Его тревожил только звездопад.
Он сочетал замашки борзописца
и лазерное зрение провидца,
но в основном работал наугад.

Не находя сочувствия ни в ком,
такой же одинокий, как предметы,
он зажигал от взгляда сигареты
или ходил по снегу босиком.

Но, прикасаясь к линиям руки,
в какой-то миг предчувствовал и видел
далеких звезд рождение и гибель
и ближних повседневные витки.

Он испытал сомнения и страх,
когда в глазах, как в линзах телескопа,
шли к исповеди странники Лескова
и звездные скитальцы без рубах.

Он узнавал их только по шагам,
резные зеркала терзая днями,
царапая созвездия ногтями
на черновых изнанках амальгам.

До ужаса точил карандаши,
надеясь, что когда-нибудь в графите,
как на пороге ядерных открытий,
замкнется разность тела и души.