Пили синь, пьянели воздусями,
обретая истину в вине.
Расстаёмся тёплыми друзьями -
наяву и в дрёме-полусне.
Расстаёмся, Кафа, ненадолго,
ибо без холмов твоих никак
не прожить мне, ибо мало толка
в мире без пиитов и бродяг.

К дастархану жёлтого инжира
льнёт лиловой влагой каберне,
чтоб лепёшкой крымского тандыра
пришлеца согрела Эмине...
От бандюжьих ям на Карантине
прочь уносит ветер трупный яд.
А живой рассвет мой - вновь щетине
на упрямом подбородке рад.

В башнях Константина и Климента
генуэзский бычится кирпич.
И вернусь я в Кафу, как в Сорренто,-
на понятный мне лишь, тайный клич,
на призыв-резон семиязыкий,
на исконный первозданный звон,
в коем май-шиповник нежноликий
светится, - вернусь, но не в сезон!

Налетит свежак от Понта резкий,
вырвет из руки стишок-листок.
И, в траве оставив лепет детский,
улетит к Боспору на восток.
Часовой ключа и сторож долга,
за своё втройне плачу налог.
Путь иглы запомнит нитка шёлка.
Расстаёмся, Кафа, ненадолго.
Если не навеки, милуй Бог...