Владимир Ягличич Наше родное и другое

Владимир Ягличич Наше родное
(С сербского).

Читаю джеймсовы "Марьяжи"*.
Немного утомлён от чтенья.
Мой рок - недальние вояжи,
задумчивые вдохновенья.

Октябрьский танец умиранья,
в сени каштанов нет уюта.
Душа - в сонливом ожиданье,
и всё мне чуждо почему-то.

А куст ко мне с вопросом - кто я ?
А ветер треплет волос редкий.
Здесь всё моё - и не родное,
вплоть до увядшей рыжей ветки.

Мышонок мёрзнет, смотрит зорко.
Должно быть что-то нужно мышке.
Потом залезет греться в норку,
а люди прячутся в домишки.

В полях лежат мешки с половой.
Несли да бросили, не сдюжа.
Весь мир свернулся в куст терновый.
Вода. Болото. Пустошь. Стужа.

Поля пусты. Рассветы серы.
Дух смерти над отчизной милой,
но только здесь родится вера,
что жизнь не кончится могилой.

Примечание.
*Неnry James (1843-1916) - значительный широко известный и плодовитый
американский писатель, живший и творивший как на родине, так и в Европе.
Умер в Англии. Автор 20 романов, 112 рассказов, 12 пьес и другого. Учился писать у Готорна и Тургенева. Дружил с Тургеневым и Стивенсоном. Был знаком с Флобером, Мопассаном, Доде. В старой России его тексты издавались неоднократно, но скупо. В наше время были опубликованы многие рассказы, повести и романы. Роман "Марьяжи" ("Браки"), написанный в 1891 г., на русский язык не переведён.


Владимир Ягличич Ласточка
(С сербского).

В будущем этой муки станет уже без меры.
Долго потом страдать мне, горько и без рассудка.
Будет роса - как слёзы, выпав из атмосферы.
Этим прохладным утром станет уже не жутко.

Станет не так, как нынче. Будет простор распорот.
И не моим, и не вашим будет тогда тот город,
где безыменно пляшут волны неясной тени,
и без труда войду я там в череду видений.

Нет, не любить мне больше милые сердцу лица
в воздухе этом тёплом с норовом вольной воли.
Ласточкой в этот город снова хочу явиться,

в порт, где повсюду чую запахи крепкой соли,
в бухту с палящим солнцем, что не смежает ресницы,
где меня вновь охватят приступы прежней боли.


Владимир Ягличич Элегии из Сабанты* (3).
(С сербского).

Иду селом, и всякий раз мне видно:
вот угол, где погост без огражденья.
Где ж эти люди ? Я здоров. Мне стыдно...
Как оводов, гоню из сердца сожаленья.

Не знаю, что сказать. Хрустит песок
и пятки жжёт мои калёной пикой.
И в сердце, справа,- мучащий ожог.
И весь костяк - как будто в тряске дикой.

В подворье пусто - только груды шлака,
где горы фруктов высились в июле.
Я помню здесь всегда торчал гуляка,
прижав к плетню свои гребучие кривули.

Я помню лавочку. Две тёмные фигуры
Одна при фляжке. Обсужденье тем,
текущее из уст, из сердца, из натуры,
медово, пряно, как стихи больших поэм.

Скамья в селе ! Ты нам даришь отраду -
и в ранний вечерок, и днём, укрывшись в тень, -
полвека, долгий срок, а далее - не надо,
не получается... Приходит страшный день.

Пусть разум ищет смысла не в осуде. -
Ты к Господу со мной, о брат мой, воззови:
Когда б и где б мы ни были, мы, люди, -
немолкнущий родник незнаемой любви.

Примечание.
*Сабанта - родная деревня автора.


Владимир Ягличич На берегу
(С сербского).

Под синей скважиной вселенной
для Муз - как горькие трофеи -
лежали клочья плоти бренной,
меж ними - голова Орфея.

Лежала под речной осокой,
была распухшей и унылой,
рождала ужас пред жестокой
необъяснимо дикой силой.

А солнце с неба жгло в охотку.
Туники на груди влажнели.
Как пальцем трогали находку -
так пламя бушевало в теле.

Кладут ту голову в низинке,
где утром от росы прохлада.
Любая Муза без заминки
к его губам прильнуть бы рада.

Та голова, как мяч, неловко
к коленям ласковым мостится.
Под ней - блестящая циновка,
а в поднебесье вьётся птица.

И Музы смотрят в умиленье,
как слёзка с век его струится.
Сидят и слышат птичье пенье,
а ветер вторит певчей птице.


Владимир Ягличич Кофе
(С сербского).

Ты не ждёшь, чтоб просили дважды,
пусть их скажут: не труд, а отдых.
Утоляет ли кофе жажду ?
Нет, приносит живящий воздух;

будит мысль об исчезшем рае,
вертограде тепла и ласки -
хоть не видеть нам лучшего края,
он цветёт лишь в волшебной сказке.

Ты - царица стола лет с двадцать,
то почти что полжизни нашей,
и стараешься жить с улыбкой -
с каждым утром ясней и краше.

В тесноте да в быте суровом,
в мире, полном лютого пыла,
горесть лечится чутким словом,
доброта возрождает силы.

Что я дальше в жизни добуду
лучше знания, что и в счастье
и в тяжёлые дни, повсюду, -
мне поможет твоё участье.

Я не верю, что нет угрозы,
что ножей не вонзят мне в тело.
От жестокой вседневной прозы
кожа в шрамах и загрубела.

Ну, а нынче, перед дорогой
ты подходишь с чашкой дымящей...
И я снова гляжу с тревогой,
что готовит мне день предстоящий.

Преображение*, 2014.

Примечание.
*Преображение Господне - Яблочный Спас - Второй Спас,
празднуется 6 августа, как по старому, так и по новому календарю.


