Орион

Из рецензии на «Орион»

Честно, вослед вот этому «каравану слов», затерянному в непроходимых пустынях одиночеств, мне захотелось идти безоглядно, захотелось к нему, затаив дыхание, прислушиваться. И пустыням этим, вроде бы, не может быть начала и не может быть конца, потому как Одиночество, наверное, и есть непознаваемая Сущность всякого божества.
Так что там, в этих отголосках, молитвах, проклятьях, в этом разговоре жертвы с Ним и с самим собой, какой там покой может сыскаться для такого же, как я, растерянного человека, находящего еще силы вести свой караван слов, невзирая на извечный лай собак. В раннем детстве, когда мама и папа укладывали меня спать в Новогоднюю Ночь, а к нам в дом приходили какие-то шумные веселые люди, вот тогда и начиналось в доме некое священное для меня, непостигаемое действо, ощущалась какая-то частица открытия и сотворения мира. И тогда, встав у дверей своей спальни, я точно так же пытался расслышать какие-то отголоски, отзвуки, обрывки смеха, которые приоткрыли бы заветную шкатулку моих детских представлений о чуде. А потом шкатулка всё скудела и скудела, а слов, которые искались в себе для того, чтобы не разувериться, блуждая по пустыне, становилось всё меньше и меньше, да и блуждать, в конце концов, почти расхотелось.
Вот этот пророк из стихотворения, он и языческий, и библейский, и пушкинский, но на ничтожно малую толику. Он в себе блуждает и для себя ищет слова и знамения, повторять которые в тысячный раз уже вроде бы и нет никакого смысла. От этой лукавой перевернутой реминисценции с выпивающим море шутом, сварливым фригийским краснобаем и басенником до бессловесного казнимого раба очень призрачная и зыбкая грань. Пустыня не кончается. И этот страшный Бог-шут, подмигивающий с полуночных небес, он не Пастырь, и даже не охотник-Орион, и не созведие путеводное, он весь в своем сторожимом для себя Одиночестве…
Собаки лают…
Караван идет…
Но каждый с рождения имеет своего Бога в своем сердце…
И каждый может быть счастлив в своем Одиночестве…
Вопрос лишь в том, каким мы видим своего Бога…

Несколько слов о так называемых примитивных атрибутах искусства стихосложения. Несколько тяжеловесный, развернутый характер самой строки, повествовательное многостопие, за исключением, может быть, первого стиха в третье строфе, с одной стороны, нисколько не нарушают гармоническую суть избранного размера, а, с другой стороны, уплотняют, сгущают топику, искривляют и углубляют пространство произведения. Тот же зачинный образ задает ту степень весомости всему далее сказанному, которая не позволяет рассеивать взгляд и мысль. Звукопись стихотворения, на мой взгляд, достойна отдельного упоминания. Здесь и создающее внутреннее напряжение поиска, приглушенное, учащающее дыхание:

«Испещрен черный шелк письменами древнейших пророчеств
И смеющийся шут…

И внутренние аллитерации, наподобие:

«И бичую людей обличительным словом Поэта...


Может быть, кому-то будет недоставать затейливости и причудливости рифм, на мой взгляд, выверенных и оберегающих саму суть темы, кому-то, возможно, захочется кристальной ясности каждого авторского ощущения в вещах, которые, в общем, извечно составляли эфемерный предмет внутренних сомнений человека. Мне бы этого не хотелось. Я почувствовал живого, чувствующего, думающего, талантливого и так и не прозревшего человека. Потому он и не отказывает себе в самоиронии даже здесь...

Горшков Олег, 2003

У меня впечатление другое сложилось, Вир. Отличное от приведенной рецензии. Что до "пророка" дошла его псевдопророчность.

С уважением, С.Т.

Уважаю ищущих свои корни.

Тем более на Земле, где мы все - инопланетяне...

И не только с Ориона.

_____________________________

ЗЫ

Да, кстати, Вир, и всё-таки *знАмение, а не не *знамЕние...  :)))