Ор цикад заглушает и птиц, и прибой возле скал,
так вибрирует воздух, так бредит, не день – паранойя;
даже рифмы родные, которые тут отыскал,
позвенели и смолкли от ора тех бестий, от зноя.

Это август в Крыму, и тропинка бежит сквозь дубняк;
чтобы к морю пройти не жалеем ни ног мы, ни пота;
прямо возле госдачи (крутой особняк коммуняк!) –
идеальное место для нашей подводной охоты.

Мы палатку не сразу поставим в кустах за скалой,
чтобы зря не дразнить пограничников строгое око,
воздух пахнет шалфеем, он пахнет сосновой смолой,
и, конечно же, морем, что плещется рядом, под боком.

С мыса Сарыч видны бухта Ласпи и Батилиман,
рюкзаки побросать все под дикой фисташкой мы рады,
а к Босфору плывёт облаков гулевых караван
по небесному морю, как будто триеры Эллады.

Айя мыс Балаклавы скрывает античную суть,
но сама Балаклава не прячет, ни правды, ни сути,
и мальки на мели возле пляжа мелькают, как ртуть,
если сдуру шелбан дать серебряной капельке ртути.

Земляничника куст поражает всех красной корой,
на заре искупавшись, ещё удивительно свеж я,
взметена Куш-Кая, как трамплин, над лесистой горой,
с этой Птичьей скалы все извивы видны побережья.

В расхрустальной воде блещут матово люстры медуз,
пляж пустынен и дик, в море чайки скандалят жестоко,
а ещё саранча, в шлемах римских времён Сиракуз,
наступает колонной на нашу поляну с востока.

Это август, и нам всё мерещатся тайны глубин,
чтобы их разгадать, путь один – личных проб и ошибок,
и, когда возле мыса нырять начинает дельфин,
мы торопимся в воду, а вдруг наведёт нас на рыбу.

О, кефали косяк, – крупных рыб серебристый поток!
О, чета горбылей, – чью идиллию я не нарушу!
И уже не избыть нам в крови удивительный ток,
что навеки пронзил молодые и сердце, и душу…