Каюта рядом с моей

Господи, защитник мой, Иисусе Христе,

стань моей путеводной звездой в этом плавании,

сохрани меня от волн и демонов моря!

 

Сначала я хотел указать дату и время,

чтобы получился настоящий дневник,

но часы мои остановились, а в каюте нет календаря.

Ничего, ничего.

 

Я не выйду отсюда, не сяду в собрании нечестивцев на палубе!

Господи Иисусе, помоги мне сохранить мир душевный, ибо даже этих людей я должен любить.

 

Какое тяжёлое плаванье! Я жажду присоединиться к братьям моим,

жажду припасть к руке настоятеля.

Не надо было уезжать. Пусть мёртвые погребают своих мертвецов, как сказал наш Спаситель.

Истинно, истинно…

 

Теперь последние связи с миром распались.

Я больше не покину мой дом

и не выйду из этой каюты,

пока судно не пристанет к гавани.

 

…

 

В общем-то, здесь неплохо, благодарение Богу! Я расхаживаю по каюте,

самой дешёвой, какую только можно было купить. Окно круглое, крохотное, с толстенным стеклом.

Оно всё исцарапано. Мало что видно.

Я забыл завести часы Бог знает сколько дней назад.

Даже не знаю, день теперь или ночь. Один и тот же тепловатый свет растекается по воздуху.

Я не выходил много дней. Наверное, мы скоро прибудем.

Всё, что мне нужно, здесь, со мной. Моя Библия со мной. Я могу изучать Писание,

могу молиться, и да пошлёт Господь своего Ангела сопутником странствия моего!

Надо успокоиться. Надо почитать Библию. Нет, что-то не хочется. Господи Иисусе, прости мне это нерадение! Почитаю завтра. Надо поспать.

 

…

 

Иисусе Праведный! И здесь нет покоя! Повсюду грешники выискивают меня!

Здесь ещё одна каюта, рядом с моей, а в ней люди. Я слышу их разговоры.

Это так отвлекает меня. Невозможно молиться.

Между нашими каютами дверь. Я посмотрел в замочную скважину. Молодая пара.

Иисусе милосердный! Иисусе милостивый! Я посмотрел ещё раз.

Женщина очень мила. Дева Мария, спаси меня! Дорогое, облегающее платье, с кружевами над голыми коленами, длинная нить жемчуга… Каштановые волосы коротко острижены. Слегка курноса.

Нет, я не мог больше смотреть. Потом я помолился. Потом посмотрел снова.

Она и впрямь красива. Это Дьявол искушает меня. Тише! Тише! Прочь от меня, Сатана! Я приказываю тебе!

Её спутник по виду моложе, чем она. Так, ничего особенного. Одет просто, почти бедно.

Нет, он не может быть её мужем. Ох, нечестивцы! Грешники! Я буду молиться за вас. Что-то я подустал. Пора спать.

 

…

 

Не мог заснуть. Поклялся именем Иисусовым больше не смотреть в эту скважину.

Посмотрел. Они сидели на койке, держась за руки.

Густые пятна света, отброшенные откуда-то снаружи,

падали на них и пучились нервными рывками.

Лицо женщины вспыхнуло, когда мазок света скользнул по нему,

и снова втянулось во мрак.

Лицо мужчины оставалось мутным, почти невидимым.

Должно быть, они уже произнесли все слова, которые были внутри них. Они ждали, пока созреют новые.

 

…

 

Я думаю о ней. Кажется, я слышал стоны вчера ночью.

Я скрежетал зубами, пытаясь представить себе лик Марии, Матери Иисуса Христа,

но не мог. Ах, зачем, зачем я поехал? Какое мне дело до того, что обо мне подумают,

если я не явлюсь на похороны отца? Мне-то что до этого? Посмотрел в скважину.

 

…

 

Наверняка они опять занимаются любовью. Боже, приструни мой поганый язык!

Было очень тихо, но я уверен, что слышал стоны и ритмичные движения.

Ах, грешники! Ах, нечестивцы!

Но что если она и впрямь его жена? Всё равно, это так непристойно, когда святой слуга Божий едет в соседней каюте!

Надо поговорить с ними. Надо покарать этот разврат!

Язык мой, как бич пламенный, выжжет грех из их плоти!

Долго смотрел в скважину. Мало что видел. Расстроился.

 

…

 

Нет, это не может так продолжаться! Они сегодня поругались.

Я не понимаю их язык.

Я сутулился, прижимаясь глазом к скважине.

Всё, что я мог рассмотреть, это что женщина сердилась и хотела уйти,

а парень удерживал её.

Они говорили совсем уже громко. А потом он ударил её! Она стала плакать.

Ах ты негодяй! Ах ты зверь!

Я стоял, весь трепеща. Может быть, войти к ним? Может быть, закричать?

Они уже целовались. Руки женщины обвились вокруг шеи этого животного,

её подмышка мерцала, как лилия.

Мне подумалось о лилии, которую Архангел Гавриил принёс Деве,

и я так устыдился, что встал на колени и погрузился в молитву.

 

…

 

Свет в их каюте такой же, как в моей.

 

…

 

Сегодня меня одолевали грешные мысли.

В монастыре ты полностью защищён,

ведь ангелы окружают его, как живая изгородь,

их пальцы шуршат в каждом дереве,

их очи цветут на каждом кусте,

их дыхание ласкает лицо, когда ты выходишь во двор.

Ты моешь пол, или трудишься на кухне,

или молишься в своей келье, и всё так спокойно, так прилично.

Всё, что может сделать Супостат, это скалить на тебя зубы издалека,

когда нёбо его краснеет во время заката

и силы Тьмы выходят из-под земли, затемняя небосвод.

А здесь – я чувствую себя таким беззащитным, почти нагим.

Меня удивляет, что Отец Настоятель так легко позволил мне уехать.

Как это он так промахнулся! Он ведь исповедовал меня столько раз.

Я ведь слаб, слаб! О Господи, опять эти стоны!

Эти люди ненасытны. Довольно! Довольно!

 

…

 

Они разговаривают слишком громко. Мне слышно каждое слово. Я ничего не понимаю, что они говорят.

Мы с Лизой были вот такими. Ссорились, спорили, потом мирились…

Ох, что это? Я ведь не думал о Лизе столько лет! Я ведь всё это позабыл! Не надо думать о Лизе. Она ушла давным-давно. Боже Милосердный, Ты видишь, что эти грешники делают со мной? Как они смущают мою бедную душу? Господи, сделай что-нибудь! Смети их, яви им гнев Свой!

Опять не мог уснуть. Всё думал о Лизе. Где она? На Небе?

 

…

 

Ведь Лиза на Небе???

…

 

Господь услышал меня! Дверь между нашими каютами не заперта! Я узнал об этом сегодня, когда прислонился к ней ухом слишком плотно. Дверь заскрипела и приотворилась.

Нет, это сам Архангел Гавриил вступил в каюту мою этой ночью,

держа ключ в длани своей, ключ, всё ещё позолоченный пыльцой лилии Девы Марии.

Это знак. Нет, это чудо! О, Боже! Я снова плачу!

Я должен призвать этих нечестивцев к порядку. Я могу даже увести женщину сюда, в мою каюту, чтобы спасти её от её разнузданного спутника. Он не посмеет воспротивиться мне, ибо силы небесные встанут одесную меня! Мысль о том, что она может быть здесь, так взволновала меня, что я лёг на пол. Сердце моё колотилось безумно. Да, это для её защиты. Это долг мой. Я пошёл.

…

 

О, эти мерзкие, мерзкие, мерзкие люди! Ни манер, ни приличий!

Я вошёл к ним в каюту. Они сидели, полуобнявшись, на койке.

Я встал перед самым их носом. Я заговорил с ними.

Я мягко упрекнул их. Я рассказал им об их грешной жизни!

Я призвал их к покаянию, к спасению от жгучей смолы адской!

Допустим, они не знают моего языка, это можно понять,

но моё лицо! Мой голос! Им следовало хотя бы отреагировать на моё присутствие! Ничуть не бывало! Они проигнорировали меня! Они глядели мимо меня, будто меня и не было! Я повернулся, я ринулся в свою каюту. Я хотел хлопнуть дверью, но она оказалась чересчур тугой.

 

…

 

Я всё думаю о них, как они сидели вместе.

Почему они не посмотрели на меня? Неужели они меня не видели?

Они казались умиротворёнными. Парень и в самом деле очень молод. Ему, наверное, и двадцати нет. А лицо у него уже побледнело, затвердело, как бывает с лицами всех юнцов, которые слишком рано начинают заниматься любовью. Я помню, как Джеймс, мой брат, «стал мужчиной». Я сразу понял. Он выглядел по-иному, как будто на лицо ему натянули прозрачный чулок. Бедный Джеймс… Лежит где-то во Франции… Моё лицо тоже выглядело бы так, ели бы Лиза не умерла и стала моей женой.

Клещ, глупое крошечное насекомое… убило мою Лизу.

О, Господи всеблагой! Спаси души наши, дай нам силу! Я не гневаюсь на Тебя, Боже мой!

Да исполнится воля Твоя! Я повинуюсь, я никну перед судом Твоим!

Пусть челюсти Рока разорвут плоть этого времени! Я уверен в спасении своём!

Их ноги соприкасались. Лицо у неё действительно очень красиво. Ей-то уже под тридцать.

Её голые колени мерцали, как два холма, покрытых первым снегом. Я взглянул несколько раз на её груди. Боже, прости меня, поганого грешника!

 

…

 

Они проигнорировали меня, и я буду игнорировать их. Меня больше не волнует, что будет с их душами. Пусть хоть батальон бесов вломится к ним в каюту, я и пальцем не пошевелю!

 

…

 

Может быть, они ещё придут извиниться. Господь наш, Иисус Христос, простил даже Своих палачей. А кто такой я, чтобы не простить? Я провёл весь день у скважины.

 

…

 

Они не пришли. Ну ладно, ну ладно…

 

…

 

Должно быть, они выходят, когда я засыпаю. Я-то сижу в своей каюте, потому что не хочу, чтобы меня запятнал разврат, царящий на этом судне. И речи быть не может о том, чтобы сидеть в ресторане с этими… Бог всё понимает! С тех пор как я вошёл в мою каюту, я ни разу не чувствовал голода, ни разу! Вера моя питает меня.

Но они… Никто не приносит им поесть. Наверное, они едят ночью.

У женщины обручальное кольцо на пальце. У парня кольца нет.

Она замужем. Он её любовник. Иначе быть не может.

 

…

 

Ночью я слышал плач. Сперва я подумал, что это плачет женщина,

но затем я расслышал два голоса. Они оба плакали…

Тяжкие, разрывающие сердце звуки, всхлипы, стоны…

Как громко всё-таки люди плачут и не боятся, что их услышат!

Я лежал на койке, окружённый дрожащим зеленоватым воздухом,

и слушал. Они плакали долго,

как две птицы, воркующие над завёрнутым в туман болотом,

а потом замолчали, оба одновременно.

 

…

 

Я всё думаю о ней. Она немного похожа на мою Лизу,

только Лиза была крупней и волосы у неё были посветлее.

А эта изящна, почти хрупка.

Ходит по каюте, как язычок зеленоватого огня,

в своём волнистом платье.

Зеленоватый огонь, который всё сжигает.

Она, конечно, имеет к нему какие-то чувства, и это больно видеть,

будто бы Лиза изменяла мне. Что за глупости лезут мне в голову!

А парень грубоват. Вчера опять накричал на неё.

Наверное, они шведы или русские. Кто знает…

 

…

 

Трудно всё-таки стоять у скважины весь день. Спина болит.

 

…

 

Решено! Я должен спасти эту бедную женщину!

Теперь я вижу руку Божью во всём этом!

Бог привёл меня сюда! Я войду, я заговорю,

я провозглашу Священное Слово! Она поймёт!

Святые Апостолы проповедовали перед дикарями, и те их понимали!

Я объясню ей, что она губит свою душу,

я восстану на этого человека

и вырву её из рук его! Я приведу её сюда

и запру эту дверь на веки вечные! Я запру дверь её греха!

 

…

 

Что-то страшно. А что если всё получится?

Представь, вот она здесь. Что делать, что делать?

Сердце мчится куда-то, не могу дышать.

Всё получится! Как оно может не получиться? Господь Иисус Христос войдёт в ту каюту вместе со мной! Как это у Него – и не получится???

Ох, что-то мне плохо. Нужно прилечь. Кажется, я голоден.

Когда же, когда же мы приедем?

 

…

 

Не знаю, что и сказать…

Не знаю, что произошло…

Я пошёл туда, пошёл!

Они сидели на койке, в той обмякшей позе,

в которой пробыли уже несколько дней.

Я вошёл смело, я встал перед ними,

я заявил им, что они нарушают святость брака,

что они должны немедленно разорвать цепи разврата, которые опутали их

отвратительными страстями смертной плоти,

что я пришёл спасти их и забрать женщину.

Нет, не я! Сам Христос!

Я говорил очень хорошо, с широкими жестами рук, полный веры и пламени!

А они не двинулись ни на дюйм! Они сидели, сидели, как будто меня там и не было вовсе!

Гнев охватил меня! Щёки мои запылали!

На него мне наплевать. Но она, она тоже не замечала меня!

Она просто сидела, в своём плотно облегающем платье,

с жемчужным ожерельем, обёрнутым вокруг шеи!

И тут я ударил её! Да! Да! Я врезал этой шлюхе, этой бесстыжей твари!

О, Господи! О, Боже мой! Я не могу пошевелиться, руки мои трепещут!

Сколько молитв смогут очистить меня? Сколько бессонных ночей?

Но… но худшее ещё впереди.

Она ничего не заметила. Она не заметила даже этого.

Она сидела, как прежде, глядя на своего любовника…

Её голова была опущена, комки волос прилипли к её щекам,

будто тёмная птица уселась ей на голову и опустила крылья.

Я вернулся в свою каюту. Я закрыл дверь.

 

…

 

Что происходит? Где я?

Почему они не замечают меня?

Надо всё-таки сходить на палубу.

Пойду-ка схожу.

 

…

 

Спокойно. Спокойно.

Я спокоен. Вера моя со мной.

Я не смог открыть дверь. Не смог повернуть ручку.

Я посмотрел в глазок.

Воздух в коридоре был мутным, почти зелёным.

Что-то загораживало вид. Это был стул, висевший в воздухе.

Нет, я должен сказать это. Стул не висел. Он плавал.

Коридор был заполнен водой.

Слабый свет растекался, как изорванный веер.

Я видел комки раковин и водорослей на стене.

Наконец, я понял. Я повалился на пол.

Живот мой сжался в рвотных спазмах, но ничего не вышло из желудка.

Глаза мои хотели плакать, но ничего не было в глазах.

Кровь моя свернулась. Я забился в угол,

накрыл ладонями лицо и лежал там не знаю сколько,

может быть, несколько дней. Лиза, Лиза! Мама, где ты? Мама, мама!

Почему они не со мной? Почему их здесь нет?

Когда я думаю о своём положении, что-то начинает меняться во мне,

и мне не нравится эта перемена. Я боюсь посмотреть.

Воздух в моей каюте становится слишком плотным, им трудно дышать,

и я чувствую, какое у меня илистое, распухшее лицо, но боюсь подойти к зеркалу.

Нет, нет, я не должен так думать! Я гоню прочь эти мысли,

и воздух становится светлее. Я снова пассажир.

Сегодня, после внутренней борьбы, я заглянул в скважину.

Они были там. Они сидели на койке.

Рука парня лежала у женщины на плече.

Он смотрел на неё. Она смотрела в сторону.

Её курносое, милое лицо светилось сквозь слои света и воды.

 

…

 

Бывают дни, когда мне трудно

контролировать свои мысли.

Я провожу такие дни с закрытыми глазами, свернувшись в углу.

В такие дни я не смею заглядывать в скважину.

Я хочу видеть эту женщину какой она была прежде, какой она становится, когда я собираю в кулак свою волю.

Вот почему они не замечают меня. Мы на разных кораблях.

Их корабль ещё в плавании. Мой уже пришёл.

 

Вланес, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 790 № 118158 от 15.02.2016

1 | 2 | 1604 | 21.12.2024. 21:08:45

Произведение оценили (+): ["Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °"]

Произведение оценили (-): []