Филологические заметки. Б.Л. Пастернак Быть знаменитым некрасиво

Предмет данного эссе – применение феноменологического подхода (преимущественно по Р. Ингардену) в области филологического анализа текста. Для иллюстрации возьмем стихотворение Б.Л. Пастернака «Быть знаменитым некрасиво».

        Быть знаменитым некрасиво.
        Не это подымает ввысь.
        Не надо заводить архива,
        Над рукописями трястись.

        Цель творчества – самоотдача,
        А не шумиха, не успех.
        Позорно, ничего не знача,
        Быть притчей на устах у всех.

        Но надо жить без самозванства,
        Так жить, чтобы в конце концов
        Привлечь к себе любовь пространства,
        Услышать будущего зов.

        И надо оставлять пробелы
        В судьбе, а не среди бумаг,
        Места и главы жизни целой
        Отчеркивая на полях.

        И окунаться в неизвестность,
        И прятать в ней свои шаги,
        Как прячется в тумане местность,
        Когда в ней не видать ни зги.

        Другие по живому следу
        Пройдут твой путь за пядью пядь,
        Но пораженья от победы
        Ты сам не должен отличать.

        И должен ни единой долькой
        Не отступаться от лица,
        Но быть живым, живым и только,
        Живым и только до конца.

        Начнем с выявления «горизонтального» уровня текста, т.е. его синтагматики. Стихотворение состоит из семи катренов. Фактуального сюжета здесь нет, но есть внутренний, психологический. В катрене 1 высказана главная мысль в обобщенном виде: «Быть знаменитым некрасиво». Катрены 1-2 негативны по своему содержанию. Они излагают определенную программу жизни и действий через отрицание. Здесь рисуется образ неверного, недолжного поведения: чего не следует делать – заводить архив, над рукописями трястись, желать шумихи, успеха (дешевого), быть притчей на устах у всех, особенно ничего не знача. Этот фрагмент – концентрированное отрицание. Но мы не знаем противоположной программы: быть знаменитым некрасиво – а что красиво? Не это подымает в высь – а что? (Фраза построена так, что в ней обозначен намек на альтернативу: НЕ ЭТО подымает – значит, есть что-то другое, что действительно возвышает человека.) В следующих пяти катренах излагается положительная жизненная и творческая программа: как следует жить и что нужно делать.
        Таким образом, текст членится на две основные части – «отрицательную» и «положительную». Косвенно это подтверждается тем, что обе они одинаково оформлены, т.е. обрамлены синонимичными по значению и грамматической структуре конструкциями, в которых заключено основное содержание этих частей – первая: «Быть знаменитым некрасиво – позорно быть притчей на устах у всех»; вторая: «надо жить – должен быть живым». Впрочем, хотя мы назвали вторую часть «положительной», она тоже содержит отрицания и даже с этого начинается: «надо жить БЕЗ САМОЗВАНСТВА». Отрицание сливается с утверждением. Это мы видим и дальше, но об этом мы сейчас говорить не будем.
        Перейдем теперь к его «вертикальному» измерению текста. Это сделать значительно легче, потому что «вертикальный», т.е. парадигматический, слой не требует обязательной синтагматической связности, объединения с находящимися рядом языковыми единицами. Как раз предполагается, что элементы парадигмы вычленяются из непосредственного, ближайшего текстового окружения и рассматриваются в сочетании с родственными им самим компонентами. Итак, перейдем к анализу языка текста на различных уровнях.
        Уровень фонетический. Здесь мы отметим сначала еще не языковые, а поэтические (от слова «поэтика») черты текста: катрены с перекрестной рифмовкой и чередованием женских и мужских окончаний. Стихи написаны 4-стопным ямбом с разнообразными отклонениями от него. Это видно уже по первой строке: «БЫть зна/менИ/тым не/красИ/во» – сначала переакцентовка (передвижение ударения на первый слог), потом ямб, потом пиррихий, потом ямб.
        Или возьмем строки из второго катрена: «Цель твОр/чества/ – само/отдА/ча…» (спондей – пиррихий – пиррихий – ямб); «…БЫть прИ/тчей на/ устАх/ у всЕх» (спондей – пиррихий – ямб – ямб).
        Можно было бы предположить, что спондеи (т.е. два ударения подряд) имеют в тексте особую функцию – выделяют наиболее важные в смысловом отношении высказывания: «ЦЕЛЬ ТВОРчества – самоотдача…»; «НО НАдо жить без самозванства, // ТАК ЖИТЬ, чтобы в конце концов… // [Привлечь к себе любовь пространства, // Услышать будущего зов]»; «НО БЫТЬ живым, живым и только…» 
        Однако эта гипотеза не подтверждается: во-первых, из таких строк не всегда складываются полные высказывания; во-вторых, не менее или даже более важные строки не начинаются со спондеев: «Быть знаменитым некрасиво // Не это подымает ввысь»; «Позорно, ничего не знача, // Быть притчей на устах у всех»; «Но пораженья от победы // Ты сам не должен отличать». 
        Таким образом, нельзя уверенно утверждать, что сдвиги в стихотворном размере связаны со смыслом. То, что спондеи привлекают внимание к некоторым принципиально важным концептуальным высказываниям, – скорее всего случайность.
        Но фоника (звукопись), по-видимому, обладает экспрессивной, изобразительной значимостью и усиливают образность текста: «ПройдуТ Твой Путь за Пядью Пядь» – фонетическое единоначатие работает на создание образа пути, движения, преодоления препятствий; это же впечатление усиливают: стык [т т]; чередование – у/я; аллитерация – [пт], [пд].
        Здесь мы выходим на репрезентативный план, где возникает «тот или иной вид, в котором зримо предстает нам соответствующий предмет изображения». Здесь мы наблюдаем восхождение по Ингардену: от единства звучания и значения к образам, ощутимым и зримым для читателя.
        В тексте встречаются легкие, едва заметные аллитерации (в том числе внутренние), поддержанные ассонансами: «аРхива – РукопиСЯми – тРЯСтись». А также: «ПозорНо, НиЧего Не зНаЧа, // Быть притчей на УСтаХ У вСеХ».
        Об их функции можно судить лишь предположительно. Например, повторяющиеся звуки (или фонемы) связывают стоящие рядом слова в семантические блоки, единства.
        Словообразовательный уровень можно рассматривать в единстве с фонетическим. Во-первых, оба относятся к средствам внешней организации слова: оно состоит из последовательно расположенных фонем или морфем (связь «вертикального» плана текста с «горизонтальным»). Во-вторых, фонетика и словообразование часто бывают взаимосвязаны в морфонологии. Яркий пример такого рода у Пастернака: подымает – вместо поднимает – отсутствиеэпентезы (и одновременно интерфикса). Отметим также словообразовательный вариант долькой – уменьшительный (диминутивный) и просторечное слово шумиха. Все три случая относятся к разговорной речи, т.е. придают тексту тон искренности и простоты.
        И еще, разумеется, сложные слова самоотдача и самозванство в тексте противопоставляются, чему способствует их структурная близость.
        На морфологическом уровне выделяются следующие черты:
        субстантив – будущего (зов); абстрактные существительные – творчество, самоотдача, шумиха, успех, самозванство, пространство, зов, жизнь, неизвестность; к ним приближаются непредметные слова с обобщенной семантикой:след, путь, пораженье, победа (они явно не предполагают корреляции по числу – едва ли в этом контексте можно сказать: по СЛЕДАМ, пройдут твои ПУТИ, отличать ПОРАЖЕНЬЯ от ПОБЕД – т.е. сказать можно, но смысл их скорее обобщенный, чем конкретный);
        обилие инфинитивов, в т.ч. в комбинации с модальными словами – надо заводить архива, трястись, быть притчей, надо жить, привлечь (любовь), услышать, оставлять пробелы, окунаться, прятать, не видать ни зги, не должен отличать, должен не отступаться от лица, быть живым; – такие словоформы и конструкции придают заявлениям автора категоричность, безапелляционность, превращают их в абсолютные моральные максимы;
        деепричастные обороты – «ничего не знача»; «Места и главы жизни целой // Отчеркивая на полях». Первый оборот имеет обстоятельственное значение условия, второй только указывает на дополнительное действие, расширяет общий контекст.
        Как видим, морфология часто выходит за пределы слова и сближается с фразеологией и синтаксисом, о которых будет сказано далее.
        Переходим на уровень семантики.
        К лексическим деталям текста относятся:
        разговорные слова: подымает, трястись, шумиха, ни зги, долькой (некоторые из них, как было сказано, имеют отношение к словообразованию);
        слова семантического поля «жизнь»: «надо жить без самозванства, // Так жить, чтобы в конце концов…». Двойное «жить» контрастирует с двойным «концом» – возможно, имеет значение, что жизнь – в свободном сочетании, а смерть – во фразеологизме, семантика предела (впрочем, в рамках жизни).
        Далее: «Места и главы жизни целой» – возникают: а) жизнь = книга (писатель должен высказаться не в интервью и проч., а в своих книгах; в этом смысле и вся его жизнь должна уподобиться книге); б) тема целостности жизни – см. «Так жить, чтобы в конце концов»; «по живому следу» – по «горячему»; не «простывшему», свежему (что условно для жизненного пути, этот след может быть не до конца «простывшим»).
