Денис Дарвин. Оден и Бриттен

Предисловие

В 1933 году издательством «Faber & Faber» была опубликована пьеса Уистана Хью Одена в одном действии «The Dance of Death» («Танец смерти») в стихах и прозе.
«В этой сатирической музыкальной буффонаде «внутренняя смерть» среднего класса была изображена, как молчащий танцор. В начале танцор пытается выжить, спасаясь от действительности в гостинице; затем, испытывая националистическое воодушевление; затем, погружаясь в идеализм; затем, отправляясь на вечеринку в один из нью-йоркских борделей. Затем танцор умирает. Карл Маркс появляется на сцене и объявляет, что танцор умер: «Средства производства задавили его».
Пьеса была представлена в Лондоне «Group theatre» в 1934 и 1935 годах.
Это произведение было широко истолковано как прокоммунистическое, но уже после выхода в свет этой пьесы Оден оставил примечание, что «…коммунисты никогда так не позорились, как в этом нигилистическом одурачивании» (из информационного ресурса Википедия).

История «Танца смерти» получает продолжение в конце тридцатых годов и относится к известному периоду совместной работы Одена с выдающимся британским композитором Бенджамином Бриттеном. Вот что пишет об этом Дональд Митчелл – хранитель архива Бриттена – в своей книге «Бриттен и Оден в тридцатых. Год 1936»:
«…8 января 1937 года Бриттен последний раз увиделся с Оденом перед его отъездом в Испанию на следующий день, как оба полагали. В действительности отъезд Одена впоследствии был отложен. Об этом Бриттен пишет 10 января:
«Уистан до сих пор не уехал – ожидается, что это произойдет завтра – поскольку Медицинский Союз, с которым он отправлялся, был задержан по распоряжению правительства. Такое деликатное невмешательство, в результате которого прекращено оказание медицинской помощи воинским подразделениям законного правительства».
Я думаю, что живое начало дневника Бриттена от 8-го января, написанное с мыслью о предстоящем отъезде Одена, заслуживает того, чтобы привести эту запись полностью.
«В спешке работаю с отдельными частями (Симфониетта, на этот раз, для будущего воссоздания) перед встречай с Уистаном Оденом на Тоттенхэм-Корт-роуд. Он завтра отправляется в Испанию (в качестве водителя машины санитарного батальона). Это страшно грустно и от этого я чувствую себя ужасно, хотя я чувствую, что для него, возможно, это последовательный поступок, как для человека прямого. Как бы то ни было, это феноменально смелый поступок. Провожу с ним великолепное утро (в кофейне в «Лайонс Корнер Хаус»). Говорим обо всем. Он отдает мне два грандиозных стихотворения. Одно – колыбельная, другое – большое, незатейливое, близкое к фольклорному прощание, в то же время, необычайно трагичное и подвижное. Я многое сделаю с этим».
«Большим, незатейливым, близким к фольклорному прощанием», к которому относятся слова Бриттена, было длинное стихотворение Одена «Прощайте, стенанья манерных салонов/«Куда», «Отчего» рассужденья ученых». Оден написал его на форзаце одной из партитур Бриттена, уже изданной партитуры Симфониетты, Опус 1, которую Бриттен случайно захватил с собой в тот день для возможного исполнения. Странно было бы полагать, что такое замечательное посвящение миру Оден набросал на черновик между чашками кофе в «Лайонс Корнер Хаус» в пятницу 8-го января 1937 года. «Прощание» включало в себя и обращение непосредственно к Бриттену. Среди прочих строк по тексту таких как «…Рассказы об эльфах, седых великанах,/ Изделия хрупкие, мази, панно, / И ветви олив – всё прибережено» было и «…Клавир, партитуры для двух фортепьяно».
Это особенное стихотворение вновь появилось весной 1939 года. В апреле в лондонском «Квинс-холле» проводился фестиваль «Музыка людям». Бриттен написал произведение, озаглавленное «Баллада героев», для тенора, хора и оркестра на слова Р. Суинглера, бывшего когда-то литературным редактором «Дейли уоркер», и заметного участника левых литературных кругов в тридцатых, и собственно Одена. Произведение было написано в честь добровольцев Британского Батальона Интернациональной Бригады, павших в Испании. Дирижировал Констант Ламберт…
В центральной части «Баллады героев» в скерцо Бриттен использует отдельные фрагменты «Прощания», того самого стихотворения, которое Оден записал ему 8 января 1937 года. К апрелю 1939 года, когда «Баллада героев» была впервые исполнена, минуло больше двух лет с тех пор, как Оден возвратился из Испании. Фактически он уже отбыл в Соединенные Штаты с Кристофером Ишервудом, что произошло 19 января 1939 года. К тому времени, как отмечает Эдвард Мендельсон, «…поэт начал ощущать свою невыносимую общественную роль придворного поэта левых».
Какая-то часть музыкальной деятельности Бриттена в тридцатых могла бы быть определена аналогичным образом. Можно было бы также определить его роль, как придворного композитора левых. «Баллада героев» была написана в начале 1939 года. К тому времени он уже сам был на грани отъезда в Соединенные Штаты, что он и сделал примерно месяцем позже в компании Питера Пирса. Таким образом, пленительность и общее наложение прощаний находят выход в Скерцо «Баллады героев».
Прощание Одена при его отъезде в Испанию вместе с отдельным «до свидания!» своему другу композитору, и прощание Бриттена со страной, домом, друзьями перед его отъездом в Северную Америку в 1939 году среди сгущающихся туч над Европой:

Молчать в глубине – это рыб естество,
Все небо в огнях, словно ель в Рождество,
На западе звезды сигналят давно:
«На смерть Человечество обречено».

«Прощай!» – дому с красной обивкой панелей,
«Прощай!» – простыням на двуспальной постели,
«Прощай!» – милым пташкам чудным по стенам,
Да, это, мой друг, «До свиданья!» – всем вам.

Должно было иметь особый смысл для Бриттена обращение в своей работе к этим строфам или не должно? Можно толковать «Балладу героев» и этот переезд в особенности как нечто большее, чем просто расставание Бриттена с родной страной. «Баллада героев» - последнее произведение Бриттена, имеющее политический подтекст, и в Скерцо «Танец смерти» включен неслучайно. Я уже отмечал, что впервые эта идея появилась в «Танце смерти» Одена, который был поставлен «Group Theatre» в 1934 году. Впоследствии было еще одно появление «Танца смерти». Несмотря на разные названия, опять в центральном Скерцо «Судный день» в Симфонии Реквиеме.
Как бы то ни было, к 1940 году работа была завершена. «Танец смерти» претерпел некоторые изменения, и в настоящее время он скорее относится к личным переживаниям композитора, нежели к его политическим взглядам» (перевод мой. – Д.Д.)

После очень интересных и уникальных сведений Дональда Митчелла приведу весь текст скерцо «Dance of Death» из «Баллады героев»:

DANCE OF DEATH

It’s farewell to the drawing-room’s civilised cry
The professor’s sensible whereto and why
The frock-coated diplomat’s social aplomb
Now matters are settled with gas and with bomb.

The works for two pianos, the brilliant stories
Of reasonable giants and remarkable fairies,
The pictures, the ointments, the fragible wares,
And the branches of olive are stored upstairs.

For the Devil has broken parole and arisen
He has dynamited his way out of prison
Out of the well where his Papa throws
The rebel angel, the outcast rose.

The behaving of man is a world of horror,
A sedentary Sodom and slick Gomorrah
I must take charge of the liquid fire
And storm the cities of human desire;

Charge fire – storm desire.
For it’s order and trumpet and anger and drum,
And power and glory command you to come.
Come. Come. Come.

The fishes are silent deep in the sea,
The skies are lit up like a Christmas tree
The star in the West shoots its warning cry
‘Mankind is alive, but mankind must die’.

So good-bye to the house with its wallpaper red,
Good-bye to the sheets on the warm double bed,
Good-bye to the beautiful birds on the wall,
It’s good-bye, dear heart, good-bye to you all.

Для полного восприятия – звуковой файл: http://narod.ru/disk/17658641000/06%20Ballad%20of%20Heroes%2C%20Op.%2014-%20II.%20Scherzo-%20Dance%2...

Либретто, использованное Бриттеном, заметно отличается от «Song for the New Year», перевод которого представлен ниже. И дело даже не в объеме – семь строф вместо семнадцати. Несмотря на почти полную идентичность стихов, по сути это совершенно разные произведения.
Начать с названия: «Dance of Death» – название гораздо более подходящее к этим стихам, чем «Song for the New Year». Казалось бы, это очевидно, и можно даже предположить, что имеет место просто ошибка издательства (перевод «Song for the New Year» подготовлен по репринту «Poetry of the Thirties», «Penguin books», 2000, стр. 47-49, с оригинального издания этой книги 1964 года, также «Penguin»).
Но если бы изменилось только название! Десять строф «Song for the New Year», отсутствующие в «Dance of Death», перестраивают стилистику произведения. Склад речи, более патетический в «Dance of Death», в «Song for the New Year» тяготеет уже к горькой иронии.
Известно еще одно название этого стихотворения – «Danse macabre» («Пляска смерти»). Оно включено в сборник Одена «Collected shorter poems, 1930-1944», изданный «Faber and Faber» в Лондоне в 1950 году. К сожалению, не удалось найти это издание, чтобы сопоставить текст с «Song for the New Year». Но судя по известным переводам «Danse macabre» М. Индаковой и И. Сибирянина, в целом, они аналогичны за исключением деталей.
С другой стороны, и название «Song for the New Year», учитывая в целом ироничный тон стихотворения, представляется вполне возможным. Традиции многих народов в разных странах связывают этот праздник с покаянием человека, с надеждой на будущее, с новой жизнью на очередной отрезок.
Выскажу предположение, что, скорее всего, мы имеем дело с таким же явлением как «двойчатки» Мандельштама. По всей видимости, Оден не раз обращался к «Dance of Death» и эта тема получала разные продолжения.
И «Dance of Death», и «Song for the New Year» в своей основе, несомненно, имеют библейские сюжеты и образы. Другие возможные реминисценции – например, из «Потерянного рая» Джона Мильтона – скорее всего, носят вторичный характер.


Уистан Хью Оден
(1907 – 1973)

НОВОМУ ГОДУ

Прощайте, стенанья манерных салонов,
«Куда», «Отчего» рассужденья ученых,
Во фраках политиков светский апломб,
Всё ныне улажено с помощью бомб.

Клавир, партитуры для двух фортепьяно,
Рассказы об эльфах, седых великанах,
Изделия хрупкие, мази, панно,
И ветви олив – всё прибережено.

Зане вероломно бунт поднял Денница,
Он взрывом расчистил свой путь из темницы,
Из бездны, куда он был брошен Отцом,
Как Ангел восставший, как роза с шипом.

Он словно инфекция всюду идёт,
Стоит на мосту, он там, и где брод,
Как гусь или клуша он может летать,
Забрался в сервант, он залез под кровать.

Меняет он маски, меняет он вид,
В нём ненависть голубооко горит,
Стать может малюткой, заплаканной в люльке,
Входящей в трамвай аккуратной бабулькой.

По воле своей он сантехник и врач,
В любом ремесле он знаток и ловкач,
Талантлив в хоккее, танцует фокстрот,
Как тигр кровожаден, секретен как «крот».

О, знаешь, мой друг, будь его торжество –
В пучину стыда ввергла б воля его,
Тебя, милый друг, он похитил бы вмиг,
Похитил и пышные кудри состриг.

Терпеть миллионам уже свои муки –
Польстились, как голуби, шармом гадюки,
В лесу – очень много деревьев больных,
И я – тот топор, что срубить должен их.

В конце концов, ибо я третий, беспечный,
Счастливый сынок избалованный вечно,
Изгнать Сатану – вот что мне предрекли –
Стереть человечество с лика земли.

Поступки людей – это мерзость для взора,
Пресыщенность, лживость, Содом и Гоморра,
Я множество огненных, серных дождей
Промчу над жилищами плотских страстей.

Купить и продать, поздний ужин и рислинг,
Бездушье машин, непристойные мысли,
Тупиц обаяние – будет опять,
Опять эта горечь людей наполнять.

Я приду покарать, будет мертв Сатана,
Будет с хлебом икра мне к столу подана,
Будет храм мной воздвигнут для дома родного
С пылесосом во всех уголках его крова.

Я буду в авто цвета платины мчаться,
Я буду сверкать, я Звездой буду зваться,
Я буду бить в колокол ночью и днем,
Вдоль улицы всей я пройду «колесом».

Итак, Полли, Пэгги и Джонни Большой,
Бедняжка Гораций с одною ногой,
Оставьте ваш завтрак, забав своих прыть,
Ваш долг – Сатану в ранний час сокрушить

Предписано так. Это – гнев и труба,
И властный призыв: будут вскрыты гроба,
Они полетят и проглотят вас всех,
Исчезнет с лица земли гибельный грех.

Молчать в глубине – это рыб естество,
Все небо в огнях, словно ель в Рождество,
На западе звезды сигналят давно:
«На смерть Человечество обречено».

«Прощай!» – дому с красной обивкой панелей,
«Прощай!» – простыням на двуспальной постели,
«Прощай!» – милым пташкам чудным по стенам,
Да, это, мой друг, «До свиданья!» – всем вам.

1937

Wystan Hugh Auden
(1907 – 1973)

Song for the New Year

It’s farewell to the drawing-room’s civilised cry
The professor’s sensible whereto and why
The frock-coated diplomat’s social aplomb
Now matters are settled with gas and with bomb.

The works for two pianos, the brilliant stories
Of reasonable giants and remarkable fairies,
The pictures, the ointments, the fragible wares,
And the branches of olive are stored upstairs.

For the Devil has broken parole and arisen
He has dynamited his way out of prison
Out of the well where his Papa throws
The rebel angel, the outcast rose.

Like influenza he walks abroad,
He stands on the bridge, he waits by the ford;
As a goose or a gull he flies overhead,
He hides in the cupboards and under the bed.

Assuming such shapes as may best disguise
The hate that burns in his big blue eyes
He may be a baby that croons in its pram
Or a dear old grannie boarding a tram;

A plumber, a doctor, for he has skill
To adopt a serious profession at will;
Superb at ice-hockey, a prince at the dance,
He’s fierce as the tigers, secretive as plants.

O were he to triumph, dear heart, you know
To what depths of shame he would drag you low,
He would steal you away from me, yes, my dear,
He would steal you and cut off your marvellous hair.

Millions already have come to their harm,
Succumbing like doves to his adder’s charm;
Hundreds of trees in the wood are unsound
I’m the axe that must cut them down to the ground.

For I, after all, am the fortunate one,
The Happy-go-Lucky, the spoilt third son;
For me it is written the Devil to chase,
And to rid the earth of the human race.

The behaving of man is a world of horror,
A sedentary Sodom and slick Gomorrah
I must take charge of the liquid fire
And storm the cities of human desire;

The buying and selling, the eating and drinking,
The disloyal machines and irreverent thinking,
The lovely dullards again and again
Inspiring their bitter ambitious men.

I shall come, I shall punish, the Devil be dead,
I shall have caviar thick on my bread
I shall build myself a cathedral for home,
With the vacuum cleaner in every room.

I shall ride on the front in a platinum car,
My features shall shine, my name shall be star:
Day long and night long the bells I shall peal
And down the long street I shall turn the cart wheel.

So Little John, Long John, Polly and Peg,
And poor little Horace with only one leg,
You must leave your breakfast, your desk, and your play
On a fine summer morning the Devil to slay.

For it’s order and trumpet and anger and drum,
And power and glory command you to come:
The graves shall fly open and suck you all in
And the earth shall be emptied of mortal sin.

The fishes are silent deep in the sea,
The skies are lit up like a Christmas tree
The star in the West shoots its warning cry
‘Mankind is alive, but mankind must die’.

So good-bye to the house with its wallpaper red,
Good-bye to the sheets on the warm double bed,
Good-bye to the beautiful birds on the wall,
It’s good-bye, dear heart, good-bye to you all.

1937