Явление доктора Шаповаловой: 5, последняя. Дагомысский барак

Явление доктора Шаповаловой

 

В начале 80-х два инженера с конструкторского бюро Кировского завода, приятели получают путёвки в заводской пансионат “Белые ночи” на берегу Чёрного моря, в Сочи. Путёвки дефицитные, поэтому они едут без семей и не в сезон, в марте. И записаны они как “рабочие литейного производства”. Они – ведущие инженеры в лаборатории насосов КБ. Герою, от лица которого ведётся повествование, 34 года, его приятелю – 43.

Их докторша, молодая и симпатичная, вызывает у них повышенный интерес. Только одного из них, старшего, докторша из-за хронического аппендицита отправляет в соседнюю больницу.

 

5. Дагомысский барак

 

 

            Поделившись с соседкой Наташей “Событием” и позлословив насчёт Шаповаловой, спустился вниз, направляясь в УФО. У вахты стояла Наталья Дмитриевна, которая при моём приближении прервала разговор и смотрела чуть исподлобья, искривив верхнюю губу. Я бросил на ходу: "Жестоко вы поступили". Она начала, - "Нет, не жестоко...", я машинально повторил своё, ведя взгляд в сторону нашей ячейки и выясняя недоразумение с письмом по соседству, в котором мы "подозревали" наше. Это “подозревали” с подхихиканьями я и услышал за собой, удаляясь.

 

            На другой день у меня был приём к нашему врачу. Я попросил телефон больницы, который она не знала, - после узнал на вахте. "Вот вы его увезли, и мне теперь скушно" (в своём мелочном тщеславии я остался доволен именно этим "ш" в слове скучно). Она, вероятно, услышала скрытый упрёк и, осторожно, как на цыпочках, подбирая слова, стала оправдывать свою осторожность. Договорились до двух случаев судебно-следственной экспертизы на её “очень тяжёлом” участке, когда она работала участковым врачом. Даже прозвучало слово "эксгумация", очень деликатное, когда разговор шёл о моём заболевшем приятеле. Представляю, как бы оно прозвучало для самого Корнетова, даже произнесенное из лилейных уст нашей Очаровательницы. "Первое - это у меня бы забрали диплом... ну, это меня не пугает. Но меня ведь и посадить могли". Я сказал, что это бы ей "не повредило", очень бы "развило" её, она бы стала "значительным человеком". Она того же “пожелала” мне. 

    Говоря о своём тогдашнем обширном участке, она сделала акцент на количестве мужчин, и у меня как-то само собой вырвалось - "южных, горячих, темпераментных". Речь, впрочем, шла о судебном случае, связанном с опьянением. Она стала развивать, насколько у них строги нравы. Ещё с института культивировались только имена-отчества. "Но это ханжество!" - "Нет, начинается с малого: видят, что врач молодая... Меня вот когда называют Наташа, я не замечаю, просто не слышу, кого это там зовут". А вообще, вне работы я другая: болтливая, легкомысленная" - - "Значит, вы ведёте “двойную жизнь” - (Тень замешательства) - - "Иначе ваш товарищ меня бы не послушал..."

- Значит, у Вас одно питает другое: легкомыслие даёт вам силу быть серьёзной, а серьёзность разряжается на вашем легкомыслии.

- Да, нам нельзя быть самими собой.

- А вот мы можем быть сами собой.

- Да, у вас это по другому, вы где-то... выше (она сделала спираль у лба), но вам можно это себе позволить.

 

            Она говорила, осторожно ставя слова и глядя матовыми миндалинами под густыми скобками бровей. Я тоже смотрел ей в лицо, почти не чувствуя, что это глаза. Иногда вспоминал, отводил взгляд, но тут же возвращал. В начале разговора измерила мне давление, успев записать в книжку, - я после посмотрел. Если бы не это, я бы подумал, что за разговором мы упустили цель моего визита. Да, кажется, так и было.

 

            На следующий день я позванивал в больницу, - как после выяснилось, набирая ошибочный телефон - и он давал короткие гудки. Уже перед ужином, уточнив телефон, узнал, что Корнетова оперировали, и нужно сдавать авиабилет. Мужской голос просил это передать сестре.

            У меня были талончики на Мацесту на завтра, и, полагая какой-то больничный транспорт от нас, я решил передать поручение медикам - дежурному врачу, которая бы передала Шаповаловой.

 

            Дежурный врач стояла на этаже, искоса посматривая телевизор. Это была высокая, нескладная девушка, впрочем, привлекательная, с зачёсанными чёрными волосами и глазами напуганной лани. Но хотя она и имела эти глаза и чуточку заикалась, говоря своим низким голосом, но оконфузился я, вывалив перед нею бесформенный ком своих обстоятельств, - а она, серьёзно переспрашивая меня, наконец поняла и вынесла свой вердикт в самой полной форме, не сбиваемая моими "понятно, понятно", что "транспорта специального нет, Шаповаловой до пенедельника не будет", а её не будет завтра, - "И если вы хотите помочь приятелю..."

            В Мацесту сегодня уже я не поехал, хотя - теперь неловко в этом признаться - собирался ехать, и только отказ сестры остановить автобус в Дагомысе на обратном пути заставил меня, упиваясь своей мрачной жертвенностью, перейти в прогулочный автобус, где водитель был, естественно, сговорчивее сестры. Конечно, я мог бы уговорить и сестру, и даже, вероятно, её отказ был только присловьем, поскольку причину я не назвал. Мне, как всегда, подсаднело сделать назло, "чтобы пожалела". Но всё вышло кстати.

 

            Выдя на шоссе, мне пришлось долго идти под моросящим дождём и по глинистым дорожкам, через каждые 30 м уточняя путь до больничных бараков. Дёргаясь невпопад от двери к двери, через окно нашёл лежащего на кровати Корнетова: он, мне показалось, дремал, но веки были полуприкрыты, лицо будто в жару. Я коротко постучал в стекло, почти развеселившись нервной весёлостью. Веки чуть приоткрылись, глаза сделали знак "войди в дверь", но губы так и остались полуоткрыты, обнажая зубы.

 

            Наведя новые справки, я, уже в халате, одетым мне, осанисто молчащему, на руки сестрой в приёмном покое, по заселённым коридорам прошёл в палату. Корнетову было очень тяжело, - "тошно мне" - и я сразу осознал всё значение "оперировали", но, хуже всего, никак не мог сдержать прорывающиеся порывы весёлости. Это было нервное, конечно. Я на всю палату развеселился, когда открыл, что недостающий для телеграммы адрес Галины (подруги Корнетова) можно взять с конверта её письма. Но довольно об этом...

 

            И чтоб поставить последний штрих в портрете доктора Шаповаловой: в Сочинском автобусе, взглянув на молоденькую осетинку или нечто в этом роде, узнал в ней "младшую сестру" Натальи Дмитриевны. Правда, у этой был огромный нос во всё лицо, но те же стрелами глаза и взгляд пугливой лани чуть исподлобья, а главное - её лепестковый с загнутой верхней губой рот. Вот ведь как просто: Шаповалова наполовину южанка, как наш с Людмилой любимый оперный тенор Плужников, у которого, кстати, тот же рот.

 

Сергей Семёнов, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1529 № 116054 от 23.11.2015

0 | 0 | 1279 | 25.11.2024. 01:49:55

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []