вúдение глубинной сущности сонетов; во-вторых, ни один из полных переводов до настоящего времени не может в полной мере удовлетворить взыскательного читателя, ищущего максимальной адекватности русскоязычного текста поэтическому оригиналу. (Под «максимальной адекватностью» мы понимаем не буквальное воспроизведение оригинала, которое порой приводит к недопустимой потере качества стихотворения, но точное выражение поэтического мира автора, его идей и образов).

Наибольшее признание и успех у читателей имеет перевод сонетов, выполненный Маршаком. Однако, отмечая его высочайшую технику стихосложения, виртуозное владение арсеналом изобразительных средств, нельзя не сказать, что «в переводах Маршака практически нет Шекспира, так как отсутствует стиль Шекспира – густой, костистый, риторический (т.е. красноречивый!), логически безукоризненный и воистину блистательный. Маршак же многое упростил, разбавил, подкрасил. А кроме того, он слишком многого не увидел (или не захотел увидеть) в тексте оригинала, а стало быть, и неверно (тут уже по смыслу!) перевёл» (С.Степанов).

Современные переводы в смысловом и в стилистическом отношении стали больше походить на Шекспира, но по техническому исполнению в целом всё-таки уступают переводу Маршака.

Среди переведённых Савиным сонетов Шекспира мы выбрали №121 – не потому, что он лучше или хуже других его работ, а потому, что по нему можно явственно проследить то «стремление достигнуть» совершенства, о котором говорилось в самом начале статьи.

Четыре(!) выставленных на всеобщее обозрение варианта этого сонета, думается не оставляют сомнений в правильности нашего выбора. Можно только догадываться, сколько «сора» (по выражению Ахматовой) осталось «за кадром». Поистине титаническая работа – труд переводчика!

Приведём теперь оригинальный текст 121 сонета. Он понадобится нам для будущего анализа. Заметим только, что выбранный нами текст отличается от других лишь наличием (отсутствием) отдельных знаков препинания и апострофов.

Сонет 121

 'Tis better to be vile than vile esteem'd,

When not to be receives reproach of being,

And the just pleasure lost which is so deem'd

Not by our feeling but by others' seeing:

For why should others false adulterate eyes

Give salutation to my sportive blood?

Or on my frailties why are frailer spies,

Which in their wills count bad what I think good?

No, I am that I am, and they that level

At my abuses reckon up their own:

I may be straight, though they themselves be bevel;

By their rank thoughts my deeds must not be shown;

Unless this general evil they maintain,

All men are bad, and in their badness reign.

Подстрочный перевод

Лучше быть подлым (низким, гадким), чем к подлому относиться,

Когда, не будучи им, принимаешь упрёк от того, кто есть (подлый),

И справедливое удовольствие теряешь, которое таким считается

Не нашим чувством, а в понимании других.

Для чего другим ложью портить глаза,

Давая приветствие (одобрение) моей игривой крови (блуду)?

И мои слабости (грехи) почему больше, чем у шпионов,

Которые считают плохим то, что я полагаю хорошим?

Нет, я – это я, а они уровень

Моих злоупотреблений подсчитывают по своему собственному (уровню):

Я могу быть прямым (честным), хотя они кривы;

Их циничными (похотливыми) мыслями мои дела не должны быть показаны (описаны);

Это не всеобщее зло, но они утверждают:

Все люди плохие, и в них господствует зло.

Прежде всего, следует отметить, что в отличие от большинства сонетов, которые посвящены либо Белокурому другу, либо Смуглой леди, в этом стихотворении нет конкретного адресата. Внимание автора сосредоточено на некоей этической проблеме и на том, какой выход видится из неё. Можно лишь подразумевать существование юного друга в рассеянных по всему стихотворению намёках: mysportive blood, my frailties, my abuses, my deeds, хотя они могут ассоциироваться и с другими связями поэта. Прямых обращений к юноше мы не находим.

Таким же предположением следует считать зашифрованное имя самого автора – Уильям, получаемое соединением слова wills (без s) из 8 строки и I am из 9-ой (ответ на вопрос, возникающий из утверждения «я – это я»: кто ты, как тебя зовут?). Впрочем, ценность данного предположения для поэта-переводчика близка нулю, ибо вряд ли эту игру слов можно адекватно передать на русском языке. Во всяком случае, никому этого пока не удалось сделать…

Тему сонета в самом сжатом смысле можно выразить в следующем. Имеется некоторое различие между тем, кто действительно грешен и тем, кто только слывёт грешным. Человек – не то, что видят в нём другие люди, которые смотрят на мир фальшивыми глазами и суждения которых не могут быть справедливыми. Развратники, преступники, грешники не должны быть арбитрами поступков, ибо каждый человек независим по своей природе, и только он имеет право на объективную оценку своих собственных действий.

В первой строфе (завязка) говорится о том, что лучше быть подлым (мерзким), чем, не являясь таковым фактически, принимать упрёки от того, кто по-настоящему несёт зло (обратите внимание на следующие пары: vile-vile, frailties-frailer, bad-badness, а также на анаграмму vile-evil). Если наши поступки действительно добродетельны, они должны быть одобрены не только нами самими, но и со стороны других людей. Однако из-за искажённого понимания наших поступков другими индивидуумами душевное равновесие может быть нарушено.

Вторая строфа вытекает из первой и как бы развивает её. Как могут те, которые считают злом то, что автор считает добром, судить о его пороках?.. Здесь внимательному читателю может броситься в глаза некоторая незавершённость седьмой строки (отсутствие глагола). Вместо окончания предложения в следующей строке даётся характеристика так называемых шпионов. При переводе этот недостаток обычно сглаживается, но не заметить его было бы не совсем корректно.

Третья строфа – кульминация. I am that I am означает: я – независимый человек, и моя индивидуальность не зависит от того, что другие люди видят во мне. Нельзя принимать на веру их оценку моих действий, ибо глаза этих людей испорчены ложью, и они утверждают, что все люди злы (развязка). В действительности же человек – божье создание, венец Его творения, Его образ и подобие. Не случайно фраза I am that I am есть точная копия обращения Бога к Моисею…

Обратимся теперь непосредственно к переводу Валерия Савина.

Надо ли говорить, насколько важна первая строка в стихотворении. В 121 сонете она не просто важнейшая, не просто определяет общую тональность сонета, она – афористична!

Посмотрим вначале, как эта строка была переведена другими авторами:

Нет, лучше подлым быть, чем подлым слыть (Чайковский);

Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть (Маршак);

Уж лучше быть, чем только слыть плохим (Финкель);

Уж лучше быть порочным, а не слыть (Степанов);

Да! Лучше грешным быть, чем грешным слыть (Кузнецов).

Как видим, все перечисленные авторы не очень оригинальничали и, в общем, достаточно близко придерживались буквы первоисточника как по набору слов, так и по метрике: пятистопный ямб, мужская рифма… Что делает Савин? Он меняет мужскую рифму на женскую, и стих приобретает новое звучание, открывает новые возможности для выражения тончайших оттенков мыслей и чувств, скрытых в этом сложнейшем сонете. Благо, что вольное обращение с чередованием рифм самого Шекспира позволяет производить подобные манипуляции.

Итак, первая строка варианта 1 (опубликован 09.09.01.):

Уж лучше блуд, чем заблужденья света…

Великолепный перевод! Мало того, что бережно сохранён смысл первоисточника, - не потеряна и заложенная в стихе экспрессия от повтора слов vile-vile (помните?). Причём сделано это не прямолинейно, а удивительно тонко и в то же время настолько зримо, что только слепой не увидит другого “блуда” в слове “заблуждаться”.

К сожалению, последующие три строчки первого четверостишья не получились ни в первом варианте, ни во втором (опубликован 14.09.01.). Наверное поэтому в третьем варианте (01.10.01.) первая строка была заменена на «Уж лучше грех, чем злые пересуды». Смысл сохранился, в чём-то даже стал ближе подлиннику, но экспрессия, увы, ушла…

После очередной корректировки в варианте 4 (09.10.01.) многострадальный первый катрен приобрёл следующий, хотелось бы думать, не окончательный вид:

Уж лучше грех, чем злые пересуды,

Пустой молвы хула или позор.

Само желанье гаснет, если судит

Его не наш, а посторонний взор.

По-прежнему 2-4 строки требуют доработки. «Несправедливый упрёк» превратился в «хулу или позор пустой молвы» («хула молвы», «позор молвы» – не правда ли странные выражения?); «удовольствие» от одобрения наших поступков стало похотливым «желанием»; «взор» каким-то образом «судит желание»…

Гораздо меньше проблем (судя по исправлениям) доставил второй катрен. Здесь только в окончательном варианте произошли значительные изменения и, надо отметить, в лучшую сторону. Сравним варианта 3 и 4:

Вариант 3:

Шальному ль сердцу пить хвалы отраву

Из чьих-то лживых и порочных глаз?

Пускай я слаб, надсмотрщики нравов,

Пускай дурен, да не дурнее вас.

Вариант 4:

Зачем же мне за бунт моей природы

Ждать одобренья чьих-то лживых глаз?

Пускай я слаб, блюстители свободы,

Пускай дурен, да не дурнее вас.

Согласитесь, первые две строчки стали стройнее по звучанию и гораздо чётче по смыслу. А «бунт моей природы» (= «моя игривая кровь») – просто находка! Возьмём на себя смелость и скажем: из всех известных нам работ Валерием Савиным сделан лучший перевод этих строк.

Несколько слабее получилась третья строка второй строфы. «Надсмотрщики нравов», об которых без буквы «ы» невозможно было не споткнуться, преобразились в «блюстителей свободы». Но на самом-то деле в первоисточнике – «шпионы»! «Блюстители свободы», кроме того, что грешат в смысловом отношении, имеют ещё и некоторый иронический оттенок, не присущий сонетам Шекспира вообще и данному стихотворению в частности.

Что касается четвёртой строки, отметим лишь очередную, характерную для этого сонета пару: дурён-дурнее (мастерство не пропьёшь!).

Самая большая трудность третьего четверостишья – третья строка, где слова «прямой» и «кривой» должны быть переведены так, чтобы они казались не физическими достоинствами или недостатками, а внутренней характеристикой персонажей сонета.

Чувствовалось, что эта проблема волновала и Савина. Посмотрите:

1(2) вариант:

Но я то прям, а судьи мои кривы, -

Кто прям, в других не судит кривизны.

3(4) вариант:

Но я-то прям, а судьи мои кривы, -

Не вам, кривым, искать моей вины.

В первых двух вариантах, когда говорится «Кто прям, в других не судит кривизны», двойственность смысла сохраняется. Нет чётких указаний на то, что «прямой» суть честный, а «кривой» – лживый.

Больше ясности становится в 3 и 4 вариантах, где строчка «Не вам, кривым, искать моей вины» практически не оставляет возможности для разночтений.

Заканчивая разговор о вышеприведённых строках, с сожалением вынуждены отметить нарушение ритмического строя 11 строки на слове «мои». Увы…

Мы забыли про первые две строчки, которые почти не претерпели трансформации. Почти – потому, что изменено было только одно слово. Казалось бы, незначительное изменение («аршин» был заменён на «мерку»), но как выиграла от этого строка! Чтобы не быть голословными, приведём оба варианта:

«Своим аршином измерять вольны»;

«Своею меркой измерять вольны».

Два однокоренных слова («меркой измерять») столкнулись друг с другом, – и строка налилась упругостью, приобрела энергию. Филигранная работа по доводке текста!

Прежде чем перейти к заключительным строкам, хотелось бы указать ещё на одну погрешность, простительную для других стихотворных форм, но не для сонета. Правда, без цельного взгляда на третью строфу вы её вряд ли заметите. Поэтому:

Нет, я есть я, а вы мой нрав игривый

Своею меркой измерять вольны.

Но я-то прям, а судьи мои кривы, -

Не вам, кривым, искать моей вины.

Заметили? Две буквы «а». Если двойное «Пускай» во втором катрене оправдано (для усиления выразительности), то двойное «а» в третьей строфе явно лишнее… Видимо, 11 строку придётся всё-таки пересмотреть, т.к. 9-10 строки вышли очень хорошими.

Такой же хорошей (тоже после соответствующей корректировки) получилась развязка. Приводим её здесь в окончательной редакции:

Все люди злы, - так видит ваше око,

Поскольку вы - прислужники порока.

Подобной близости к подлиннику сумел достичь разве что только Финкель.

На этом мы заканчиваем разбор сонета 121 У.Шекспира в переводе Валерия Савина. Конечно, профессиональный критик сделал бы его гораздо квалифицированней. Нам же хотелось показать, сколько «крови и пота» приходится потратить поэту-переводчику, прежде чем продукт его труда станет всеобщим достоянием. И сколько ещё придётся затратить усилий, чтобы он нашёл дорогу к умному сердцу настоящего читателя!

Настало время привести весь сонет 121, дабы составить полное представление о таланте и мастерстве Савина как поэта-переводчика. Точность в передаче главных мыслей автора, в воспроизведении стихотворной формы оригинала, лёгкость, изящество, особая мелодичность стиха, основанные на глубоком знании родного русского языка, вдохновенная импровизация и в то же время осознанное самоограничение, обусловленное уважением к первоисточнику, - вот то, что составляет творческую манеру Савина, то, что позволяет выделить его из довольно многочисленной армии переводчиков, обосновавшихся на сайте Поэзия.ру.

Пусть теперь каждый прочитавший эту статью сам увидит все плюсы и минусы его работы и по достоинству её оценит. Как некогда заметил один известный Поэт:

«Стихи живые сами говорят,

И не о чём-то говорят, а что-то».

Сонет 121 (перевод Валерия Савина)

Уж лучше грех, чем злые пересуды,

Пустой молвы хула или позор.

Само желанье гаснет, если судит

Его не наш, а посторонний взор.

Зачем же мне за бунт моей природы

Ждать одобренья чьих-то лживых глаз?

Пускай я слаб, блюстители свободы,

Пускай дурен, да не дурнее вас.

Нет, я есть я, а вы мой нрав игривый

Своею меркой измерять вольны.

Но я-то прям, а судьи мои кривы, -

Не вам, кривым, искать моей вины.

Все люди злы, - так видит ваше око,

Поскольку вы - прислужники порока.

12.11.01.

Сергей Шестаков