Владимир Ягличич Тремор
(С сербского).

Порой по мне всё мышки мчатся в скаче,
и дико взбудоражена вся кожа,
как будто телу задана задача -
бежать туда, где веселей и попригоже.

Не знаю цели и причины зуда.
С ним не поспоришь. Он неуправляем.
Ум в тупике. Подмоги - ниоткуда.
А мир манит - то тем, то этим краем.

Я - будто часть единой горной цепи,
и ненароком встреч с другими жажду.
Останусь ли холмом родимой крепи,
что показалась малой мне однажды ?


Владимир Ягличич Шаги
(С сербского).

Порой мой шаг собьётся, и мурашки
пронзят любую ногу до колена.
И я прошу у Господа поблажки:
дать мне судьбу вне суетного плена.

Шаги подсчитаны. Финал не за горою,
но впредь и вплоть до рокового часа,
хочу не подчиняться ритмам строя,
и пусть покрепче кости держат мясо.

Нагрянет ливень, всем молитвам внемля.
Он мне нужней, чем мхам, объятым жаждой,
Хочу бодрее обойти всю землю,
как будто я - совсем не то, что каждый.

Молю о славном странствии и влаге,
которой жаждут все сады со страстью
и все идущие с огнём отваги
на поиск ускользающего счастья.


Владимир Ягличич Оливера*
(С сербского).

Настал час проводов. Лишь турки полны спеси.
Весь Крушевац** шумит. В глазах людей тоска.
Жалеют; в ужасе сочувствуют принцессе:
вся челядь, мать, родня... - народная река.

Её удел скорей несчастен, чем удачен.
Внимает шуткам провожающих повес:
мол, что за куш султаном был уплачен
за христианку, взятую в неволю,
чья кожа пахнет, будто скошенное поле,
не то как вовсе обнажённый зимний лес.

Её судьба - ласкать убившего отца
пропахшего бараньим салом молодца,
жить в горьком рабстве, помогая братьям,
хоть лоно восстаёт, противясь тем объятьям.

И небо легче отворится, чем утроба,
когда любовь молчит и тело - вроде гроба.
Ты горько плакала от горести - хоть вой -
и прах в молчанье порастал травой.

В глубокой тишине, под солнцем и под тенью,
ты обрела своё всесильное терпенье.
Земля за сотни лет впитала море слёз.
Твой скорбный путь народ устлал коврами роз.
Не будь дождей и рос; пусть реки б текли -
и так от наших слёз те б розы расцвели.

Так обними же мать. Прости, что не сильны,
что не желаем злить лихого изувера...
Останься в памяти, стань гордостью страны,
стань нивой, озером, стань храмом, Оливера.

Примечания.
*Княжна Оливера (1372-1444) - историческое лицо, младшая дочь князя Лазаря
Хребеляновича, погибшего в Косовской битве. Его дочь Оливера была взята в гарем победителя - турецкого султана Баязида I. Заняла в гареме почётную
позицию в качестве одной из четырёх главных жён и имела большое влияние на
султана, благодаря чему могла чем-то облегчить судьбу своих побеждённых
родичей. Детей в браке с Баязидом не имела. Прожила с ним 12 лет. В 1402
году султан был разбит Тимуром в битве при Анкаре и взят в плен вместе с
женой Оливерой. Он умер в плену в 1403 г., а Оливере удалось тогда же вернуться в Сербию к сёстрам и братьям. Оливере удалось также схранить в замужестве и в плену свою православную веру. По одной из легенд Баязид в плену отравился, так как не мог вынести, что там на его глазах унижали его жену.
*Крушевац - древняя столица Сербии.


Владимир Ягличич Мелочи
(С сербского).

Легко могу назвать предметы,
чем утешаться взял привычку.
Они берут меня в тенета,
как нерасчётливую птичку.

Раскрыв, почти по-детски, разум,
гляжу, как ошалелый зритель.
Хочу объединить их разом,
любая мелочь - искуситель.

Забыв про все веленья долга,
слежу, без спешки и не тужа,
в рабочие часы - подолгу,
смотря через окно наружу.

Диктую прописи ребятам,
хоть сам я не устойчив в вере.
Надеюсь, в грудах книжек спрятан,
тот том что возместит потерю.

Когда меня измучит лира
и я над строчками балдею,
включаю репортаж турнира,
откуда черпаю идеи.

Бывает, я грущу спросонок -
порадует румяной ранью
случайно встреченый ребёнок
улыбкою всепониманья.

Краюха хлеба мне досталась -
забыл несеянное поле.
Какая же нужна нам малость,
чтоб краше показалась доля ?...

Но главное моё страданье
нисколько не умерит пыток,
всё чаще требует свиданья.
Вот это, право, - уж избыток.


Владимир Ягличич Недостающее
(С сербского).

Старушка одна при прошлом богатстве.
Хозяйство остлось, а сил маловато.
Ночи печальны, а утром собраться
должны родные и все внучата.

Помощь большая - травы накосят.
Запасы доставят к её крылечку.
В подпол дровец и щепы наносят,
чтобы зимою закидывать в печку.

Ходят подружки с давнишней службы.
Долго мусолят различные вздоры.
Кофе им в помощь не только для дружбы -
чтоб не томили те разговоры.

Каждую среду и пятницу кряду
шепчет молитвы, в жару и в стужу,
всё, что положено по обряду,
не отходя от надгробья мужа.

Тяжкие дни и мольбы у могилы.
Мысли, в которые вникнуть несложно:
ищет возврата того, что было,
только всё это вернуть невозможно.

Владимир Корман, поэтический перевод, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 106795 от 10.08.2014

0 | 3 | 2040 | 19.04.2024. 19:35:17

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []