Купание красной старухи

* * *

В фартуке ситцевом, длинном,
немолодая на вид,
рядом с плитою “Дарина”
женщина с ложкой стоит.

Пар возлетает как птица,
в грозной своей красоте,
в белой кастрюле томится
суп из куриных частей.

Запах душистого перца
едко щекочет в носу,
варится, варится сердце,
тихо вращается суп.

Женщиной быть жутковато —
кухня страшнее войны.
Вздернуто тело прихвата
без доказательств вины.


Купание красной старухи

Не придет она к обеду,
у нее смертельный вид.
По закону Архимеда
тело в жидкости лежит.

Выцветает обстановка,
постепенно гаснет свет.
Нервы. Сердце. Остановка.
Всё. Приехали. Привет.

Погружается, раздета,
обронивши тела клеть.
По закону Архимеда
кто-то должен умереть.

Но душа ее неслышно,
уподобясь журавлю,
поднимается над крышей,
чертит в воздухе петлю.


* * *

Когда весенними губами
цветы целует небосвод,
я в ласке этих полигамий
предвижу новый кислород.

Предвижу пчел членистоногих,
жужжащий воздух над рекой,
репейник шумный вдоль дороги
и вербу с гибкою тоской.

Предвижу Чехова с собакой,
Толстого у резной двери,
чернильный привкус Пастернака,
Бальмонта с бабочкой внутри.


* * *

Она появилась из точки,
из пыли небесных саванн,
плывя в акушерском лоточке
за околоплодный туман.

Сжималась, горела, крепчала,
тряслась, обрастала корой,
ее мировое начало
пугало соседей порой.

Вдыхала тяжелые газы,
утюжила внутренний слой,
и звезды, как модные стразы,
росли над ее головой.

Ее лихорадила магма,
вулканы вводили в мандраж.
Ах, мамочка, мамочка, мама,
нимфетка, вошедшая в раж.

Природой ее молодою
однажды увлекся Творец,
покрыл белоснежной водою
и силой повел под венец.

Волнуя пространственный сбитень,
великая, как кашалот,
плывет по привычной орбите
Земля, усмирившая плоть.


Подмалевок

Отражаясь в залетном чиже,
появилась весна в макинтоше.
Я таких повидала уже
три десятка, а может, и больше.
Эта молния на рукаве,
эти грозди сирени парчовой,
этот дождь, этот лаковый свет
приукрасят любой подмалевок.
Раздевайся скорее, весна,
брось резиновый плащ на отшибе;
в небе вертится солнце-блесна,
облака его ловят, как рыбы.
Белогривой водой изойдя,
бьют копытом порожние своды.
На приталенном платье дождя —
этикетка хорошей погоды.


* * *

Что нам напоследок осталось?
Свежайшего хлора глоток,
растительной пищи металлы,
удобренный серой цветок.

Морей гербицидных безбрежность,
туманность озоновых дыр,
резиновой женщины нежность,
исполненный чадом эфир.

Земля, как могла, принимала
божественной стаи помет.
Нас здесь проживало немало,
немало еще поживет.


Безумная

Она сошла с ума —
сорвалась с небосвода,
пустилась по холмам,
по зимним огородам.

Скрывается, дрожит,
она подобна мухе —
то, тихая, лежит,
то ползает на брюхе.

В стране переполох,
неразбериха в прессе —
догнать ее не смог
Шойгу на мерседесе.

Волнуются послы,
трясутся миротворцы,
взлетают, как орлы,
пилоты-добровольцы.

Над сферою Земли
вершат свои полеты,
но пишут “не нашли”
в космических отчетах,

ведь сверху не видна
ни Богу, ни ракетам
безумная луна
оранжевого цвета.

Ганна Шевченко, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 1134 № 98508 от 01.04.2013

0 | 4 | 1734 | 17.11.2024. 18:40:13

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []