Он душу спасал, но понять не умел,
насколько высок он и близок к спасенью,
красив, как Иосиф, тревожен и смел,
зовущий к любви и не чуждый веселью.

Казалось, глубины открылись уму,
потом выходило - они были мелью.
Хотелось раздолья - увы, потому
он меньше и меньше любил свою келью.

Так, значит, ошибся?! Иная стезя
душе заповедана, неба синее.
Ему быть монахом смешно и нельзя -
чем больше их глушишь, тем страсти сильнее.

Беззлобный лишь с виду, внутри - баламут,
нечаянно ищущий Бога и в бесе,
он вдруг встрепенулся - такой, как Гольдмунд,
который, конечно, не выдуман Гессе.

Наскучил сей быт, осенённый крестом.
Смиренье быстрей обретается в мире.
Бежать бы из лавры - пусть даже потом
вернуться в неё умирающим Мцыри!

И тут он об землю ударил челом -
мятущихся духом пасёт не Христос ли?! -
и тихо прочёл покаянный псалом,
побег отложив на когда-нибудь после...