Александр Лукьянов. Геррик и его книга "Геспериды..."

РОБЕРТ ГЕРРИК И ЕГО КНИГА
« ГЕСПЕРИДЫ: ИЛИ ТВОРЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ
И БОЖЕСТВЕННЫЕ»


Роберт Геррик прожил 83 года, длившихся от «елизаветинских» времен, когда Шекспир писал и играл свои пьесы, а Эдмунд Спенсер заканчивал «Королеву Фей», до периода Реставрации, когда Джон Драйден сочинял героические драмы, а на книжных прилавках появился «Потерянный Рай» Мильтона. Потому, наверное, Геррика можно назвать последним «елизаветинцем» из-за его сладостного стиха, соединённого с изящной беглостью, его пасторальных и любовных сюжетов, написанных в классической манере, его языка, свободного от интеллектуального тщеславия и привлекающего нас своей юношеской наивностью. Прямота его поэтической речи заключает в себе ясное и простое течение его мыслей, чуждых какому-либо аллегорическому или мистическому обрамлению. Алджернон Чарльз Суинбёрн, говоря о высших достижениях английской поэзии, отметил как-то, что лирические тексты, начинающиеся с «елизаветинца» Лили, «становились всё более совершенными, если не более яркими через целую череду созвездий, пока не завершились в увенчавшей их звезде Геррика».
С другой стороны поэзия Геррика – это следующий этап развития английской литературы, переход к барочным формам, в которых появляется некоторая фрагментарность описаний, внимание к прелестным мелочам и изощрённость поэтических форм. Не следует рассматривать Геррика как анакреонтического певца, беззаботного автора пасторалей, или как фривольного автора любовной лирики позднего ренессанса. Геррик серьёзен в своей поэзии, он более глубок, чем кажется нам сквозь его маску классических форм и буколических аллегорий.
Эпоха Возрождения в Англии, подарившая нам чарующие своей музыкальностью «спенсеровские» строфы, сложную игру чувств «шекспировских» трагедий и сонетов, восхитительные сонетные циклы Сидни, Дэниэла и Дрейтона, закончилась со смертью Елизаветы I. Сменившая её на престоле династия Стюартов открыла новую страницу в литературной жизни Англии. Первая половина XVII века - это время не только значительных политических перемен в жизни английского народа, не только годы борьбы Парламента с Королём, но и период дальнейшего расцвета английской литературы. Достаточно назвать имена Джона Донна (1572-1631), Бена Джонсона (1572-1637) и Джона Мильтона (1608-1674), как читатель сразу представит себе силу и поэтическую мощь поэзии того времени. В отличие от поэтов «елизаветинцев», довольно близких друг к другу стилистически и тематически, поэзия XVII века разделилась как бы на два литературных течения: поэтов-кавалеров, и поэтов-метафизиков. На одном полюсе - поэты-кавалеры: Томас Кэрью, Джон Саклинг и Ричард Лавлейс, сплотившиеся вокруг Бена Джонсона, демонстрировали любовь к античности и лёгкий, тщательно отделанный стих, насыщая свою поэзию светским началом, игривостью и любовными мотивами. На другом - религиозная лирика и метафизические строфы Джона Донна, которые вдохновили Джорджа Герберта, Ричарда Крэшо, Авраама Коули и Генри Воэна. Их поэзия рационалистична, обращена к «божественной» тематике, она интеллектуальна, подчас мистична и экзальтированна, а любовное чувство в ней всегда имеет возвышенный характер. Немного в отдалении стоит Эндрю Марвелл, много перенявший от кавалеров и метафизиков, и который удивляет нас мощью своего дарования.
Роберта Геррика, быть может самого верного и последовательного из "сыновей Бена", обычно тоже причисляют к «кавалерам». Его поэтический стиль и тематика стихотворений близка вышеупомянутым поэтам, хотя в целом творчество Геррика не похоже на несколько легкомысленную, порой вычурную поэзию придворных поэтов, чьи стихи (особенно Томаса Кэри) очень любил король Карл I Стюарт. Однако, задавая вопрос о том, какое место занимает поэзия Геррика в английской литературе, мы можем с полным правом сказать, что по великолепной музыкальности слога, блестящей технике стиха и возвышенности чувств, она находится в одном ряду с произведениями Спенсера, Мильтона, Драйдена, Вордстворта и Шелли. Никто из поэтов той эпохи не писал так неизменно свежо, с таким разнообразием форм, с такими очаровательными описаниями природы, любовных переживаний, окружающей его сельской жизни, и таким мелодичным и восхитительным языком. Сомерсет Моэм в своей книге «Подводя итоги» писал, что «в английской литературе трудно найти более одарённого поэта, чем Геррик». (С.Моэм. с/с в 5 томах, 1991-94 гг. т.5, стр. 307)
Судьба Роберта Геррика подобна судьбе Шекспира. Мы знаем, или нам кажется, что знаем их обоих через их творения с исключительной полнотой. Но на этом наши сведения о них и заканчиваются. У нас нет ни личных писем Шекспира, ни записей его бесед, ни сведений о жизненных обстоятельствах, ни оценок современников. Сохранилось несколько писем юного Геррика; но подробности его жизни и его репутация поэта в ту эпоху нам почти не известна. Да и в самой книге Геррика, «Гесперидах», мы не найдём каких-то новых сведений для его биографии. Вот всё то немногое, чем мы располагаем на сегодняшний день.


* * *

В 1556 году Николас Геррик, сын торговца скобяными изделиями норвежского происхождения из Лейстершира, перебрался в Лондон, где начал работать ювелиром, занимаясь ещё и ростовщичеством. В 1582 году он женился на Джулиан Стоун, дочери лондонского торговца тканями. Их пятый сын, Роберт, родился в лондонском районе Чипсайд, в особняке Ювелирного Ряда, и был крещён 24 августа 1591 года. Он был пятым выжившим ребёнком, из которых старший Уильям, был крещён 24 ноября 1585 года; Мерси, 22 декабря 1586; Томас, 7 мая 1588; Николас, 22 апреля, 1589 года.
От ремесла своего отца Роберт унаследовал любование драгоценными камнями, янтарём и благородными металлами, сверкание которых наполняет его поэзию; а от торгового дела дедушки со стороны матери - восхищение переливающимися шелками и тончайшим батистом, которые он мог видеть в его лавках.
9 ноября 1592 года Николас Геррик, как было записано в документах следствия, предположительно «выпрыгнул из окна чердака…разбился, и сразу умер». Как самоубийцу, отца Геррика быстро похоронили на близлежащем кладбище, и, скорее всего, в безымянной могиле. Однако семейство Герриков всё же добилось от следствия приговора о случайной смерти, и сумело спасти от конфискации всё состояние отца - более 3000 фунтов стерлингов, из которых треть причиталась жене Николаса, и две трети должны были быть разделены между его шестью детьми. Геррик и два его брата были отданы на попечение их дяди Уильяма, также преуспевающего ювелира и ростовщика, а матери с остальными детьми пришлось уехать из Лондона и поселиться в Миддлсексе, в небольшой прибрежной деревушке. Ничего не известно о школьных годах Роберта, но в 1607 году, в 16-летнем возрасте, будущий поэт сделался учеником своего дяди, чтобы перенять профессию отца.
Видимо, Роберт всё-таки получил хорошие знания латинского языка и литературы, ибо, когда его брат Томас в 1611 году решил заняться сельским хозяйством, Геррик посвятил ему стихотворение, легкость использования литературных аллюзий в котором говорила о достаточно широком круге чтения молодого поэта. Несмотря на некоторое подражание Горацию и Бену Джонсону, в этом посвящении уже отчетливо прозвучали собственные нотки Геррика, начавшего создавать свой собственный поэтический мир, населённый его друзьями и родственниками, мнимыми любовницами и туповатыми джентри, весёлыми крестьянами и крестьянками, танцевавшими вокруг Майского дерева и колядующими на Рождество. Обязанный работать у своего дяди в течение десяти лет как ученик ювелира, Роберт прослужил из них только пять, и когда в марте 1613 года городской сиротский комитет под председательством сэра Стивена Соуэма, дяди со стороны его матери, формально утвердил его совершеннолетие, будущий поэт поступил в колледж Св. Иоанна в Кембридже.
Вскоре Роберт получил и причитающуюся ему долю отцовского наследства - чуть более 400 фунтов, которые дядя Уильям немедленно взял взаймы, обязуясь оплачивать Роберту ежеквартально щедрые десять процентов годовых в течение всего времени обучения в Кембридже. Геррик был приблизительно на 6 лет старше большинства студентов и, будучи незнатного происхождения, оплачивал свою учёбу вдвойне в одном из самых дорогих колледжей университета. Участвуя в студенческих пирушках и увеселениях, Геррик познакомился и подружился на всю жизнь с Джоном Уиксом и сэром Клипсби Крю. В Кембридже Геррик встретился и со своим самым верным покровителем, поэтом Милдмей Фейном (1602-1666), наследником титула графа Уэстморленда.
В стихах того времени он воспевал крепкую вишнёвку - "напиток Богов и Ангелов», и призывал сак (канарское вино) прибыть к нему

Подобно королеве; как явиться
Смогла перед Антонием царица,
На корабле высоком среди пира
Рождая страсть в душе у триумвира.
(Пер. А.Лукьянова)

Несмотря на смак, с которым Геррик изображал опьянение и своих мнимых любовниц, он был довольно здравомыслящим молодым человеком, а от своего любимого Горация научился ценить умеренность в жизни. В дошедших до нас пятнадцати письмах Роберта к сэру Уильяму Геррику будущий поэт постоянно просит деньги, напоминая как бы об обещанных процентах с его же наследства. И хотя 40 фунтов годовых сделали Геррика относительно богатым студентом, он предложил дяде перевести его в менее дорогой колледж, Тринити-Холл, с целью изучения права. Уверяя при этом, что он будет жить как отшельник, с честными мыслями и не проводить время в попойках. 10 апреля 1617 года Геррик получил степень бакалавра, но вместо того, чтобы поступить в коллегию адвокатов, он продолжил учёбу, и в 1620 году стал магистром гуманитарных наук.
Как поэт Геррик становится известным, ещё обучаясь в Кембридже. Сохранился автограф его раннего стихотворения, написанного в 1619 году, а также довольно много произведений поэта имеются в рукописных сборниках Алстона, Спелмана и Дэниэла. Однако в течение целого 10 –летия, с 1617 по 1627 год, мы имеем лишь краткие упоминания о жизни Геррика, и ничего не знаем о его творческой деятельности. Можно предположить, что он находился в Лондоне, пируя с Бен Джонсоном и его учениками в тавернах «Солнце, Собака и Тройная бочка», где писал свои вакхические песни, полные буйного веселья, восхвалений вина и бьющей через край жажды жизни. Именно в это время Геррик чувствовал себя поэтическим «сыном Бена», воспринимая от него не только любовь к пирам, но и любовь к классической поэзии. В апреле 1623 года Геррик и его друг Уикс неожиданно были посвящены в духовный сан, и стали домашними священниками одного из придворных короля, возможно Эндимиона Портера, опекавшего поэта на протяжении всей своей жизни, и которому Геррик посвятил много чудесных стихотворений.
В июле 1627 года Геррик и Уикс в качестве полковых священников участвовали в злополучной экспедиции герцога Бекингемского к острову Рэ во Франции, направленной туда ради освобождения гугенотов, осаждённых в Ларошели кардиналом Ришелье. Две трети английских воинов была убиты, но Геррик, переживший эту бойню, оставался какое-то время на службе у знаменитого герцога, первого министра и фаворита короля Карла I, посвятив Бэкингему несколько стихотворений. Однако после убийства герцога в 1628 году пуританским фанатиком, Геррику пришлось искать себе новое место, и в сентябре 1629 года он был назначен приходским священником в Дин Прайор, в графстве Дэвоншир на западе Англии, куда переехал в следующем году после смерти матери и брата. Бенефиций этот стал подарком короля Карла I, одобрившего это назначение, хотя 21 фунт стерлингов годового дохода не были особенным достижением для 38-летнего поэта. Всё же сельский приход предоставил Геррику безопасность и безбедную жизнь. Вот почему он часто прославлял своё «любимое уединение», своё «бедное жильё», но также и проклинал «мрачный и унылый Запад».
Жизненный рационализм Геррика выбрал лучшее из того, что окружало его. Он жил холостяком, благодаря Господа за свой "маленький дом", за то, что может писать стихи о петухе, гусях и ягнёнке, о своём спаниеле Трейси, и о своей служанке Прюденс Болдуин, "посланной удачей". В течение 17 лет Геррик проводил обряды крещения, брака, и похорон, интересовался местным фольклором, преувеличивал достоинства прихожанок в своих стихотворениях, высмеивал недостатки людей по имени Рук, Джудит, Гесс и Шарк в резких эпиграммах, став при этом любимчиком местного дворянства, всяких там Виров, Варров, Меррифилдов и Шапкоттов. Поначалу одиночество его угнетало; деревня была уныла и отдалённа, но вскоре тихое существование в Девоншире успокоило и восхитило его. Геррику пришлись по душе сельские полуязыческие обычаи, и в своей «Сельской жизни» он увековечил моррис-танцы, храмовые праздники, рождественских ряженых и праздник королей на святки, которые несколько разнообразили тишину приходской жизни. Одна почтенная старушенция, некая Дороти Кинг, заявила, что поэт однажды прекратил свою проповедь в конгрегации, проклиная прихожан за их невнимание к ней. Она же вспоминала про любимую свинью Геррика, которую тот учил пить из пивной кружки. Геррик часто подсмеивался над своими прихожанами, бросал в них иногда Библию во время проповедей, однако «дэвонширцы» любили своего священника за его прекрасные стихи, расходившиеся в рукописях по всему приходу.
Конечно, поэт стремился в Лондон, и часто бывал в нём. Но, думая об известности, и часто размышляя о судьбе своих творений, Геррик, однако, не торопился издавать свои стихи. Он даже писал по этому поводу:

Издать себя пускай другие рады,
Посмертна слава – мне спешить не надо.
(Пер. А.Лукьянова)

Многие из его стихотворений ходили в рукописях среди его друзей и покровителей. Самым первым напечатанным стихотворением Геррика стал «Пир Оберона» в составе сборника стихотворений о феях и эльфах, изданного в 1635 году. Пятью годами позже увидели свет ещё три стихотворения Геррика, и, наконец, в третьем издании известного сборника 16 – го столетия «Witts Recreations» (Приятное времяпрепровождение Виттса»)(1645) было напечатано его прелестное стихотворение о вине - «Добро пожаловать, сак!» В 1640 году стал нарастать конфликт между королём и Парламентом, в конце концов, приведший к гражданской войне. Геррик был верным роялистом, как все его друзья поэты-кавалеры, как все его придворные-покровители. Многие его стихотворения того времени были посвящены королю Карлу I и его супруге – Генриетте-Марии. Геррик называет эту войну «лихими временами», считает, что «больна страна, но всё её мученья идут от безрассудного леченья». Он воспевает победы короля в кампании 1643-45 годов, и пишет хвалебное стихотворение на прибытие короля в Хэмптон Корт в августе 1647, хотя ещё в 1646 году, после победы Кромвеля над королевскими войсками, Геррика заменили пресвитерианским священником Джоном Симсом за отказ подписать Торжественную Лигу и Соглашение (Ковенант).
Бездомный, без всякого дохода, Геррик сначала направляется к своему другу Уиксу, получившему ещё в 1628 году место ректора в Ширвелле, а в 1647 году он уже находится в Лондоне, так воспев своё возвращение:

О Лондон, ты - мой дом, жестокий рок
Меня на ссылку тяжкую обрёк.
(Пер. А.Лукьянова)

Благодаря помощи друзей, Геррик начинает работу над изданием своего первого и единственного сборника стихотворений с красивым названием - «Геспериды, или Творения человеческие и Божественные, Роберта Геррика Эсквайра», непосредственно контролирует весь процесс печатания, и даже добавляет в них в последнюю минуту несколько эпиграмм. В 1648 году сборник Геррика поступил в продажу. Фактически он состоит из двух книг, самих «Гесперид», где порядка 1130 светских «языческих стихов», и собрания религиозных стихотворений под названием «Благочестивые Строфы». Всего 1403 стихотворения.
Геррик оставался в Лондоне до 1660 года, фактически не имея никакого постоянного дохода (своё небольшое наследство он, видимо, давно растратил). Если бы не друзья, покровители и родственники, Геррик впал бы в полную нищету. Милдмей Фейн послал ему 5 фунтов сразу, после приезда поэта в Лондон, и ежеквартально посылал Геррику по 2 фунта в течение 13 лет. Помогали Геррику и виконт Скадэмор, и брат его Николас, ставший левантийским торговцем, и родственники со стороны матери, Соуэмы и Стоуны. Клипсби Крю, его друг, «бравый рыцарь», умер в 1648 году, а Эндимион Портер - в следующем, и в полной нищете.
Может быть, Геррик рассматривал «Геспериды» как завершающий труд своей жизни, а может, просто устал творить, перебиваясь милосердием друзей, но в 1649 году он написал своё последнее его стихотворение, элегию на битву при Гастингсе. После этого Геррик прожил ещё целых двадцать пять лет, не написав ни строчки. Геррик хотел, чтобы его похоронили в Лондоне, но всё же после Реставрации Стюартов он подал прошение в Палату лордов о возвращении ему бенефиция, и в 69 лет вновь уехал в Дин Прайор, подписав Акт Следования догмам англиканской церкви. Прожив в своём приходе ещё 14 лет, он скончался в 1674 году, а в учётной книге округа появилась запись «Роберт Геррик священник похоронен в 15-ый день октября месяца».

* * *

Книга Геррика «Геспериды» - одна из самых интересных и необычных стихотворных сборников в истории английской поэзии. Геррик как будто бы набросал в шкатулку (как ювелир) камни различной огранки, формы, стоимости. И все они лежат там перемешанные. Начиная читать книгу, мы как бы достаём по одному каждый их этих 1400 камней, среди которых есть бриллианты чистейшей воды и прекрасно обработанные рубины, изумруды, топазы, больших и малых каратов, сверкающие всеми своими гранями, в которых отражается созданный поэтом удивительный и разнообразный мир. В его шкатулке также найдутся аквамарины и нефриты, опалы и ониксы, хризолиты и бериллы. Но среди этого богатства можно встретить и простые кварциты, обычный хрусталь или даже бисер и стеклярус. В течение веков критики не считали «Геспериды» единым целом, а просто хаотичным сборником различных по характеру и темам стихотворений. Даже основоположник современной английской поэзии Томас Элиот, называя Геррика «малым поэтом», писал: "если говорить о поэзии Геррика, то в его стихах не существует какого-либо непрерывно осознаваемого замысла". ( T. S. Eliot, "What Is Minor Poetry?", in On Poetry and Poets (New York: Farrar, Straus, and Cudahy, 1957, pp. 34-51). Однако современные исследователи творчества Геррика всё больше приходят к выводу, что «Геспериды» следует рассматривать во всей их полноте", поскольку Геррик сознательно придаёт им форму "традиционной книги эпиграмм", и считают, что поэзию Геррика «следует читать в тех границах, которые он сам очерчивает". (Ann Baynes Coiro, Robert Herrick's "Hesperides" and the Epigram Book Tradition (Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 1988), pp. 3-4).
Внимательно изучая «Геспериды», мы можем увидеть, что Геррик серьёзный и значительный поэт, и характеризовать его творчество как «малое» совершенно неверно. «Геспериды» - это небольшая «энциклопедия» той эпохи, последовательно написанная и составленная книга, а не просто набор банальных и легкомысленных стихотворений. Очень многие из них наполнены тонкими рассуждениями, остроумными взглядами на мир и эмоционально окрашены. Немного есть поэтов, которые нуждаются в комментариях меньше, чем Геррик. Поэт сам является лучшим своим комментатором, прекрасно выразив свои мысли в своих стихах. Однако хочется несколько более подробно остановиться на его поэзии, чтобы понять место и значение Геррика в литературе Англии.
Геррика можно с полным правом назвать наследником ренессансных традиций в английской поэзии. У него много как прямых обращений к стихам его старших собратьев по перу, так и просто литературных аллюзий или использование похожих тем, но уже в другой аранжировке. Геррик никогда не был «петраркианцем», как многие поэты конца «елизаветинской» эпохи. Платонические чувства, чрезмерное восхваление своей возлюбленной, чересчур изощрённые метафоры были также чужды ему, как чужды они были и Джону Донну. Но в стихотворении Геррика «К Филлис, люби меня и будь со мной» мы всё же видим повторение сюжета и образов сладкозвучных строк «Страстно влюблённого пастушка к своей возлюбленной» Кристофера Марло, чьи пасторальные описания чувств и природы, лёгкость и изящество стиха перешли в прелестный герриковский стих, передающий непосредственность и обаяние оригинала. Вот одно из самых известных стихотворений Геррика - «Спелые вишни», которое входит почти во все хрестоматии.

Вишни спелы, вишни спелы!
Покупай, приятель, смело.
Если спросишь, где растёт
Этот сочный, сладкий плод,
Я отвечу, там, где зыбки
Губы Юлии в улыбке.
Чудо-остров, вишни тут
Круглый год в садах цветут.
(Перевод А.Лукьянова)

В этой классической миниатюре поэта, однако, можно услышать отзвуки шедевра Томаса Кэмпиона «Лицо любимой – дивный сад».

Лицо любимой – дивный Сад
В благоуханье Роз и Лилий,
Где Вишни Спелые горят
На райском древе изобилья.
Сорвать их - страшная беда.
Пока не скажут сами - да!
(Перевод А.Лукьянова)

«Елизаветинская» идилличность, ярко проявившаяся и в «Аркадии» Сидни, и «Пастушеском календаре» Спенсера, и у того же Марло, затронула поэтические струны Геррика, но не нашла отзвука у поэтов-кавалеров. Их изящные стихи были чужды восхвалению «майского дерева», подготовке «рождественского полена» и описанию народных верований в колдуний и ведьм. В тоже время Геррик считается самым классическим из всех английских лириков, и этим он обязан замечательному драматургу и поэту Бену Джонсону, которого называет в стихах своим покровителем и самым лучшим другом. Среди поэтов конца века Елизаветы и начала века Стюартов, Джонсон был лучшим знатоком античности, и многие его стихотворения представляют собой вариации на темы древнегреческих и римских авторов. Знаменитые сборники Джонсона: «Эпиграммы», «Лес» (1616) и посмертные «Подлески» (1641) представляют собой образцы, замечательные в отношении мастерства, и содержащие основные поэтические формы, на которые мы можем разделить «Геспериды»: изящная любовная песня, прославление пиров и остроумия, восхваление друзей и эпиграмма, как она понималась в то время.
Бен Джонсон передал Геррику свою любовь к античности, к творениям самых великих и прекрасных римских лириков, Катулла и Горация. Любовные лирические обращения Геррика к Юлии или Антее напоминают порой «катулловы» песни к Лесбии, иногда с достаточно прозрачными аллюзиями к страстным и ярким строфам «веронского лирика». Зато в своих посланиях, одах, описаниях сельской жизни, стихах о поэтическом бессмертии – «сын Бена» следует своему любимому Горацию, чья поэзия стала источником многих стихотворений Геррика. В них мы видим не только тематическую близость, но и встречаем прямые цитаты из од и посланий выдающегося поэта эпохи Августа. А одна из самых ярких и высокохудожественных од Геррика - «Его Возраст», обращённая к «его близкому другу» Джону Уиксу, является самой «горацианской» во всей английской литературе. (The Cambridge History of English and American Literature, Vol. 7. Cavalier and Puritan, Chapter I. Cavalier Lyrists, § 6. Hesperides).
Большое влияние на Геррика своими песнями, прославляющими любовь, вино и радость, оказал Анакреонт. Геррик делал переводы или переложения анакреонтических од о Купидоне, очень популярных в ту эпоху, увенчанный венком из роз, читал на дружеских пирушках другим «сыновьям Бена» свои «Песни к Вакху» и писал в подражание певцу прекрасной лесбосски,

Чтобы чувствовать вольно -
Пью пьянящее вино;
Чтоб влюбиться заодно –
Пью игристое вино;
Дев желаю я грешно –
Пью горячее вино;
На столе еды полно –
Пью искристое вино;
Чахну, коль вдали оно –
Ароматное вино.
(Пер. А.Лукьянова)

Пасторальные мотивы в поэзии Геррика с одной стороны несут в себе отзвуки идиллий Феокрита, а с другой стороны, достаточно полно изображают быт и природу сельской Англии. В стихотворениях «Его хозяйство, или богатая собственность», «Его жизнь в деревне» Геррик наслаждается своим уединением, тихой сельской жизнью, доволен тем немногим, что послала ему судьба, хотя в других строках, как мы уже говорили, он жалуется на своё полное скуки утомительное пребывание в Дэвоншире.
Но где бы ни вдохновлялся Геррик, то ли в лондонской таверне «Собака», то ли в скромном домике Дин Прайора, он вносит в свои творения могущественных богов-олимпийцев, прелестных нимф и похотливых сатиров, знаменитостей Греции и Рима, поёт гимны Венере и Юноне, поклоняется домашним божествам – Ларам и Пенатам. Можно сказать, что в Геррике больше чувствуется римский жрец, чем христианский священник. И, несмотря на своё обращение к Господу о прощении за свой «некрещёный стих», Геррик в то же время - самый языческий английский поэт той эпохи. Единственный из лириков эпохи Стюартов, Геррик не выказывал пиетета метафизической сложности поэзии Донна, его барочному, подчас вычурному стилю и «непричёсанной» технике. Ясность, точность, чёткую структуру своих стихотворений Геррик воспринял исключительно у Джонсона, однако наполнил их юношеской непосредственностью, остроумием, тонким обаянием игры слов, намёков и необычностью метафор.
Однако, классическую «джонсоновскую» стройность письма Геррик разбавляет новыми поэтическими средствами, несколько иными художественными принципами, в которых мы можем увидеть и элементы нарождающегося барокко, и стилевые решения эстетики маньеризма. Если классику можно назвать стандартом, то маньеризм - это то, что этот стандарт сознательно нарушает. Манерна «метафизическая поэзия» Воэна и Крэшо, несколько выспренние и заумные стихи которых наполнены разными «философскими тонкостями», сближающими самые отдалённые понятия. Как и в живописи Аньоло Бронзино, с его скрупулёзным изображений черт лица и мелочей одежды, или в картинах Якопо Понтормо, отходящего от классических форм Возрождения в сторону удлинённости фигур, иррациональной цветовой гаммы и трагизма переживаний.

* * *

Обобщённость ренессансного мировосприятия сменяется у Геррика на описание отдельных частей, некоторую витиеватость слога, немного усложнённый синтаксис, причудливость метафор и сравнений. «Геспериды» - это калейдоскоп виртуозных поэтических форм, с помощью которых нам представлено милое разнообразие женщин, их телесных красот и нарядов.
В стихотворении «К Дианиме (III)» Геррик просит молодую женщину показывать ему своё тело по частям, постепенно поднимая, скрывающий его батист. Саму Дианиму мы не видим, да Геррика и не интересует женщина в целом. С помощью метафор он описывает «бёдра, ножки, талию» и прочие прелести, тем самым эстетизируя именно раздробленность, а не целостность форм.
Нежная и изящная гармония наполняет стихотворение «Шёлковая змейка», где Юлия, шёлковый шнурок и сам Геррик участвуют в сценке, которая как бы последовательно замораживает для нас три необыкновенно прекрасные и полные живости мгновения. Бросок Юлии шёлкового пояса, полёт пояса в воздухе подобно серебристой змейке, испуг поэта, когда поясок Юлии коснулся его. Получается как бы миниатюрный триптих, восхищающий читателя именно расчленённостью времени на отдельные моменты. Маньеризм Геррика проявился в других стихотворениях: «Какой должна быть моя возлюбленная», «Нижняя юбка Юлии», «Одежда Юлии» и, наконец, в самом знаменитом стихотворении «Пленительность беспорядка».

Небрежность в платье норовит
Придать одежде буйный вид:
Батист, упавший с нежных плеч,
Готов желание разжечь,
И согрешивши, кружева
Корсаж открыли с озорства,
Манжета сбилась, и в момент
Скользит струя смущённых лент,
А нижних юбок белизна
Бурлит, как дерзкая волна,
И легкомысленный шнурок
Меня развязностью привлёк:
Они сильней чаруют взгляд,
Чем самый тщательный наряд.
(Перевод А.Лукьянова)

В этом стихотворении Геррик вместо женского тела наделяет эротизмом отдельные части женского наряда, которые находятся в беспорядке, и тем самым создают сексуально привлекательную картину, но воспринимаемую не целиком, а частями - в разные моменты времени. Происходит разбиение картины на отдельные кадры. Причём каждая часть наряда имеет свой собственный характер, своё назначение в общем хоре буйности и изменчивости. Все они играют не пассивную роль, но становятся живыми, почти сказочными персонажами. Батист готов «разжечь желание», «согрешившие» кружева открывают корсаж, сбившаяся манжета даёт возможность выскользнуть «смущённым» лентам, «легкомысленный» шнурок привлекает своей «развязностью» (игра слов у Геррика). Мы последовательно видим каждый кадр, в котором нам открывается изумительные по мастерству точные характеристики каждой сбившейся части женского платья. Эта великолепная инструментовка, полная остроумия, тонких намёков и живости постоянно привлекает к себе читательское внимание.

* * *

Большое место в поэзии Геррика уделено любви, любовным песням, посвящённым его выдуманным возлюбленным: Юлии, Коринне, Люсии, Электре, Мирре, Сапфо, Эноне, Дианиме, Антее и другим милым дамам, чьи имена взяты из греко-римской литературы подобно «Селии» Бена Джонсона, восходящей к «песням» Катулла и «одам» Горация. Необыкновенно широк диапазон чувств, с которыми Геррик обращается к прелестным девушкам, или утончённым дамам. Элементы эротического наслаждения полуобнажёнными прелестями довольно часто встречаются в творчестве Геррика, хотя исследователями воспринимаются эти эскапады Геррика по- разному. Так Мойра Бэкер в статье «Женское тело в любовной поэзии 16-17 веков»(Moira P. Baker "`The Uncanny Stranger on Display': The Female Body in Sixteenth- and Seventeenth-Century Love Poetry," South Atlantic Review 56 (1991) становится на позицию крайнего феминизма, и считает герриковское «фрагментирование» женского тела, как, например, в стихотворении «К Дианиме (III)», когда поэт просит возлюбленную показывать ему постепенно каждую часть своих прелестей, «культурным угнетением женщин». В стихотворениях, посвящённых Юлии, очень много прелестных миниатюр, где Геррик любуется грудями или сосками Юлии, её нижней юбкой, её ножками, изнывает от страсти, видя её купающейся, любуется её голосом, «волосами, покрытыми росой». И каждый раз Геррик находит новые образы, свежие метафоры, прекрасные строки, чтобы изобразить эти прелести.

На перси Юлии

Открой мне перси, Юлия моя,
И, чистоты небесной не тая,
Мне разреши устами к ним прильнуть,
ВосхИтив непорочный млечный путь.
(Перевод С.Шестакова)

Не думаю, что такой приём, чисто маньеристический, можно расценивать как фетишизацию и эротизацию каждой части тела в отдельности. Конечно, у Геррика постоянно возникают желания увидеть своих мнимых возлюбленных не полностью обнажёнными, но именно частично одетыми. Как, например, Антею - «в постели под прозрачной лёгкой тканью», или Юлию, скрывающей под батистом свой румянец стыда, или Люсию, которая, замочив платье в утренней траве, обнажила свои стройные ножки.
Эти естественные для любого мужчины желания могут показаться современным фрейдистски настроенным исследователям неким вуайеризмом, или склонностью к мастурбационным фантазиям, инфантильностью и самовлюблённостью. (Fraser, Russell, Herrick among the Goths. Sewanee Review, Winter 97, Vol. 105 Issue 1, p53, 25p). Однако эротика Геррика не является какой-то необычной, но вполне объясняется традиционной ренессансной эротикой. Описание купающейся девушки в стихотворении «Купание красотки» Энтони Манди, к примеру, мало чем отличается от эротических картин герриковской «Юлии, купающейся в реке». С другой стороны вполне можно понять сорокалетнего мужчину, хотя и священника, который бросил весёлую жизнь Лондона (вино, девушки, приятные беседы, чтение стихов с друзьями) и уехал в глушь Дэвона, где одни только «дикари». Геррик, можно сказать, похож на бога, который полон мечтаний, и для которого его любовницы также реальны, как реально было облако для Иксиона, в которое превратилась преследуемая им Гера. Фактически это был только дым, сгусток его воспоминаний о прежней жизни. Потому Геррик и называет всё это «грёзой», когда в своих видениях занимается любовью с нереальными женщинами. В одном из своих стихотворений «К Электре: Грёза» Геррик был как никогда близок к сути своих эротических фантазий:

Я видел нас в одной из грёз
В постели из душистых роз:
С тобою, ласковый мой друг,
Делил я сладостный досуг;
Но вздох услышал твой – и в нём:
«За грех ночной так стыдно днём».
Я целовал тебя; та ночь –
Свидетель: ты была не прочь.
Ах, сладко мне от грёз пустых, -
Хочу ещё ночей таких!
(Пер. С.Шестакова)

И всё же эротика Геррика возвышенна, ибо преобразована необыкновенно тонкими и обаятельными метафорами в изящнейший стих, доставляющий наслаждение своей красотой, и тончайше завуалированным содержанием. Даже в стихотворении «К соскам Юлии», где поэт невозмутимо сравнивает их с ягодами, фруктами, драгоценными камнями, мы не находим никакой непристойности, вроде той, когда читатели подмигивают друг другу, или подталкивают локтем с ухмылкой, мол, смотри, о чём здесь пишут. Сутью этого стихотворения Геррика не являются соски Юлии, не является эротическое любование телом, отнюдь нет. Главное в его стихах – это баловство, изящная шалость, роскошь его фантазий и богатство метафор.
Рональд Берман, в частности проницательно указывает, что читатель XX-ого столетия часто неправильно воспринимает чувственные стихотворения Геррика как простой эротизм, а не как сложную символическую структуру. "Во всех «Гесперидах», - пишет он, - существует сильная интеллектуальная оппозиция или напряженность между чувственной жизнью и христианским представлением о той жизни... [Геррика] ...всегда интересовала эта игра ценностей между любовью земной и любовью небесной .(Berman, Ronald. "Herrick’s Secular Poetry." English Studies LII (1971): 20-29. Rpt. in Ben Jonson and the Cavalier Poets. Hugh Maclean, Ed.. New York: W. W. Norton & Co., 1974. 529-539.)
Даже в своём стихотворении «Лоза» Геррик отнюдь не вульгарен, когда в подробностях изображает, как его мужское достоинство превращается в лозу и устремляется к его милой Люсии, обвивая её бедра, талию, и проникая, наконец, в интимное место любимой.

Когда ж проник я, дерзкий плут,
В места, что девы берегут, -
Таких блаженств я там вкусил!..
Но пробудил меня сей пыл,
И – ах! – нашёл я орган свой
Стволом скорее, чем лозой.
(Перевод С.Шестакова)


Во-первых, это снова был сон, фантазия, грёза, во-вторых, сравнение с лозой своего достоинства – это обращение к античным вакханалиям, когда напоённая вином свита Диониса-Вакха, сатиры и менады, занималась любовными играми на природе. Лоза, обвивающая Люсию, сделала её похожей на Вакха, обычно увитого листьями и гроздьями винограда, и здесь мотив вина, который проходит также через всё творчество Геррика имеет не менее важный аспект, чем просто эротическая миниатюра.
Герриковские возлюбленные нам кажутся не совсем живыми, хотя это не куклы и не марионетки, которых он двигает за верёвочки. Интересен здесь подход Гуиббори, который считает, что многочисленные возлюбленные поэта подобны зрелым, сочным фруктам без единого пятнышка. Они напоминают произведения искусства, прелестные статуэтки, или картины, или ювелирные изделия, интерес Геррика к которым скорее эстетический, чем эротический. (Guibbory, Achsah. "’No Lust There’s Like to Poetry’: Herrick’s Passion for Poetry." ‘Trust to Good Verses’: Herrick Tercentenary Essays. Eds. Roger B. Rollin and J. Max Patrick. Pittsburg: U. of Pittsburg, 1978. 79-88.)
Красота женщин Геррика является особой красотой, такой, которую предпочитает поэт в своём знаменитом стихотворении «Лилии в хрустале». Здесь есть красота, но красота, преобразованная искусством. Основной принцип восприятия прекрасного, высказанный поэтом, состоит в том, что любой предмет более привлекателен не своём в чистом виде, не тогда, когда мы видим его ничем не прикрытым, таким, каким он есть на самом деле, а наоборот. Для Геррика розы более красивы, когда мы их видим сквозь полупрозрачный батист, а лилии - через прозрачность хрустальной вазы. Блеск янтаря привлекает нас, когда проходит сквозь слой воды, так же как в стеклянном стакане прельщают нас вишни и виноград. И в заключение Геррик говорит о женщинах:

Пусть вы как лебедь белоснежны,
И порождает страсть
В мужчинах ваша власть;
Лишь ниспадут шелка небрежно,
И белый их туман
Не даст увидеть суть яснее,
Ваш скрытый талисман
Мужчин зажжёт сильнее.
(Пер. А.Лукьянова)


Именно эта полупрозрачность мира вещей, созданная поэтическим мастерством Геррика с его тончайшими и изящными описаниями, привлекает нас к его женским образам не своей откровенной эротикой, но скрытой под покровом искусства чувственностью. Подлинная красота находится всегда в окружении других оттенков, или когда она затуманена или завуалирована. Ювелирное прошлое Геррика наложило отпечаток на его творчество. Богатейшие россыпи драгоценных камней мы видим в стихотворении «К Юлии». Здесь и золото, и алмазы, жемчуга и рубины, и не только те, что надеты на Юлии. Её груди, её бёдра - это не менее драгоценные «сапфир, а чуть пониже – хризолит». И, наконец, самое сокровенное в женщине - топаз, опал и халцедон, о которых никто не скажет, что познал их.

Поэт обращается к своим возлюбленным по разным поводам, часто прикидываясь старым, седым и неспособным к чувственной любви. Обижается на своих «распутниц», предрекая им старение и неизбежные морщины. Геррик хочет, чтобы его Юлия, или Антея, или Перилла похоронили его, забальзамировав по языческому обряду, молились о нём, рассыпая цветы на его могиле. «Возвышенное и земное» идут рука об руку в его любовных песнях. То Геррик несколько грубовато смеётся над дамой, которая медлит отдаться ему, то поэт заявляет, что девиц он-де постоянно будет иметь, или соблазнит, или просто купит. И будет «топтать их как петушок», и вообще, гордо заявляет перед всем миром в стихотворении «Поэт любит девушек, но не брачные узы»:

И кто ж так будет плох,
Что, не ценя свободы,
Имея двух иль трёх,
Жене отдаст все годы?
(Пер. А.Лукьянова)

Холостяком поэт прожил всю жизнь, холостяком хочет оставаться и дальше. Эти провинциальные дамы, его прихожанки, женщины без особых манер, безвкусно одетые, грубо нарумяненные и набелённые, с искусственными буклями, накладными грудями и т.д. может быть и подтолкнули его к написанию таких стихотворений как «О некоторых женщинах» или «Женщины не обижаются». Геррик создаёт, лепит образ женщины, как мастер шьёт театральную куклу. Женщина у поэта - « заплат различных тьма», «жгут волос и лоскутки, хлама всякого клочки». Зная жизнь своих прихожанок, часто совершая обряд исповеди, как священник, Геррик знал всю их подноготную. Потому и писал он, что шёлк с батистом нужен женщинам, чтобы обмануть мужчин, привлечь их к себе всякими ложными ухищрениями. Ложные улыбки, ложные взгляды, вставные зубы, банальные мысли, полные обмана - таковы были реальные дамы, окружавшие Геррика. Но женщины его фантазий, его выдуманные возлюбленные – они, являясь созданием его мастерства, всегда были прелестны, нежны, томны и изящны.
Особенно прекрасны своей возвышенностью строки, обращенные Герриком «К Антее, завладевшей им безраздельно». Всё стихотворение – это сгусток высоких чувств, выражение бесконечной преданности своей любимой. Его поэтические чувства становятся напряжёнными и духовными; огонь любви захватывает его сердце, и Геррик как поэт возвышается до уровня Катулла или Бёрнса. (The Cambridge History of English and American Literature An Encyclopedia in Eighteen Volumes, vol. VII, Chapter I. Cavalier Lyrists. § 6. Hesperides.)

Велишь мне жить, - я буду жить
Как протестант простой;
Велишь любить, - из сердца нить
Соединит с тобой.

Любовь – то море, то причал,
То буря, то покой…
Любовь, которой мир не знал,
Я разделю с тобой.

Прикажешь сердцу не стучать, -
Его прервётся бой;
Поставь на нём тоски печать, -
Всем сердцем я с тобой.

Велишь заплакать, - я навзрыд
Заплачу… И, слепой,
Слезами сердца, что болит,
Поплачу над тобой.

Велишь, - в отчаянье впаду
Под тисом, сам не свой;
Велишь мне смерть принять, - сойду
В могилу за тобой.

Ты – жизнь моя, любовь моя…
И сердцем, и душой, -
Живым ли, мёртвым буду я, -
Но навсегда – с тобой!
(Пер. С.Шестакова)

В этом стихотворении, похожем на молитву, обращение к Антее также страстно, как обращения к божеству. А в одном из своих коротких стихотворений Геррик прямо говорит, что среди всех Божьих созданий «нет лучше женщин существа».
Не меньшим по силе и красоте гимном любви является другое стихотворение Геррика «Коринна идёт на праздник Мая», в котором лучше всего проявился поэтический гений поэта, как и в стихотворении «К Филлис, люби и живи со мной». Мы находим в нём то мечтательное чувство любви, которой преобладало в Геррике больше, чем бурная чувственность. В этих стихотворениях много душевного тепла, заключённого в совершенном художественном изображении идиллических картин природы, которые мы встречаем в английской поэзии лишь после «Пастушеского календаря» Спенсера. Народные обряды, связанные с празднованием майских праздников, различные коляды, моррис-танцы на селе – всё это нашло своё отражение в творчестве поэта. Христианство поневоле приняло эти народные традиции, не разрешая их официально, но и не запрещая их. В «Коринне» Геррика звучит мотив активного пользования телесными радостями, традиционного «carpe diem», наслаждения теми короткими моментами полной свободы, как духовной, так и телесной.
Приглашая Коринну на это праздник чувственности, Геррик укоряет её за медлительность, за то, что она ещё в постели, когда великий бог Аполлон, принёс на крыльях первые лучи света, когда природа проснулась, и многие юноши и девушки уже успели заняться любовными играми на природе.

Кто плакал, кто поклялся в этот день,
Кто сватался, пока нам было лень.
Все много раз в траве валялись,
Все много-много целовались,
Сияли взгляды ясных глаз -
Небес любви, увы, без нас.
Ключи в замках скрипели, выдавая
Ночные тайны в этот праздник Мая.
(Пер. А.Лукьянова)

Для Геррика этот праздник любви отнюдь не грешен, он так и говорит «Мы не грешим, усладу получая». Чувственная любовь не противопоставлена христианству, он даже просит Коринну помолиться, хотя и недолго перед совершением любовного обряда. Расписывая своей возлюбленной все прелести это празднования, Геррик говорит в конце, что жизнь коротка, что когда молодость пройдёт, то ничто уже не порадует нас, и дни, предназначенные для любви, рассеются как «туман, как капельки дождя».

Пока мы не угасли, дорогая,
Давай быстрей пойдём на праздник Мая.

Геррик даже говорит, что воздержание от этого языческого обряда есть «грех» - понятие вообще то христианское. Именно по этой причине мы ясно видим здесь столкновение языческого и христианского представлений о мире и морали. (H. R. Swardson. «Herrick and the Ceremony of Mirth»,Source: Poetry and the Fountain of Light: Observations on the Conflict between Christian and Classical Traditions in Seventeenth-Century Poetry, University of Missouri Press, 1962, pp. 40-63 ). Языческое празднование, которое является греховным, фактически не считается таковым, и все юноши и девушки, совершающие любовные забавы, в конце концов обручаются и находят себе для венчания священника.


* * *

Несмотря на то, что Геррик оставался принципиальным холостяком, несмотря на некоторые его стихи, в которых он с вызовом надсмехался над женатыми мужчинами, само понятие брака и брачных отношений было важной темой его лирики. Хизер Дюброу рассматривал брак в эпоху социальных потрясений эпохи Стюартов, как "источник и символ упорядоченного и гармоничного общества»(Heather Dubrow, A Happier Eden: The Politics of Marriage in the Stuart Epithalamium (Cornell U. Press, 1990), 49.) Потому эпиталамы, или просто свадебные стихотворения Геррика находятся в русле общего представления эпохи. Уже в «Кратком содержании его книги» поэт пишет о «женихах», «невестах», «свадебном пироге», то есть о том, что явится важной составляющей его «Гесперид». Очень часто у Геррика обязательность приятного времяпрепровождения, его тема «carpe diem» подводит юношей и девушек к браку.

Патриархальный брак был основой семьи, а семья – это хозяйство, основа политического строя. Причём целомудрие девушки - девственность до брака, или сексуальная верность после свадьбы - лежит в основе социальной значимости женщины, ибо без целомудрия последних мужчины не могут гарантировать законность своим наследникам. Сам поэт столько лет сочетал браком своих прихожан, крестил их детей, фактически являясь столпом патриархальной морали во вверенном ему приходе, что во многих стихотворениях он просто обязывает девушек совершить свадебный обряд. В стихотворении «К девицам, гуляющим за околицей» поэт изображает вечернюю встречу юношей и девушек, которые кроме игр и поцелуев, обсуждают, что приготовят невесты на свадьбу и какого священника себе выберут. Геррик пишет несколько эпиталам своим друзьям, где желает им всяческих благ в браке, или просто пишет похвалу свадебному обряду. Незамужняя девушка для Геррика – это в некотором роде угроза обществу. Холостяки ещё могут существовать на земле, но девственницы должны познать любовь и сыграть свадьбу. Поэт так и назидает девственницам, которые слишком долго выбирают себе любовную пару:

Отбросьте скромность, и наряд
Оденьте подвенечный;
Пройдёт весна и сей обряд
Вам ждать, быть может, вечно.
(Пер. А.Лукьянова)

В той же «Коринне, идущей на праздник Мая» обязательным является процесс сватания, выбора священника, после ночных гуляний, поцелуев и «обнимок в траве». В «Свадебные виршах госпоже Элизабет Ли» Геррик удивлён, что девушка не торопится на свою свадьбу, которая должна быть важнейшим событием в её жизни.

Фи, девушка! не медли в свой черёд,
Когда направит в храм тебя Эрот.
С фатой и свадьбой ты не канитель:
Короткий пир, и быстренько в постель.
(Пер. А.Лукьянова)

Однако, несмотря на это, Геррик считает, что главная задача девушек – вступить в брак. В принципе, замужество было первейшей добродетелью женщины в христианские времена вплоть до XX века.
Эту подчинённость женщины – мужчине, патриархальность брачных отношений, верность жены – мужу, всё это проявилось в необычном стихотворении поэта «Юлия в церкви, или обряд очищения». По традиции женщина через месяц после родов должна придти в церковь со своей акушеркой, чтобы очиститься от родов, и снова иметь возможность жить сексуальной жизнью с мужем. Геррик подробно описывает весь этот обряд в церкви. Этот обряд («churching») был введён в первой половине XVII века Уильямом Лаудом, архиепископом кентерберийским, который строго требовал точнейшего соблюдения принятых при богослужении обрядов и постепенно вводил новые, напоминающие католическую службу, существенно изменив английскую литургию. Однако после казни Лауда в 1645 году, церемония «churching» была отменена. Но Геррик всё-таки пишет своё стихотворение, и мало того, он трансформирует обряд таким образом, что Юлия не только очищается после родов, но и как бы восстанавливает свою девственность. Она не просто снова может жить с мужем сексуальной жизнью, но и вторично лишиться девственности, словно выходя замуж второй раз.

Потом я Дефлорацию твою
Второй Эпиталамой воспою.
Та, кто для мужа девственность хранит,
Всегда как Новобрачная манит,
В Постели так пуглива и нежна,
Как будто Непорочна вновь она.

(Пер. А.Лукьянова)

Тем самым Геррик подчёркивает, что верная жена всегда как бы девственна для мужа. И именно этот факт играет большую роль в социальной стабильности. «В сексуальной структуре «Гесперид», - отмечает Марджори Сванн, - дефлорации жены является высшим выразителем власти мужа, как акт, который символизирует и создает порядок в обществе». (Marriage, celibacy, and ritual in Robert Herrick's 'Hesperides.' Swann, Marjorie. Philological Quarterly v. 76, no 1. p19-46. 01.01.1997.)

* * *

Удивительно и необычно отношение Геррика к Любви. «Петраркизм», который укоренился во всех европейских литературах, в том числе и английской, не коснулся творчества Геррика, наоборот, многие стихотворения Геррика явно выглядят «антипетраркистскими». Возвышенное воспевание своей возлюбленной, её красоты, и не только физической, но и духовной, анализ своих любовных чувств, богатейшие метафоры, на все лады превозносящие даму сердца, постоянное преклонение перед любимой – все эти темы, а главное сильнейший накал любовных чувств, свойственный «елизаветинцам», Геррику было глубоко чужд. Для Геррика его возлюбленные – это не образец, достойный поклонения, каковой мы видим, например, в «Астрофеле и Стелле» Филипа Сидни, или в «Amoretti» - цикле любовных сонетов Спенсера. Метрессы Геррика - обычные прелестные, милые, доступные женщины или девушки, которых он может и восхвалять, но которых может назвать просто «девками». И если для Спенсера, например, главная добродетель его возлюбленной - «нежный ум и чистые мечты», которые только и достойны восхваления в духе платонизма Марсилио Фичино, то Геррик выступает в поэзии обычным «ловеласом», которому приятно проводить время со своими метрессами, без всякого особого пиетета к ним. Однако «антипетраркизм» Геррика нельзя сравнивать с «антипетраркизмом» Джона Донна. «Не приняв возвышенный слог сонетистов и Спенсера, - пишет А.Н. Горбунов о Донне, - поэт писал стихи намеренно низким стилем. Донн не просто сближал интонацию с разговорной речью, но порой придавал ей известную резкость и даже грубоватость».(«Английская лирика первой половины XVII века». Составление, общая редакция А. Н. Горбунова. - М.: Изд-во МГУ, 1989.)

Стиль Геррика никогда не был грубым (кроме эпиграмм) и резким. Наоборот, даже обращаясь с легкомысленной усмешкой к своим девицам, он изящен, мил, непринуждён и как всегда остроумен. Для Сидни, Спенсера, Дрейтона, Дэниэла и других поэтов «елизаветинцев» Любовь - это чаще всего небесное творение, и платоническое отношение к любви не исчезает даже тогда, когда поэты жалуются на любимую, что она холодна, когда клянут Купидона и пытаются сбросить с себя околдовавшие их страстные чувства. Так Томас Уайетт пишет просто и немного печально:

Прощай Любовь! Волнуй сердца младые,
Не требуй больше власти надо мной.
(Пер. А.Лукьянова)

Он отказывается от любовных переживаний, но не проклинает саму Любовь. Шекспир в своих сонетах называет любовь недугом, которая сводит влюблённого с ума, обвиняет её в хитрости, в том, что она ослепляет влюблённого. Учитель Геррика Бен Джонсон сравнивает Любовь со Смертью, утверждая, что для людских сердец опасны стрелы их обеих. Поэты Возрождения то безмерно возносили Любовь, то страдальчески её обвиняли. Совсем другое отношение к любви у Геррика. Поэт просто боится любви, боится серьёзных чувств, он со страхом бежит от всякой серьёзной привязанности, постоянно играя роль любвеобильного, но легкомысленного кавалера. Он советует юношам гнать из сердца всех своих любимых и просто развлекаться, как он сам. Судьба Геррика - «веселиться без забот», а тем, кто влюблён, предназначено «рыдать среди невзгод». Ещё более жестко он пишет о любовных чувствах в стихотворении «Не люби». Насмехаясь над муками любви, над переживаниями влюблённых, Геррик считает, что главная вина лежит на женщинах.

Лжив, бездушен, вреден, зол
Вожделенный женский пол.
Меньше бы любить нам всем
Или не любить совсем.
(Пер. С.Шестакова)

Боязнь любви постоянно преследует Геррика. В цикле стихотворений «О Любви» он выражает свои страхи, непонимание любовных чувств, опасения быть охваченным сердечными страданиями. Любовь Геррик называет «игом», и для него лучше цепи на руках, чем ярмо на шее. Геррик судорожно оценивает то, что произойдёт, если он влюбится, показывая нам силу своих страданий: «обмороки, пот, за ознобом жар, волненье». Геррик представляет, что играет с любовью, как сатир с огнём, и если сатир только обожжётся, то от Геррик поцелуем сожжёт своё сердце. В другом стихотворении поэт называет любовное зелье, которое ему обманом заставил выпить Купидон, «адовом огнём». Любовь есть Ад, эта тема то в смягчённом, то в более резком изображении проходит через всё творчество поэта, даже когда он восхваляет свои мнимых возлюбленных.
Особенно мрачное впечатление оставляет стихотворение «О Любви (VIII), в котором Любовь выступает в роли злой феи-искусительницы, приводящей поэта в рощу, где на деревьях висят влюблённые-самоубийцы.

Меня любовь в безмолвный лес,
К осине привела.
– Мои самоубийцы здесь, –
И мне петлю дала.

Веревка шелковой была,
И с позолотой - нить.
Воистину, любовь могла
Изяществом пленить.

Примерить ожерелье мне
Велела поскорей;
Сказав, что ценится вдвойне
Жизнь – отданная ей.

То был лишь сон, но до сих пор
Я там один стою:
Любовью устрашенный взор
Предвидит казнь мою.

(Перевод А.Скрябина)


Смерть от неразделённой любви появляется также в его стихотворении «К рощам», в котором он называет святыми всех влюблённых, повесившихся от неразделённой любви. Геррик просит рощи и его принять в круг всех погибших здесь, вырезав его имя на коре деревьев - их «зелёных святцах», ибо он тоже испытывал «муки любви» и сгорал в её огне.

Тема смерти часто появляется в стихотворениях поэта, но часто не мрачной нотой, а как светлое прощание со своими возлюбленными, которых он просит похоронить его и вспоминать о нём. К Юлии Геррик обращается с просьбой после его смерти закрыть ему глаза и его книгу, или бальзамировать его необычным способом: «Целуй в уста с горячностью огня», к Перилле – бальзамировать старого умершего поэта по обычаю древних египтян, оплакать и посыпать его могилу первоцветом, Антею просит похоронить его под церковным дубом, около которого она должна молиться о нём во время ежегодного крестного хода.
Вообще различные ритуалы пронизывают «Геспериды», что не удивительно ожидать от священника. Ритуалы брака, смерти, пасторальные обряды отрываются от их реальной почвы и превращаются в ритуалы поэтические, становятся элементом его поэтического царства, литургией его искусства. (A. Leigh Deneef: "This Poetick Liturgie": Robert Herrick's Ceremonial Mode, Duke University Press, 1974, 200 p. Reprinted in Poetry Criticism, Vol. 9). Кипарис, различные благовония, «лавр священный», ларец с его прахом, что станет реликвией для его возлюбленных, все эти предметы Геррик упоминает в своих стихотворениях, где дихотомия жизни и смерти осмысливается им в прекрасных строках и неординарных образах. Геррик пишет различные эпитафии, то ребёнку, то неизвестной девственнице, то своим умершим родственникам, и даже к самому себе. В отличие от Джона Донна поэт не размышляет о религиозно-философском смысле смерти, но воспринимает ее как неизбежность, и потому смотрит на неё с грустноватой улыбкой, оживляя свою кончину присутствием любимых им женщин, и сопровождает свои похороны полуязыческими церемониями и обрядами.


* * *

Кажется, что Геррик писал свои изящные стихи как бы в одном порыве вдохновения, хотя есть свидетельства, что он тщательно заботился об отделке своих стихов. Неудивительно, что он пишет об этом в стихотворении «Его просьба к Юлии»:

Если я умру, в печать
Не успев свой труд отдать,
Юлия, предай огню
Эту рукопись мою:
Лучше так, чем – как итог –
Жизнь несовершенных строк.
(Пер. С.Шестакова)

Рукописей Геррика сохранилось очень немного, но даже оставшиеся дают нам возможность увидеть его правки, его стремление улучшить свои творения. Если сопоставить первые версии его знаменитых стихотворений «Сельская жизнь», «Его возраст», «Свадебная песня сэру Клипсби Крю» и некоторые другие его дивные стихи, что хранятся в рукописях музея Ашмола в Оксфорде, в фонде Харли Британского музея, в собраниях Эгертона и Роулинсона, с их напечатанными версиями, то можно заметить, что целые строфы иногда были удалены, а не совсем удачные строки заново переписаны. Ради ясности и совершенства стиля, ради точности мысли, поэт жертвовал порой значительными кусками стихотворного текста.
Несмотря на то, что большинство стихотворений и эпиграмм Геррика написаны обычным 5- стопным ямбом, поэт свободно владел техникой стихосложения, и много выдающихся его творений представляют всё многообразие метрических форм XVII века. Он оттачивал свои филигранные строфы искусной обработкой ямбических и трохеических строк изменяющейся длины, а также ловкому переплетению их рифм. И во всём этом видно высочайшее герриковское мастерство. Например, его знаменитое стихотворение «На его кончину», в котором каждый стих представляет собой одну единственную стопу.

Мне впредь
Не петь:
Вот смерть!
Забыт,
Зарыт
Средь плит.
Ночь, день,
Я – тень,
Где сень
Могил
Мой пыл
Остыл.
Здесь, гол,
Обрёл
Я дол.

(Перевод А.Лукьянова)


В других произведениях трёх- или четырех стопный стих сочетается с одним двустопным. В таких стихотворениях, как «К первоцветам, наполненным утренней росой», или «К нарциссам» его мастерство в структуре ритма, разнообразные анжамбеманы и разрядка рифм достойна самой высокой оценки. А в своих весёлых популярных песнях Геррик с большим мастерством использует все трёхстопные размеры.

Александр Лукьянов