        Далее возникает оппозиция: «живым и только – до конца» (срав. выше: жить, чтобы в конце концов; кстати, в обоих случаях ЖИЗНЬ дублируется).
        Из основных значений слова «живой»: обладающий жизнью; правдивый, подлинный (живой пример); энергичный; жизненный (живая проблема); легкий и занимательный (живой рассказ); переживаемый (живая обида) – в большей или меньшей степени подходят все, причем одновременно. Важно, что они репрезентуют жизнь во всех ее оттенках, во всем многообразии, в полноте.
        «Самозванство» – не в буквальном значении (незаконное присвоение чужого имени, звания с целью обмана), а синоним самохвальства.
Основные темы и метафоры:
        а) жизнь, судьба – книга: неразрывность жизни и творчества;
        б) одушевленность мира, воплощенного в абстрактных категориях: любовь пространства, будущего зов.
        Здесь мы восходим на третий уровень – репрезентации предметов, а отчасти и на четвертый – ценностный, причем они неотделимы друг от друга.
        Синтаксический, т.е. формально – второй уровень текста, связан с четвертым – аксиологическим.
        Пастернак использует следующие фигуры: парцелляцию – за счет этого достигается рубрикация ценностей; анадиплосис («живым и только») – усиление категоричности конечного вывода; перифразы: «Не это подымает ввысь» – не это возвышает; «Привлечь к себе любовь пространства» – влюбить в себя пространство. Такие обороты усиливают книжную окраску текста.
        Еще одна важная языковая черта текста: синонимия лексическая поддерживается синонимией на уровне синтаксиса (с элементом хиазма): «быть знаменитым (некрасиво) – (позорно) быть притчей на устах у всех». Оценочная динамика здесь: от некрасивого до позорного. Усиление достигается за счет повышения стиля (но повышения иронического: выражение «притча во языцех» уже обладает этим оттенком, а неточное воспроизведение – тем более).
        Дополнительные замечания.
        Для текста актуально противопоставление – «быть знаменитым некрасиво – должен быть живым». Создается контекстуальная антонимия «знаменитый – живой», и за счет этого скрытая синонимия «знаменитый – мертвый».
Синтаксическое оформление этих сегментов разное: «быть знаменитым» (подлежащее) «некрасиво» (составное именное сказуемое – категория состояния); «(ты) должен быть живым» (рассредоточенное составное именное сказуемое в парцеллированной предикативной единицей; категория состояния). Движение от обобщенной абстрактной истины к конкретным жизненным правилам для конкретного человека.
Время (категория, важная для феноменологии) в этом тексте представлено по-разному.
        Во-первых, на лексическом уровне прямо указано будущее: «Услышать будущего зов».
        Во-вторых, время выражается грамматически. Упомянутое будущее время – правда, не отдаленное, но выходящее за пределы жизни творца: «Другие по живому следу // Пройдут твой путь за пядью пядь». Будущее в этом стихотворении – то, что придет после смерти, чего мы не увидим. Но поэт способен соприкоснуться с ним – не столько заглянуть, сколько услышать.
        В тексте есть и настоящее неактуальное, а точнее – абитуальное, т.е. относящееся к обычному, общепринятому положению дел в человеческом обществе: «Не это подымает ввысь». Приближается к нему и настоящее гномическое, относящееся к явлениям природы: «прячется в тумане местность». Обратим внимание на то, что выраженное настоящее время относится не к людям, а к абстрактным понятиям: «местности» или даже к «этому» – тому, что «подымает ввысь».
Кроме того, настоящее, постоянно длящееся, неопределенное соответствует нулевой связке, равной глагольной форме «есть»: «Быть некрасиво» (= быть знаменитым – это есть некрасиво), «Цель творчества – самоотдача // А не шумиха, не успех», «Позорно (…) быть притчей на устах у всех», «пораженья от победы // Ты сам не должен отличать» и далее по тексту. Сама «невидимость» этого глагола делает скрытым и время. Изрекаемые Пастернаком сентенции отделяются от конкретного времени и приобретают универсальное звучание – по крайней мере, претендуют на это.
        Тем более стремление к универсальности проявляется в безличных предложениях с инфинитивами и модальными словами: «Не надо заводить архива» и др.
        Замечательно, что предложения личные со скрытым временным значением и безличные без него структурно сближаются (содержат инфинитивы и модальные слова), особенно когда в первых постепенно уходят в тень и подлежащее, и модальная часть сказуемого:

        (…) пораженья от победы
        ТЫ сам не должен отличать.
        И ДОЛЖЕН ни единой долькой
        НЕ ОТСТУПАТЬСЯ от лица,
        Но БЫТЬ живым, живым и только,
        Живым и только до конца. 

        Пастернаковская мысль постепенно становится как бы вневременной по форме воплощения, хотя по содержанию она как раз связана с временным пределом: «до конца». Форма спорит с содержанием.
        Здесь мы переходим к еще одной феноменальной категории текста – идее. В этом тексте она выражена с предельной откровенностью, прежде всего в первых двух строках и последнем катрене. Идея произведения, по Р. Ингердену, лишь накладывает на него свой отпечаток, но играет далеко не главную роль, с чем трудно согласиться (в стихотворении Пастернака всё определяется ею).
        Но в феноменологической теории так и должно быть, потому что она ориентируется на читательское восприятие. У Ингардена есть еще две категории – «схематичность» и «конкретизация». Первая означает, что в тексте многое недосказано, представлено в упрощенном виде. Но текст интенционален, т.е. направлен на читателя, который призван преодолеть этот схематизм путем конкретизации. Читатель наполняет схему своими мыслями, образами, ассоциациями. Причем это не произвол, а соблюдение «правил игры». Априори считается, что автор обязательно побуждает читателя к размышлению, что читатель отвечает на вопросы, которые, по Г. Гадамеру, задает ему текст.
        Каким образом? Ведь Пастернак ни о чем нас не спрашивает – напротив, он поучает и проповедует: это некрасиво, это позорно, не надо делать того-то, а то-то делать надо, ты не должен так поступать, а вот так – должен. Для него это абсолютные истины, он уверен, что и для других – тоже.
        Но это – самая настоящая схема, и читатель может переосмыслить ее по-своему и даже с чем-то не согласиться. Абсолютный смысл имеют декларации Пастернака или относительный? Всегда ли некрасиво быть знаменитым? Почему не надо заводить архива? Действительно ли цель творчества – самоотдача? (А если отдавать нечего?) И нет ли более важных целей? Такие сомнения, например, высказывает В.С. Бушин. Причина этих сомнений лежит в языке: данные истины относительны, но поэт формулирует их как абсолютные.
        Итак, полезные для филолога аспекты феноменологического подхода: движение от языкового материала к идее, осознание неполноты и известной схематичности текста, преодолеваемой читателем в процессе диалога, а также конкретизации авторской схемы опытом читателя. Но всё это есть и в традиционном лингвоэстетическом анализе, только с бо
льшим количеством нюансов. С другой стороны, обеспечить постепенное и строгое восхождение от языковой конкретики к образной и смысловой обобщенности едва ли возможно, да и целесообразно. От языкового материала мы никогда не абстрагируемся, на каждом уровне возвращаясь к нему.

Александр Флоря